Сон длиной в зиму (СИ) - Либрем Альма - Страница 13

— Я понимаю, ты обиделась, — не унималась Лера, очевидно, осознававшая, что вина в этом конфликте была не на Зое. — Но Зойка… Мы же столько времени дружили! Нельзя всё просто так взять и развалить.

Ну, в целом, Зоя согласилась бы, если б не помнила, как рьяно Ира требовала от неё в туалете той кафешки, чтобы Горовая больше никогда даже не приближалась к Богдану. И фырканья с задней парты её тоже не радовали.

— Зойка, — вновь заговорила Лера, — я предупредить хотела. Он же правда не понравится твоей маме! Ну ты же знаешь! А она узнает. Если не узнает сама, найдутся добрые люди, которые расскажут. Та же Анька. Или Ирка. У них же есть номер твоей матери! — Зоя молчала. — Я просто это… Ну…

— Хочешь рассказать мне, что наши отношения обречены? — фыркнула Зоя, косясь на часы.

Неужели это занятие изволит всё-таки начаться и прекратить именуемый разговором фарс?

— Хочу сказать, что если тебе вдруг понадобится помощь, то ты можешь ко мне обратиться, — твёрдо заявила Лера, прекрасно знающая, что Зоя никогда этого не сделает. — Ну, если прикрыть там или что-то в этом роде. Ну мы же прекрасно знаем твою маму!

Да, Зоя прекрасно знала свою маму, потому для неё Богдан оставался аккомпаниатором. И, наверное, ещё достаточно долго им будет, хотя Зоя сама осуждала себя за такое трусливое, странное поведение.

15 декабря, 2019 год

Если Зоя и могла что-то с абсолютной точностью утверждать про свою маму, так это то, что Елена Леонидовна терпеть не могла гостей. Каждый раз, когда к ним приходили посторонние, мама встречала их на пороге с вежливой, профессиональной улыбкой, будто приклеенной к её лицу — следствие того, что женщина занимала руководительскую должность. Гости сначала принимали это за радушие, считали, что женщина с ними добра и вообще в восторге от этой встречи.

Зоя эту улыбку ненавидела.

Она знала, что мама натягивала её на лицо, как некую маску, с удивительной, тоже профессиональной лёгкостью, и что могла раздаривать такие улыбки направо и налево, ничего не теряя в моральном плане. Так улыбаясь, Елена Леонидовна подписывала договора и увольняла провинившихся сотрудников.

Те, кто знал её чуть ближе, рано или поздно начинали понимать, что искренности в её профессиональной улыбке нет ни грамма. Елена Леонидовна примеряла её так, как другие люди примеряют какой-нибудь костюм.

И, надо сказать, она практически всегда выигрывала — умудрялась таким образом завоевать сердца тех, кто на самом деле был ей совершенно безразличен.

С Зоей мама вела себя, разумеется, по-другому. Она могла быть сердитой, разгневанной, злой, могла быть доброй и ласковой, утешать или ругать, хотя ругать-то зачастую было не за что. Иногда Зоя чувствовала себя таким себе мусорным баком, в который мама вышвыривала все свои настоящие, прятавшиеся за улыбающейся маской эмоции, накопившиеся за день. Когда стала старше, научилась первые несколько часов после возвращения матери с работы не попадаться ей на глаза, чтобы не принимать на свой счёт весь тот негатив, которым Елена Леонидовна так щедро делилась.

Потом привыкла.

Сейчас же, наблюдая за тем, как мама радостно, со счастливой улыбкой на губах накрывала на стол, расставляла тарелки, Зоя всё никак не могла понять, откуда столько энтузиазма. Она ведь знала маму лучше всего на свете. Откуда такое предвкушение? Тем более, гости…

— Поставь тарелки, — Елена Леонидовна впихнула сервиз, стоявший в буфете четыре года нетронутым, дочери в руке. — Как думаешь, пятеро… Влезем?

Квартира у них была небольшая, стол — рассчитан на двоих-троих, но точно не на пятерых, и Зоя, если честно, понятия не имела, куда пристроить ещё две тарелки. Они вытащили стол на середину кухни — собственно, для этого его пришлось отодвинуть от стены на каких-то полметра, больше узкая кухонька не позволяла, а переносить в гостиную мама ничего не хотела, — и Зоя кое-как пристроила тарелки на противоположном конце стола, с опасением подумав, что еду придётся устраивать себе на голову.

Новые традиции, причина которым — вечные хрущёвки, в которых не развернуться и по-человечески не расположиться.

— Влезем, — уверенно кивнула мама. — Сядешь тут, — она указала на одно из мест, — а я во главе стола, хозяйка всё-таки…

Ну конечно, не Зое же там сидеть. И не гостям…

— Так а кто придёт? — наблюдая за тем, как мама расставляла блюда на кухонной поверхности, потому что на стол у них уже не было шансов попасть, поинтересовалась Зоя. — И стулья, наверное, принести надо…

Мама не ответила, только сверилась с часами — и таинственные гости, оправдывая её ожидания, позвонили в дверь.

— Пойди, открой, — поторопила Зою она. — Стулья я сама принесу.

Девушка вопросительно изогнула брови — с чего это она сама должна впускать в дом маминых гостей? — но дверь открывать пошла. Впрочем, крайне неохотно: Зоя терпеть не могла контактировать с посторонними, незнакомыми людьми, чувствовала себя некомфортно с большинством маминых знакомых. Но стучали настойчиво, и она даже не посмотрела в глазок, сразу повернула ключ в замочной скважине и распахнула дверь настежь.

— Зоечка! — радостное восклицание, заставившее девушку вздрогнуть и попятиться, звучало как-то… знакомо.

Она прищурилась, хоть и видела отлично — просто подумала почему-то, что это поможет немного проще опознать женщину, буквально ворвавшуюся, как тот вихрь, в квартиру. Следом за нею вошли мужчины — двое, один, очевидно, муж, а второй, если судить по возрасту, сын, — и встали у двери, кажется, толком не понимая, что им делать и чего ради их вообще сюда притащили.

— Так выросла! — продолжала охать женщина, меряя Зою вредным, скептическим взглядом и вынося свой, судя по всему, положительный приговор. — Такая хорошенькая стала!

Кто это и каким образом она вообще попала в список людей, которых мама хотела бы пригласить в гости?!

— Ну просто прелесть! — не унималась незнакомка. — Василий! Помоги мне раздеться. И ты, Петя, не стой столбом… Поздоровайся с девушкой!

Петя — симпатичный, высокий, хотя излишне худощавый парень, — с неохотой взял Зою за запястье и потряс её рукой, имитируя активное рукопожатие. Девушка всмотрелась в его лицо, пытаясь вспомнить, откуда ей знакома эта копна светлых волос и серые, немного безжизненные глаза, услышала ворчание над ухом — "весь в отца, а вот Зоечка, умничка, вся в маму, такая хорошенькая", — и наконец-то поняла.

— Тётя Света? — недоуменно переспросила она, опасаясь ошибки.

Промахнулась — не сносить ей головы, как в какой-то старинной сказке.

— Узнала! — обрадовавшись, воскликнула Светлана. — Ну наконец-то…

— Так давно ж не виделись, — виновато улыбнулась Зоя.

Лет эдак пятнадцать уже, с той поры, как тётя Света, не в меру деятельная и уверенная в себе, сгребла в охапку вещи, дядю Васю и маленького тогда ещё Петю и умчалась куда-то за границу. Вернулись, что ли? Очевидно, да, потому что тётя Света как тогда не напоминала ни с какой стороны полячку, под которую пыталась замаскироваться, так и сейчас ею не стала.

— Проходите на кухню, — Зоя посторонилась, и дядя Вася, как всегда, несколько пассивный, побаивающийся не в меру активную жену, шагнул было в том направлении, но тётя Света с таким выражением лица кашлянула, что застыл, будто каменный.

— Где руки помыть можно? — сориентировался привычный к крутому маминому нраву Петя.

Зоя мрачно кивнула на ванную и тяжело вздохнула, когда все трое попытались одновременно набиться в небольшую ванную. Тётя Света громогласно расхваливала квартиру, которая ей наверняка нравилась куда меньше дома, куда пятнадцать лет назад, перед своим отъездом, тоже приходила в гости. Если Зою не подводила память, Светлана была закадычной маминой подругой ещё с университетских лет. Совершенно разные, они поддерживали отношения скорее по привычке, чем потому, что действительно испытывали друг к другу привязанность, и Зоя искренне не понимала, почему эта женщина внезапно появилась на пороге их дома, ещё и в статусе дорогой гостьи, ради которой самой Зое надо занимать место за столом и выдавливать из себя улыбку те несколько часов, пока мама не позволит уйти.