Кудесница для князя (СИ) - Счастная Елена - Страница 31

– Долго ещё? – устало обратился Отомаш к Елдану. – Может, пора ночлег искать?

Последние дни они будто бы перестали смотреть друг на друга сычами. Как-никак уже достаточно невзгод бок о бок пережили. За ними теряется память о старой вражде между их народами.

Охотник чуть поразмыслил, огляделся.

– К вечеру приедем, – бросил так уверенно, будто бы часто тут бывал. – Можно не устраиваться.

– А ты что скажешь, Урнэ? – словно пытаясь уличить Елдана в ошибке, повернулся воевода к остячке.

– К вечеру приедем, верно, – кивнула та.

Охотник довольно усмехнулся,, а Отомаш плечами пожал: мол, вам виднее.

И не успело ещё стемнеть, как показалась впереди первая изба паула, заставляя думать, не оборотень ли Елдан. Чутье у него больно уж чудесное.

По вечернему часу оказалось  в  селении тихо и сонно. В паул въехали медленно, без суеты, но всё равно растревожили собак во дворах. Тут же перестав тревожиться о спокойствии местных, Смилан ударил пятками бока коня и припустил между домов хорошим галопом. Все поспешили за ним.  Воин спешился у одного из домов, помог догнавшей его Таскув и повел её к двери. Та и не сопротивлялась, только дивилась тому, как он торопится.

Навстречу вышел кряжистый хозяин, недоверчиво посверкивая в сумраке белками глаз. Но он быстро узнал Смилана и пропустил внутрь еще до того, как успели заехать на двор все остальные.

– Заждались мы уж вас. Думали, так и помрёт ваш княжич раньше. Только последние дни вроде как ожил малость… – бормотал он, проводя гостей в дом.

Кивнув притихшим домочадцам, воин повёл Таскув в клетушку, отделённую от остальной избы невысокой стенкой из досок. За ней теплился неяркий огонёк. Сердце вдруг прыгнуло в груди от охватившего волнения.

– Хочу, чтобы ты скорее его увидела, – шепнул Смилан.

Они шагнули в закуток, и Таскув остановилась, оглядывая мужчину, что лежал на нарах, укрытый сшитым из оленьих шкур одеялом. Он был так же высок, как и остальные муромчане: ноги его едва не свешивались со слишком короткого – по росту остяков – ложа. Светло-русые волосы разметались по сторонам от лица, исхудавшего и серого, словно присыпанного золой. Слишком давно он от хвори страдает, тело уже отдавало последние силы духу княжича, что ещё хотел жить.

Ижеслав открыл глаза, необычайно зелёные даже в скудном свете единственной лучины, что горела на полу рядом с постелью. Непонимающе он окинул взглядом Таскув, которая вышла вперёд, а затем посмотрел на Смилана.

– Приехал, братец, – разлепив сухие губы, просипел он. – Я рад.

И улыбнулся с видимым усилием.

– Мы торопились, – кивнул тот. Подошёл ближе и крепко сжал запястье княжича. – Вот, кудесницу тебе привезли. Любую хворь излечит. Меня с грани миров вытянула. И тебе поможет.

Ижеслав снова перевёл спокойный, ничуть не болезненный взгляд на Таскув, которая пыталась разуметь, не ослышалась ли. Братом он Смилана назвал? Может, это потому, что у них в дружинах все друг другу братья?

– Маленькая какая… – незло усмехнулся Ижеслав и прикрыл веки, словно устал.

Загремели шаги у двери, и через пару мгновений в клетушку втиснулся Отомаш. Из-за его плеча выглянула и Урнэ.

– Здрав будь, Ижеслав, – он пристально оглядел княжича. – Милостью Макоши и силами кудесницы ты жив!

Тот снова открыл глаза.

– И тебе, дядька Отомаш, хворей не ведать. Рад, что вы в целости добрались.

Воевода покосился на Смилана.

– Мне батюшка ваш не простит, коль с сыновьями что случится. Голову вмиг скрутит.

Ижеслав хмыкнул понимающе. А Таскув и вовсе растерялась. Отступила даже, едва не налетев спиной на Смилана. Тот за плечи её обхватил и склонился к уху, словно тайну большую поведать собрался.

– Прости, Таскув, что обманывали тебя и остальных вогуличей, – разгадал он её смятение. – Но в дороге безопаснее, когда не знает много людей о том, что княжич по далёким весям разъезжает. Потому сыном Отомаша и назвался.

Таскув повернулась к нему, затем снова на Ижеслава посмотрела. Похожи и впрямь! А если бы не исказившая черты старшего княжича хворь, то это сразу в глаза бросилось бы. Вот ведь, сколько ехали рядом, и не ведала,что с сыном князя из самого Мурома путешествовать приходится. Чудно.

– Хорошо, что рассказали, – пожала она плечами. – Только это мне никак не не поможет.

Смилан серьезно кивнул и вытолкал Отомаша прочь из закутка, сам следом ушёл. Таскув присела на край лавки рядом с Ижеславом. Стараясь не смущаться попусту, откинула его одеяло до пояса и принялась осторожными прикосновениями ощупывать грудь – средоточие человеческого духа и жизни.

– Скажи, Ижеслав Гордеич, как давно ты хворать начал?

Княжич, слегка приподняв брови, проследил за её движениями, чуть улыбнулся, сделавшись совсем похожим на младшего брата. А затем вновь откинулся на сложенный под головой валик из сукна.

– Бывали мы последний раз в Муроме у отца. Свидеться приезжали, в дружину людей взять да невесту Смилана забрать в Ижеград…

В груди ёкнуло. Таскув на миг замерла,  остановив руку. Княжич вновь с любопытством на неё глянул.

– Ты говори-говори, – ответила она на его безмолвный вопрос, слабо улыбнувшись. – Не обращай внимания.

И глаза прикрыла, чувствуя, как между ресниц влажно сделалось. И казалось бы, не должен тот разговор Смилана и Отомаша её трогать, а, получается, что правду сказал воевода. Обманывал её младший княжич вниманием своим и заботой исподволь. Верно, впрямь позабавиться решил, надеясь, что Таскув к нему благосклонна окажется. Коли не Унху, занимавший её мысли и сердце, купилась бы, пожалуй. Глупая. Наивная дикарка, которая других мужей, кроме своих паульцев, простых и понятных, никогда не видала. А они вон, разные бывают. И ложь одну на другую, словно брёвна в стены, укладывают легко.

От таких мыслей вдруг гадко на душе сделалось, хоть вой.

– Вот после той поездки и почувствовал неладное, – тем временем продолжил Ижеслав. – Мы сначала в город вернулись. А там в лагерь у границы с северными племенами башкир выехали. Там мне совсем поплохело. Лекарь меня смотрел, всё травами, словно мешок, набивал. Волхв молитвы возносил на капище и заговорами путал. А легче мне не становилось. Еле до остяков добрался.

Таскув и правда чувствовала плотные нити заговоров, что пронизывали тело княжича. Сильные, но может статься так, что бесполезные. Сквозь них ещё попробуй проберись к тому, что сейчас Ижеслава, словно вода – гору, точил.

Она незримо проводила пальцами по лентам заклинаний, пробуя на прочность. А что если оборвёт – и сразу хуже сделается? В таком деле нельзя допускать поспешности.

– Скажи, а тот волхв, что тебя заклятиями и молитвами лекарствовал, он где? – Таскув вновь открыла глаза.

Княжич смотрел на неё, едва не затаив дыхание. По его лицу блуждало странное выражение, будто он сызнова заставлял себя верить в то, во что и верить уже перестал.

Но в следующий миг Ижеслав сбросил задумчивость и попытался сесть, но Таскув не позволила, остановила его, едва коснувшись груди. Княжич только головой покачал, но снова лёг.

– Дакша тут, он меня ни на миг не оставлял. Наверное, благодаря ему я до сих пор жив, – Ижеслав хитро усмехнулся, заметив, как негодующе нахмурилась Таскув. – И тебе, конечно, тоже. Знаешь, а я видел тебя в один из дней. То ли во сне, то ли в бреду. Ты была похожа на птицу. Не думал тогда, что наяву тебя встречу.

Несколько мгновений они с Таскув молча смотрели друг на друга. Вот ведь как. И она на его дух изнутри взглянула, и он её в облике сокола видел. Небольшая в том тайна, но то сокровенное, что осталось в памяти, теперь связывало их. Делала знакомыми, хоть и не встречались до сего дня ни разу. Пожалуй, так лечить его будет проще.

– Вели позвать его, Ижеслав Гордеич, – вспомнив, что надо бы что-то сказать, пробормотала Таскув. – С ним бы мне тоже потолковать.