Трактир «Ямайка» - дю Морье Дафна - Страница 23

• Предыдущая
• 23/65
• Следующая

Дорога привела их к лесистой ложбине, где протекала река Фауэй. Дальше начинался подъем, за ним лежала совершенно голая земля. Отсюда уже видны были высокие трубы "Ямайки", четко вырисовывавшиеся на горизонте. Поездка подходила к концу, и девушкой вновь овладели страх и отвращение к дяде.

Священник остановил лошадь на поросшей травой обочине неподалеку от двора.

– Никаких признаков жизни, – тихо произнес он. – Все будто вымерло.

Хотите, я пойду посмотрю, не заперта ли дверь?

Мэри покачала головой.

– Она всегда закрыта на засов, – прошептала она, – а окна закрыты ставнями. Моя комната вон там, над крыльцом. Я могу вскарабкаться туда, если вы подставите мне плечо. Дома мне приходилось забираться и повыше. Верхняя часть окна опущена. Мне бы только залезть на крышу крыльца, дальше все просто.

– Вы можете поскользнуться на черепице, – отвечал он. – Я не пущу вас, это глупо. Разве нет другого пути? А если с черного хода?

– Дверь в бар заперта, и на кухню тоже, – ответила Мэри. – Можно потихоньку обогнуть дом и проверить, если хотите.

Она повела его вокруг дома и вдруг, быстро обернувшись к нему, приложила палец к губам.

– На кухне свет, – прошептала Мэри. – Стало быть, дядя там. Тетя Пейшнс уходит к себе всегда рано. На окне нет занавесок, и он нас увидит, если мы пройдем мимо.

Девушка плотно прижалась спиной к стене. Ее спутник знаком приказал ей не двигаться.

– Хорошо, – тихо проговорил он, – я постараюсь заглянуть в окно так, чтобы он меня не увидел.

Он прошел вдоль стены и сбоку заглянул в окно. Несколько минут он молча рассматривал что-то внутри. Потом кивком головы подозвал Мэри к себе. На устах его вновь появилась жесткая улыбка. Под полями черной как смоль шляпы лицо его выглядело неестественно бледным.

– Этой ночью объяснений с хозяином "Ямайки" не предвидится, – сообщил он.

Мэри подошла к окну. На кухне горела свеча, криво воткнутая в бутылку.

Пламя металось от сквозняка – дверь была настежь распахнута.

У стола, пьяный до бесчувствия, сидел Джосс Мерлин, развалившись на стуле и широко расставив свои ножищи. Остекленевшие глаза его уставились на бутылку с оплывшей свечой. Шляпа была сдвинута на затылок. Другая бутылка с отбитым горлышком лежала на столе рядом с пустым стаканом. Камин потух.

Фрэнсис Дейви показал на дверь.

– Можете спокойно войти и подняться наверх, – произнес он. – Дядя даже не увидит вас. Закройте за собой дверь и задуйте свечу. Вы же не хотите, чтобы случился пожар. Спокойной вам ночи, Мэри Йеллан. Если у вас будут неприятности и понадобится моя помощь, буду ждать вас в Олтернане.

Он повернул за угол дома и исчез.

Мэри на цыпочках вошла на кухню, закрыла дверь и накинула крючок.

Хлопни она громко дверью, дядя все равно не пошевелился бы. Он пребывал в своем царствии небесном, и мир вокруг больше для него не существовал. Задув свечу, она оставила его одного в темноте.

Джосс Мерлин пьянствовал пять дней. Большую часть времени он лежал в бесчувствии на постели, которую Мэри с тетей соорудили для него на кухне. Он спал с широко открытым ртом и храпел так, что было слышно в комнатах наверху. Часов в пять вечера он просыпался на каких-то полчаса, с воплем требовал бренди и рыдал, как ребенок. Жена тут же шла к нему, успокаивала и поправляла ему подушку. Она давала ему немного бренди, сильно разбавленного водой, и, поднося стакан к его губам, разговаривала с ним, как с больным дитятей. А он таращил на нее свои налитые кровью, лихорадочно блестевшие глаза, что-то невнятно бормотал и дрожал, словно побитая собака.

Тетя Пейшнс совершенно преобразилась; она демонстрировала выдержку и присутствие духа, на которые Мэри не считала ее способной. Она полностью отдалась уходу за своим непутевым мужем, считая своим долгом делать для него все. Мэри же не могла заставить себя даже близко подойти к дяде и с чувством глубокого отвращения наблюдала, как тетя меняет ему постель и белье. Та же принимала все как должное, не обращая внимания на ругань и проклятия, которыми Джосс осыпал ее. Сейчас он был полностью в ее власти и безропотно позволял ей класть себе на лоб полотенца, смоченные горячей водой, подтыкать одеяло, разглаживать спутанные волосы. Через несколько минут ои засыпал вновь и храпел, как бык. Лицо его было багровым, рот широко открыт, язык вываливался наружу.

Жить на кухне было невозможно, и они с тетей перебрались в маленькую пустовавшую гостиную. Впервые тетя Пейшнс составила Мэри хоть какую-то компанию. Она с удовольствием болтала о давних временах в Хелфорде, когда они с сестрой были еще девчонками. Теперь тетя двигалась по дому быстро и легко, а, забегая на кухню, возвращалась, тихо напевая старинные гимны.

Насколько Мэри могла понять, запои у Джосса Мерлина случались каждые два месяца. Раньше такое с ним бывало реже. Теперь же тетя Пейшнс не могла угадать, когда на него накатит. На сей раз запой был вызван визитом в трактир сквайра Бассета. Хозяин, как рассказала тетя, сильно рассердился и расстроился и, вернувшись в тот день домой около шести вечера, прямиком направился в бар. Тут уж она знала, чего ожидать.

Рассказ Мэри о том, как она заблудилась на болотах, не вызвал у тети особого интереса. Она заметила только, что топей следует опасаться. Мэри испытала большое облегчение, ей не хотелось вдаваться в подробности, и она твердо решила ничего не говорить о встрече со священником из Олтернана.

Джосс Мерлин лежал в забытьи на кухне, и обе они провели пять относительно спокойных дней.

Все это время стояла холодная и пасмурная погода, и выходить из дома не хотелось. На пятый день с утра ветер стих, выглянуло солнце, и Мэри решила забыть недавнее приключение и вновь бросить вызов болотам. В девять утра хозяин проснулся и сразу принялся дико орать. Его вопли, вонь из кухни, проникшая теперь в другие комнаты, и вид тети Пейшнс, которая поспешно спускалась по лестнице со свежим одеялом, вызвали в Мэри приступ ненависти и отвращения.

Стыдясь этих чувств, она выскользнула из дома, завернув в носовой платок сухарик, пересекла дорогу и направилась к пустошам. На сей раз она зашагала в сторону Восточного болота, к Килмару. Поскольку впереди был целый день, заблудиться она не боялась.

По пути Мэри продолжала размышлять о Фрэнсисе Дейви, этом странном священнике из Олтернана. Как мало он рассказал о себе; она же за один вечер выложила ему всю свою жизнь. Как чудно, должно быть, он выглядел, стоя подле мольберта у этого пруда в Дозмери. Она вновь представила, как он с непокрытой головой в ореоле белых волос пишет свой пейзаж, а вверху вьются налетевшие с моря чайки и камнем падают вниз, касаясь крыльями водяной глади. Так, наверное, выглядел пророк Илия в пустыне. Мэри гадала, что же побудило его избрать стезю священника, был ли он по душе прихожанам.

Приближается Рождество, и в Хелфорде, должно быть, уже украшают жилища ветками остролиста, омелы[2] и вечнозеленых кустарников, пекут много пирогов, готовят сладости, откармливают рождественских индюшек и гусей. А их маленький пастор в праздничной одежде добродушно взирает на труды и старания своей паствы. В канун праздника он, бывало, ездил после дневного чая в Треловарен отведать сливовой наливки. Интересно, Фрэнсис Дейви тоже украшает свою церковь остролистом и ниспосылает благословение своим прихожанам? Увы, одно ей было совершенно ясно: в «Ямайке» на Рождество веселья будет мало.

Минуло уже не меньше часа, и Мэри вышла к ручью. Он тек в долине меж холмов, прокладывая себе путь через болота. Разделившись на два рукава, ручей преградил Мэри дорогу, и она вынуждена была остановиться. Местность была ей незнакома. За гладкой зеленоватой поверхностью скалы, что высилась впереди, она увидела вдали высоко поднятую к небу пятерню Килмара. Снова девушка оказалась у Тревортской трясины, где бродила в ту, первую, субботу после своего приезда, но теперь она шла на юго-восток, и холмы, ярко освещенные солнцем, выглядели иначе. Ручей весело журчал по камням; чуть выше виднелась запруда; болота оставались слева. Легкий ветерок колыхал травинки, они дружно шелестели и будто вздыхали, а на фоне этой нежной зеленой травки резко выделялись островки жесткой, желтоватой, коричневой на концах, болотной травы. Они выглядели такими упругими и вполне надежными. Но ступи на них, они тут же уходили из-под ног в трясину, а на поверхность выступали сине-серые струйки воды, вскипали пеной и затем чернели.

• Предыдущая
• 23/65
• Следующая