Здравствуй, 1984-й (СИ) - Иванов Дмитрий - Страница 43

Нарезаю круги по городу, расклеивая бумажки, выбираю безлюдные места, арки, проулки, основной принцип — не засветиться. На центральных улицах ловить нечего, а по небольшим расклеить можно без проблем. Вот сейчас иду вдоль дома — кирпичная пятиэтажка, первый этаж без балконов, хотя и высоко у него окна расположены, выше моего роста. Чем мне глянулся этот дом? А с другой стороны улицы глухой забор хлебокомбината, значит, никто на меня не смотрит, а со стороны этого дома меня просто не видно, ну иду под окнами и иду. Ловлю момент и клею за пару секунд бумажку. На улице по-прежнему никого, да и меня уже там нет. Это последняя, двадцатая. Ещё две, якобы оторванные со стены, — у меня в кармане. Хотя почему якобы, я их реально приклеил и тут же оторвал, воо-он в той арке, ведущей во двор дома. Выкидываю клей в дырку люка для сточных вод и снимаю лейкопластырь, он завершает свой путь мятым комком в ближайшей урне.

Время идёт к обеду, а не перекусить ли мне? Город я знал неплохо, но тот, будущий, а этот помню не очень хорошо. Толик тут и не был ни разу, а взрослая моя память не сохранила воспоминаний о нем при СССР. Где это я сейчас? Проспект Ворошиловский, вижу Дом Профсоюзов. О! Тут на углу с Красноармейской была пельменная!

Точно, не ошибся — пельменная «Звездочка» — одноэтажное здание, будущий банк, если не ошибаюсь. Четыре небольших ступеньки — и я внутри, народу, по причине рабочего дня, немного, но кое-кто уже выпивает и закусывает. Да, стопочку тут можно тоже было купить, я, конечно, не смогу, мал ведь, не продадут, да и неохота самому. Иду к раздаче и заказываю порцию пельменей с маслом, плачу на кассе тридцать шесть копеек. Пить пока не хочу, пару минут назад выпил газировку из автомата за три копейки. Ем горячие, только что с плиты пельмешки.

Вкусно, но мало, беру ещё одну порцию, на этот раз с уксусом, они по тридцать две копейки идут и всё-таки компот. И рубля не потратил, а обожрался. Щас спою! Иду по проспекту Ворошиловский, настроение после всего сделанного хорошее, сытый и довольный. Ниже Пушкинской ещё одна точка общепита — чебуречная. Гордо иду мимо, не влезет в меня ничего уже. Дохожу до магазина «Тысяча мелочей», сам не знаю, зачем зашёл, но не зря. Потолкавшись, а народу тут не в пример больше чем в пельменной, я покупаю фляжку — очень ценная вещь, туда и коньяк налить можно и газировку. Ещё купил игральные карты и театральный маленький бинокль, всего четырехкратный, зато в красивом кожаном футляре. Цвет только желтый, не особо мне такой нравится. Буду девочек на пляже рассматривать.

«Окстись! Какой пляж в Красноярске? Ладно бы снега не было по приезду», — смеюсь про себя над своими планами.

Выхожу из магазина и вижу книжную комиссионку, для дороги неплохо бы взять, что почитать. Шахматная плитка на полу, деревянные двери, сморщенная старушка-продавец. На полках — россыпи книг, те, что попроще — в стопках, дорогие, ещё дореволюционного издания, — в шкафах, но открытых. Можно походить, повыбирать, что я и делаю. Кроме меня в магазине всего один деловитый сухонький старичок с меня ростом. А рост мой пока сто шестьдесят восемь сантиметров, измеряли недавно при выдаче справки о состоянии здоровья в поликлинике. Внезапно дверь подсобки открывается, и молодая стройная девушка выносит стопку книг кладя на табуретку рядом со мной.

— Тёть Ира, я всё проштамповала, можно раскладывать, — кричит она и с интересом смотрит на меня.

Я от смущения из-за такого явного интереса хватаю ближайшую книжку без обложки, да и без нескольких первых листов. Кто её такую купит?

Я и куплю — это «Три мушкетёра»! Старичок неожиданным скачком оказывается уже около новой стопки, и, оттирая меня плечом, начинает перебирать книги и журналы, с завистью поглядывая на Дюма.

«Такой библиофил за Дюма и зарезать может» — мелькает у меня в голове, и я отхожу, обращаясь к девушке:

— Что вы на меня так смотрите? На мне узоров нет, и цветы не растут.

— У тебя сейчас воробушек вылетит, — смеётся она и показывает на расстегнувшуюся ширинку брюк.

Она думает меня смутить? Смешно, но девочка симпатичная, буду клеить. Застегиваю ширинку.

— Там не воробушек, а орёл! — сразу ставлю точки над «и» я. — И раз у вас такой интерес ко мне, может, погуляем вечером?

— Ты гляди, какой ты быстрый. А поухаживать, цветы, стихи, песни под окном, — наклоняя голову, спрашивает прелестница.

— Нет времени на это, завтра уезжаю на фронт, предлагаю кино, вино и домино, если есть где.

— Вот наглец! — не выдерживает бабуля. — Полина, гони его, пока он нам книги тут слюной не забрызгал. Ещё про фронт говорит чего-то, воевать едешь? Женись сначала, потом уже домино.

— Спокойно, товарищ продавец! Фронт бывает разный, например, трудовой, учебный, грозовой, наконец. А как жениться? А если мы не подходим друг другу? Надо же пробовать сначала. Как говорил Маркс — «практика — критерий истины» — изрекаю я.

— Смотри, какой умный, "Тезисы о Фейербахе" читал, — поражается бабуля и поражает меня. — Когда Маркс говорил это, он выражал этим точку зрения относительно истины в первую очередь. С изменением содержания практики людей изменяется и их истина! То, что было истиной в пределах более узкой практики, перестаёт ею быть в практике более широкой. А ты наоборот ставишь на первое место практику, и хочешь выяснить истину.

Полина фыркает и скрывается в подсобке, а баба Ира морально раздавив меня, берёт у старичка выбранные им журнальчики.

— Вот эти мне посчитайте, — говорит неожиданно красивым баритоном старик.

Вот жучок! Он, пока я заигрывал с Полиной, нашёл в новой стопке пачку альманахов «Искатель» с фантастикой, я бы и сам не отказался от них. Краем глаза вижу Казанцев А. — «Фаэты».

Обломленный, униженный и обкраденный я выхожу на улицу, купив-таки Дюма. А на улице сюрприз! Стоит около входа Полина в коротком платье, в туфельках. А их при первой нашей встрече не было, были тапочки!

— Что, пожалел, что связался с кандидатом философских наук и преподавателем с кафедры научного коммунизма? — спрашивает она меня и тут же без перерыва говорит, суя мне записку. — Тут адрес я тебе записала, приходи к семи вечера. Только у меня негде орла твоего смотреть, муж хоть и в командировке, но соседи в общаге бдят.

— Будем как штык, я и орёл! — кричу уже ей в спину.

Она завернула за угол дома и пошла, наверняка, ко второму выходу из магазина. Сажусь на трамвай, еду домой. Ты посмотри, как прёт мне сегодня! С бля-ю познакомился, так-то их полно, но для моих шестнадцати — это удача.

— Ну, ты пропал куда? — дверь открыл зевающий Генка.

— По магазинам, вот, — показываю покупки. — Слушай, брат, а где бы с девушкой мне уединиться? Не забесплатно, конечно.

— Шустрый ты, — ржёт Генка и пытается поставить мне чилим.

— Даю чирик, нужно место с семи до десяти, скажем.

— Чирик, говоришь, — чешет подбородок брат. — Ладно, можешь в моей комнате, — разрешает он, — Даже до одиннадцати.

— Нет, Ген, в твоей комнате никак. Дядь Миша что скажет? Мы ведь молчать не будем, я надеюсь, шум будет, такой специфический.

— Да понял я, не будет бати, они в театр к восьми идут, раньше одиннадцати не вернутся, — радует меня брат. — На вот запасные ключи, а то я уезжаю прямо сейчас и буду тоже поздно. Чирик сразу.

— Без Б! — говорю я и лезу в карман за деньгами.

Некоторое время после ухода брата отдыхаю, а потом зуд нетерпения толкает меня в поход к Виктору Семеновичу. Время уже четыре, черт, а вот часов-то у меня и нет, купить надо завтра, хоть самые простые. Завтра и вещи свои забрать надо, хорошо, поезд не с самого утра. Беру для шефа небольшой подарок от бабки. На посту показываю свой новый паспорт, серпастый и молоткастый, как положено.

— К кому? — поднимая на меня глаза, спрашивает бдительный милиционер.

— Мне к завотделу, Виктору Семеновичу, — начинаю я.

— Бери выше, он уже второй секретарь со вчерашнего дня, и думаешь, у него есть на тебя время? — мент смотрит насмешливо.