Непобедимый. Право на семью (СИ) - Тодорова Елена - Страница 2

Насыщенный сладкий аромат растения моментально забивает все дыхательные пути в моем организме. Во рту сухо и одновременно липко становится. В носу дико щекочет, и я, как ни пытаюсь сдержаться, громко чихаю.

Зажимая указательными пальцами ноздри, смущенно смотрю на Тихомирова.

— Прости, — гундося, выдаю я.

А он вдруг смеется. Совсем как в детстве, когда мое поведение казалось чересчур серьезному Мише забавным. Круто, конечно, что ему весело… Но у меня ведь все волоски на теле дыбом встают, так прочесывает по нервам этот приглушенный, хрипловатый звук.

Мама хотела разбить в саду ручеек. В общем, будет целый пруд — я таю.

И все же, спешно помозговав, расцениваю реакцию Миши со своей колокольни. Не хочу, чтобы он смеялся. Хочу, чтобы смотрел так же, как четвертью часа ранее в зале.

— Мне восемнадцать. Я выросла, Тихомиров.

Улыбка мужчины меркнет. Глаза как-то ярко, красноречиво и необычайно волнующе сверкают. Мое сердце тут же срывается и забивает своим безумным стуком каждый уголок моего напряженного, будто находящегося под воздействием электричества, тела.

— Я заметил, Полина, — тон сгущается.

И вновь Миша пронизывает меня тем самым взглядом, от которого мне и неловко, и жарко, и одновременно очень хорошо становится.

Я — словно шампанское. Не раскручивайте мюзле. Выстрелю.

Дернув с куста цветок жасмина, принимаюсь якобы лениво отрывать белые лепестки.

— Я теперь взрослая женщина, — важно уточняю.

Смело смотрю прямо в глаза. Мюзле на месте, я закупорена. Но, тем не менее, бесстыдно пытаюсь ударить своими градусами прямо Тихомирову в голову. Ну, хотя бы добиться, чтобы он возжелал откупорить меня и отпить.

Усмехается. На этот раз вовсе невесело. Какая-то непривычно интимная и темная эта эмоция. Мои открытые плечи и спину обсыпает мурашками. Инстинктивно отшагиваю в сторону. Тихомиров незамедлительно поворачивается за мной. Шаг, и снова шаг. Кружим, как на ринге, только очень медленно, не разрывая зрительного контакта.

Я бы, скорее всего, долго так металась. Только Миша останавливает. Застигая врасплох, перехватывает ладонями мою талию и, проворачивая в выгодную для себя позицию, притискивает спиной к металлической конструкции, по которой только-только взялся виться плющ. Пока я задыхаюсь и пытаюсь сообразить, что должна делать дальше, Тихомиров всем своим твердым телом ко мне прижимается. Настолько близко, что наше дыхание сливается и как будто общим становится. Ощущения выше того предела, который я способна выдерживать. Дрожу, не могу скрыть. Внутри меня закипает то самое шампанское. А я, ко всему, еще беру и вскидываю на Мишу взгляд. Будто мало мне… Едва соединяемся, земля из-под ног уплывает. Просто я сама… Лечу.

— Выглядишь, как женщина. Пахнешь, как женщина. Ощущаешься, как женщина. Но пока еще не женщина, насколько мне известно, — говорит Тихомиров с новыми для меня интонациями. Я вспыхиваю, как спичка. Сказать ничего не могу. Даже дыхание свое не способна контролировать. Оно звучит очень странно — как начало фильма для взрослых. Сжигаю все вокруг. А он подливает горючее: — Хочу, чтобы ты стала моей женщиной, принцесса Аравина.

Это сон. Я просто сплю. Все это нереально. Я, конечно же, загадывала желания и всячески привораживала Мишу Тихомирова. Но не могут же все мои мечты вдруг в одну минуту исполниться.

В чем подвох? Что ему от меня нужно?

Нет-нет, это точно сон. Если бы я была способна двигаться, я бы себя ущипнула. Хотя нет! Я не хочу просыпаться! Даже если банально умру от переизбытка эмоций. Зато молодой, красивой и счастливой.

— Полина, — добивает Тихомиров. — Ты выйдешь за меня замуж?

— Это тебе Миша такое кольцо подарил? — спрашивает мама за завтраком.

Все замирают. Резко прекращаются разговоры, и обрывается звон столовых приборов. Моя рука так же зависает в воздухе, не дотянувшись до корзинки с хлебом.

«Черт возьми…»

Изысканное платиновое кольцо с аккуратным бриллиантом вдруг ощущается непосильно тяжелым. И как я ни пытаюсь выдерживать невозмутимость, буквально сразу же проваливаюсь — щеки заливает жаром.

— Угу. Миша, — бросаю как можно беспечнее и хватаю, наконец, из корзинки пухлую горбушку.

Тишина продолжает висеть. Я делаю вид, что не замечаю. Под тем же пристальным вниманием принимаюсь нервно размазывать по хлебу масло.

— Очень похоже на помолвочное.

«Как всегда, в точку, тетя Юля!»

Только Саульская прямо озвучивает то, что другие, в силу каких-то факторов, не сразу решаются высказать.

— Не наше дело, мурка, — приходит на выручку муж приморской владычицы — дядя Рома.

— Как не наше?

— Юля, придет время, нам сообщат.

— Точно! Как Катюха Рейнер, штампом в сторис маякнет, — вспоминает Саульская.

Рейнеры переглядываются и смеются, а дядя Рома поджимает губы и как-то интересно закатывает глаза. Снисходительно и абсолютно спокойно. Думаю, потому что сил на свою мурку у Бога ему поздно просить. Он ее обожает! И новый взгляд, брошенный на жену, это подтверждает.

— Ну, отлично же все получилось. Порядок, — подытоживает Саульский.

Тетя Юля экспрессивно цокает языком.

Я уже жую, чтобы как-то себя занять и скрыть неловкость, но умудряюсь в процессе хохотнуть. Не знаю, как не давлюсь. На маму с папой смотреть боюсь. Хорошо, что Тихомировых нет. Иначе я бы точно раскололась. А Миша велел держать язык за зубами. Пока никому ничего не сообщать. Сказал, что нам нужно встретиться сегодня и перво-наперво все обсудить между собой. А потом уже будем радовать родню.

«Ух, Божечки…»

Не представляю, как такое вывалить! Мне только четыре дня, как исполнилось восемнадцать, и на самом деле все до сих пор относятся ко мне как к ребенку. Их стараниями в этой атмосфере и я себя таковой ощущаю. Кажется, если скажу про замужество, будет выглядеть, как шутка.

До слез, блин.

Конечно же, ни в одних своих самых смелых мечтах я не представляла, что на свой восемнадцатый день рождения получу помолвочное кольцо. Я не хотела замуж! Даже не думала об этом. Но как я могу отказать Мише Тихомирову? Никак!

Папа с мамой точно сойдут с ума! Ой, что будет! Какая свадьба? Восемнадцать лет! Вся жизнь впереди. И возможностей миллион. Папа хотел, чтобы я реализовалась в выбранной сфере, а мама — чтобы поездила по миру.

Да я уже налеталась, Господи! С Мишей еще не раз полечу. И с дипломом успею все.

— Полин, — осторожно тянет мама, и мне приходится на нее взглянуть. Лицо охватывает новый приступ жара. Кажется, что мамочка видит меня насквозь, хоть и старается осторожничать. — Так это правда помолв…

— Конечно, нет! Просто кольцо! — выпаливаю, прежде чем она успевает закончить. Так стыдно и страшно отчего-то становится. Грудь сотрясает дрожь. Щеки до покалывания горят. Но я продолжаю тараторить: — Миша всегда дарит мне ювелирку. Полшкатулки от него, мам!

— Но колец не было.

— Хм… — хмыкаю легкомысленно. — Просто Миша все остальное уже перебрал. Пришло время колец. Через пару лет буду вся такая в кольцах на каждый палец, — предполагаю шутки ради. — Даже на ногах!

Мама смеется. Наконец, мне удается ее расслабить. Только папа… За столом лишь он молчит и сохраняет напряжение. Я бы сказала, его разбил шок. И никак не отпускает, видимо.

— Очень красивое кольцо. Нежное, — одобряет тетя Наташа.

— Молодец парень, — поддерживает ее муж.

— Молодец, конечно, — выдыхает и мама. Улыбается так, как только она умеет — на щеках ямочки, глаза сверкают. Взяв мою руку, несколько раз проводит большим пальцем по камню. — И правда, очень красивое кольцо. А когда-то ведь… — поджимая губы, направляет взгляд на папу. — Помнишь, как ты точно так же подарил мне на день рождения «не обручальное кольцо»?

— Почему вдруг «точно так же»?

Напряжение на лице отца прочерчивается еще очевиднее. В одну секунду он становится крайне серьезным, внушительным и пугающим. Я инстинктивно замираю, а мама, как обычно, смеется.