Принцесса Элли - Чейз Эмма - Страница 1

© Косорукова Т., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление.

ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Некоторые парни привыкли думать своими членами.

Ну, вы знаете такой типаж. Они быстро и красиво говорят, глаза бегают туда-сюда в поисках пары красивых ножек, пышной груди или упругой задницы, за которой они с удовольствием будут волочиться.

Другие слишком много думают. И этих вы встречали. До ужаса осторожные, медлительные, взвешивают каждое слово, как будто боятся, что все, что они скажут, будет использовано против них.

Я не отношусь ни к тем, ни к другим.

Я всегда прислушиваюсь к своему чутью. Когда у меня внутри что-то сжимается, словно предупреждение, я действую – без колебаний. Когда дергает и толкает, я останавливаюсь и все как следует обдумываю. Когда извивается и корчится, я точно знаю, что здорово напортачил.

Мое чутье – мой лучший друг, моя совесть, моя самая смертоносная сила.

И оно никогда не подводило меня.

Чутье тащит меня к ее двери. Оно заставляет меня застыть на месте, когда я стучу. Оно подсказывает мне слова – слова мольбы, незнакомые до этого слова раскаяния, – которые я с радостью скажу, чтобы все исправить.

Чтобы вернуть ее.

Потому что, несмотря на отличное чутье, иногда я просто идиот.

Вчера был один из таких дней.

– Элли. Это я – открой, нам нужно поговорить.

Я чувствую движение по другую сторону массивной дубовой двери – это не шорохи, не движение теней под ней, а подсказка моего подсознания. Я чувствую ее там, внутри. Она стоит рядом и слушает.

– Уходи, Логан.

Голос у нее напряженный, более высокий, чем обычно. Расстроенный.

– Элли, пожалуйста. Я был придурком, я знаю… – Мне не очень нравится умолять в коридоре, но если так надо… – Прости. Впусти меня.

Элли трудно разозлить, она быстро прощает; в ней просто нет места для обид. Поэтому ее слова падают, как удар молота, – словно сбивают меня с ног.

– Нет, ты был прав. У сестры принцессы и телохранителя из Ист-Амбой нет шансов – мы долго не продержимся.

Неужели я действительно ей это сказал? Что, черт возьми, со мной не так? Мое чувство к ней – единственное, что имеет смысл в моей жизни. Что имеет значение.

Но я никогда не говорил ей об этом.

Вместо этого… вместо этого я сказал все не так, как следовало.

Я прижимаю ладонь к гладкому дереву и наклоняюсь вперед, желая быть как можно ближе к ней.

– Элли…

– Я передумала, Логан.

Если бы труп мог говорить, его голос звучал бы точно так же, как сейчас у моей Элли. Ее тон ровный, безжизненный.

– Я хочу сказку. Я хочу то, что есть у Оливии… замки и экипажи… а ты никогда не сможешь мне этого дать. Я бы просто смирилась. Ты никогда не сможешь сделать меня счастливой.

Она это несерьезно. Это мои слова – весь этот бред, в котором я ее убедил, – и она швыряет его обратно, прямо мне в лицо.

Но Боже, это чертовски больно слышать. Физически больно – слова вонзаются глубоко в живот, сдавливают грудь, перемалывают кости. Я не шутил, когда сказал, что умру за нее… и прямо сейчас мне кажется, что это чистая правда.

Я хватаюсь за дверную ручку, чтобы войти внутрь, чтобы увидеть ее лицо. Убедиться, что она не хотела всего этого говорить.

– Элли…

– Не входи! – Я никогда не слышал, чтобы она так кричала. – Я не хочу тебя видеть! Уходи, Логан. Все кончено – просто уходи!

Я тяжело дышу – как бывает, когда боль разрушает тебя, когда приходится дышать сквозь боль. Я сглатываю желчь, выпрямляюсь, разворачиваюсь и иду по коридору. Подальше от нее. Именно так, как она и хочет, как она просит. О чем она только что прокричала через дверь.

Мой мозг велит мне шевелиться – убираться отсюда к черту, минимизировать потери и зализать раны. А мое сердце – господи, этот бедный ублюдок слишком изранен, чтобы вообще что-то чувствовать.

Но потом, примерно на середине коридора, мои шаги замедляются, пока я полностью не останавливаюсь.

Потому что мое чутье… оно болезненно напрягается. Оно бунтует. Оно кричит, что все это неправильно. Это не она. Что-то не так.

И даже больше… Что-то совсем, совсем не так.

Я осматриваю тихий коридор – ни охранника, ни горничной. Я оглядываюсь на дверь. Она закрыта, тихая и неподвижная.

Я поворачиваюсь и иду прямо к ней. Я не стучу, не жду и не спрашиваю разрешения. Одним движением я поворачиваю ручку и захожу внутрь.

От того, что я там вижу, меня бросает в дрожь.

Я ожидал чего угодно, но не этого.

Совсем не этого…

– Вы хотели видеть меня, принц Николас?

Хочу признаться: когда власти придержащие впервые предложили мне должность в королевской службе безопасности, меня это не интересовало. Сама мысль – сопровождать каких-то самодовольных аристократов, которые влюблены в звук собственного голоса – и в запах собственной задницы, – не привлекала меня. С моей точки зрения, телохранители лишь на ступеньку выше мальчиков-слуг, а я не слуга.

Я хотел действовать. Славы. Цели. Я хотел быть частью чего-то большего, чем я. Чего-то благородного и долговечного.

– Да, Логан, присаживайся.

Я довольно быстро проявил себя в армии. И Уинстон – глава Дворцовой охраны – обратил на меня внимание. Он сказал, они ищут людей особого склада для личной команды принца Николаса. Молодых парней, которые быстры, легки на подъем, преданны и свирепы, когда понадобится. Тех, для кого в порядке вещей захватить с собой нож на перестрелку – потому что им не понадобится ни этот гребаный нож, ни пистолет, чтобы победить.

Всего через несколько недель я стал иначе смотреть на все это. Мне стало казаться, что это призвание, долг. Особенные люди делают так, чтобы что-то происходило и дела делались – они обладают силой, с помощью которой могут облегчить жизнь не-столь-особенным-людям.

А я защищаю их, чтобы они могли это делать.

И вот молодой принц сидит напротив меня за письменным столом в библиотеке роскошного пентхауса – он особенный человек.

– Сколько тебе лет, Логан?

– В моем досье сказано, что мне двадцать пять.

Если святой Петр был ловцом человеческих душ, то у меня дар их читать. Это навык, который необходим для такой профессии – за версту чуять намерения другого человека. Уметь прочитать все по его глазам, по тому, как он переступает с ноги на ногу, узнать, на что он способен и что он за человек.

Николас Пембрук – хороший человек. До мозга костей.

И это большая редкость.

Чаще всего особенные люди – первоклассные отморозки.

У него дергается угол рта.

– Я знаю, что сказано в твоем досье. Я не об этом спрашивал.

Он не дурак: в жизни ему достаточно лгали, чтобы научиться определять на слух, что правда, а что нет.

– Сколько тебе лет на самом деле?

Я смотрю ему в глаза, гадая, к чему он клонит.

– Двадцать два.

Он медленно кивает, массируя большим пальцем ладонь другой руки, размышляя.

– Итак, ты был призван в армию… в пятнадцать? Солгал о своем возрасте? Такой молодой.

Я пожимаю плечами.

– В призывном пункте особо не разбирались. Я был высоким, крепким и умел драться.

– Ты был ребенком.

– Я не был ребенком, Ваше Высочество. Не больше, чем вы.

Детство – это когда ты должен наделать ошибок, понять, кто ты, кем ты хочешь быть. Тебе дается официальное разрешение побыть ослом. У меня не было такой привилегии, как и у Николаса. Наши судьбы были предрешены еще до нашего рождения. Разные судьбы, конечно, но независимо от того, растешь ты в конуре или во дворце, ожидания и требования окружающих, как правило, довольно быстро убивают в тебе невинность.