Я Распутинъ. Книга вторая (СИ) - Вязовский Алексей - Страница 26

Господи, во что я ввязался… Чистой воды авантюра. Зато какой масштаб! Нет, отступать нельзя. Три часа работы двигателя – достаточно, там весь перелет час от силы, даже первая вуазеновская «утка» выдавала шестьдесят километров за такое время. А уж по новой схеме, с улучшенным движком, можно поручится за восемьдесят. Там лететь тридцать пять километров, сорока минут с лихвой хватит. Даже закись не нужна. Или нет, пусть будет, как «оружие последнего шанса», мало ли… хотя бы пять минут усиления мощности – это запас скорости и высоты, пусть небольшой, но и то слава богу.

Теперь одежда. Там, наверху, несмотря на лето, звиздец как холодно, за полчаса околею, потому свитер, шлем с очками само собой, и нужно что-то непродуваемое. Надо посмотреть, что легче – кожа, макинтош или пыльник с пропиткой. Штаны тоже, чтобы хозяйство по ветру не пустить, ботинки… И чтобы все это быстро расстегивалось и снималось, на случай если в воду упаду. Документы, деньги, нож… Практически как НЗ у космонавтов, не зря я Гагарина поминал!

Свитер мне добыл Стольников – рыбацкий, крупной вязки. Он же притащил и штормовой костюм, но тот оказался тяжеловат, пришлось сделать выбор в пользу прорезиненного макинтоша. Вот в магазине приказчики офигели, когда мы одежду взвешивали… Но ничего, зато слухи о перелете пошли гулять по Парижу, так что когда я собрал в отеле пресс-конференцию, щелкоперов набежало изрядно.

В основном – поржать над диким мужиком из Сибири, вознамерившимся летать, аки птица. Вуазены и Сеген в такой обстановочке чувствовали себя, мягко говоря, неуютно, один я пер как танк, высокий и стройный.

Изложил план полета, рассказал через переводчика, как мы сильно продвинулись с мотором. Но прессуха шла не очень гладко. Шумно, все журналисты дымили как паровозы.

В задних рядах, где все время раздавались взрывы хохота, я наконец углядел их инициатора. Упитанный французик с напомаженным пробором весело комментировал мои ответы, не оставляя ни одного без внимания. Я пригляделся – ба! знакомые все лица! Мсье Симон Вильнев собственной персоной. Тот самый мошенник, который пытался выцыганить у меня денег на производство настолок в Европе.

Вот же сука злопамятная, приперся поглумится, но ничего, есть у нас методы.

– Коля, – склонился я к Распопову, – вон там, говорливого видишь?

– Лягушатника?

– Тише ты! Да они все тут лягушатники. Который шуточки отпускает.

– А, весельчак хренов. Давно заприметил.

– После, как все расходиться будут, задень его как бы случайно, но чтобы он запомнил.

– Сделаю, Гриша, – радостно осклабился шурин.

Посмеялись над нами парижские репортеры, пропечатали в разделе курьезов, так что в Кале мы выехали сами по себе. Тамошние писаки вообще проигнорировали, пришлось, по совету Щукина, вызывать нотариуса, чтобы засвидетельствовать факт взлета. И нанимать фотографа с кинооператором – заснять все. Ну да кто им доктор? Все негативы, фотографии и киноленты теперь моя собственность, долечу – пусть локти кусают, что ничего продать не смогут.

Так что на поле у маяка на мысе Гри-Не мы, дождавшись хорошей погоды, были почти исключительно авиационной компанией. Вуазены, Дрюня, Стольников, Щекин. В последний момент присоединился и Сеген – сообразил, чертов жмот, что коли перелет удастся, этож какая реклама всей авиации будет! Ну и нанятые свидетели с нотариусом.

Для начала я отошел в сторону, помолиться «на камеру» и на стрекотавший за спиной киноаппарат – Щекин строго указывал, что и когда снимать. Встал на колени, перекрестился, положил первый поклон… И тут меня как прибило – мама, да что же я делаю? Я же угроблюсь! Это не летает! Мама!!!

Организм бушевал и требовал спасения, на коленях стоять пришлось дольше, чем рассчитывал – пока не успокоил неожиданный всплеск эмоций. Чего уж теперь назад сдавать, на позор всей Европе? Да и случись чего, спланировать на воду я сумею, а там каждые три версты спасательные лодки расставлены – Щекин нанял местных рыбаков. Жилет пробковый на мне вместо свитера, авось не утону и не замерзну. Терять нечего – вперед.

Встал, вернулся ко всем.

– Господа, сегодня великий день. Я докажу, что любой человек может поднятся в небо и стать ближе к богу. Я верю в гений французских инженеров и техников и в свою русскую удачу. До встречи на том берегу.

Вспыхнул магний, нотариус под надзором Щекина старательно записал мои слова. Я натянул перчатки, надел шлем и очки, сел на жердочки, заменявшие тут пилотское кресло. Вздохнул, помолчал, перекрестился…

– От винта.

Дрюня крутнул пропеллер, я дал движку пару минут прогреться и взмахнул рукой:

– Поехали!

Аппарат легко начал разбег и вот уже я потянул ручку и оторвался. Минута – и серые скалы с маяком позади, а впереди пролив.

Первый раз меня тряхнуло как раз над линией прибоя и я малодушно чуть было не повернул назад, но потом вовремя вспомнил, что учился я только над сушей, а переход к воде – это всегда завихрения в воздухе. Дрожащей рукой выправил аэроплан и понемногу начал загонять его на высоту.

Как управился – огляделся, тут главное направление не потерять, держать строго на северо-запад. Уйдешь влево – так и будешь летать над Ла-Маншем между берегов, уйдешь вправо – Северное море большое, всех примет. Компас-то я приспособил, но и вниз поглядывать надо.

А внизу, в просветах между реечками, жил своей жизнью Па-де-Кале, суетились рыбаки, шлепали каботажники… Когда человек поднимется умом выше колокольни, да глянет оттудова на людей, так они ему покажутся такие малюсенькие, как мыши, пардон, крысы. А лодки – как коробочки, ага, вон и первая спасательная – по моему настоянию на них заказали ярко-желтые паруса в черную полоску, чтобы сверху было лучше видно.

Да какое там сверху, метров сто всего, зато обзор… Раз, два, три, четыре лодки-пчелки, дальше уже дымка и не разглядеть. А совсем-совсем вдали блестят белые скалы Дувра – солнце у меня за спиной, вот и еще один ориентир. Ничего, Гриня, долетим!

Когда прошел над первой лодкой, на ней запалили фальшфейер – сигнал остальным. Не знаю, как на берегу, а я порадовался, все работает. И терзавшие меня страхи отступили – лечу!

Я поерзал на сиденье – точно надо нормальное делать, вся задница затекла, а я и пятнадцати минут не пролетел. Летающий полотняный стеллаж отозвался на мои шевеления рысканьем по курсу, пришлось сосредоточится на управлении и терпеть.

Еще минут десять я летел совсем хорошо, изредка пошевеливая педалями или ручкой, парируя небольшие воздушные ямы и порывы ветра. Движок тянул ровно, английский берег все приближался, цепочка фальшфейеров за спиной догорала. Солнце, море внизу… Эх, красота! Только небо, только ветер, только счастье впереди!

Тряхнуло, да так, что я чуть было не выпал и не полетел самостоятельно. Я вцепился в ручку и принялся выправлять аэроплан, но мотало все сильнее и сильней. Наверное, воздух тут перебаламучен двумя потоками – с равнин Кента и с моря, – и надо забраться повыше, удерживать ручку становилось все трудней и трудней. Еще немного – и меня просто вытряхнет нафиг. Эх, чего же я про ремни то не догнал?!? Ручка поддавалась плохо, я прибавил газу…

И мотор перестал тянуть. То есть не совсем, просто вместо увеличения тяги она просела. Меня замотыляло из стороны в сторону, даже пару раз сбросило с курса. Я держался только мыслью, что до берега всего километра два-три, надо протянуть несколько минут и все… а потом в паникующий мозг стукнула мысль про закись.

Черт его знает, обледенеть ему было негде, но кран подклинил и закись не включалась. Я от отчаяния врезал по нему кулаком, чуть не упустив рукоятку и чудом выровняв аэроплан. Еще раз, еще – фу-ух, зашипел газ, пошел, пошел!

Но тяги не прибавилось. Я с ужасом считал, сколько я еще продержусь в воздухе, прежде чем рухну с кучей тряпок и палок в море или на пляж (и еще неизвестно, что хуже), но через несколько секунд движок чихнул, потом еще раз… а потом потянул!

Да так, что я взмыл над меловыми скалами и увидел за ними зеленые лужайки Норт-Даунс. Выше, выше, еще выше! Две минуты! Всего две – и я над сушей!