Сын на отца (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 6

Был у него в деревне мужичонка, считался волхвом, будущее предсказывал. Набирал ядовитых грибов с ярко-красной «шапкой», сушил, тер в пыльцу, а потом нюхал. И начинал пророчествовать — такое говорил, что волосы дыбом у мужиков вставали, и неделями из запоя выйти не могли. Вот отцу Фрола такое порядком надоело — взял и утопил провидца, как плохого щенка — в куль, да в воду.

— Вот выйдет мне самозванство боком, Силантий — утопят!

— Или зарежут, кронпринц! Еще повесить могут, либо колесовать — тут народец любит походить, посмотреть на мучения. Да, попали мы с твоим высочеством как кур в ощип — каждое утро, когда просыпаюсь, токмо и делаю, что радуюсь, что пока живой. И даже более — бароном стал и полковником — умереть и не встать, если раньше не обосраться!

Два авантюриста переглянулись и засмеялись, причем жизнерадостно, несмотря на минувший диалог. Но ведь события, что произошли в их жизни, были таковы, что узнай о них писатели, прославились бы враз на все европейские страны.

Фрол Андреев был сержантом лейб-регимента, полком этим управлял «светлейший» князь Меншиков, бывший конюх, ставший баловнем судьбы, и царский любимец, коих в державах заморских фаворитами именовали. Воинская служба бедного однодворца-дворянина была рутинной, еле выслужил чин сержанта. Вот только чем-то не понравился «светлейшему», что с перепоя не так встал — разжаловали. Как и Силантия лишили капральского звания, да еще розгами «накормили». Попробовали они за правду-матку побороться — самому царю челобитную написали.

А как обычно на Руси после такого дела делаются?

Правильно — отведали они батогов досыта, и было бы совсем худо, но вступился ротный командир капитан-поручик Никита Огнев, не оберег, да и самого Меншикова уговорил не казнить дальше справных драгун, что в походах со шведами бывали и против турок на Пруте сражались. А ведь долг платежом красен!

Так и произошло в октябре — от Риги сопровождали царевича Алексея Петровича, которого Петр Толстой уговорил в Петербург вернуться, посулив, что царь-отец простил наследника, который от его «родительской ласки» на земли австрийского цезаря подался в поисках защиты.

Большей глупости Алексей Петрович и совершить не мог!

Нет, не сбежать в земли свояка своего цезаря — решив возвернуться обратно в отчий край!

Хорошо, что вовремя одумался и помощь драгун лейб-регимента принял — сбежал от верной казни, не пожалели бы наследника в столице. Слишком много у него там ненавистников, тех, кто из рук царя кормятся, да крадут все, что плохо лежит. И мачеха бывшая шлюха солдатская, и Меншиков Алексашка, и другие живо царю Петру Алексеевичу напоют, что изменника казнить надобно — и не пожалеют, ибо видят в Алексее Петровиче вечную угрозу своему положению.

Убили гвардейцев, что наследника караулили — за один этот поступок самую жуткую казнь себе определили, лютую, по артикулу определенную колесованием. Алексей Петрович их обласкал под дубом на болоте, и стали они его лейб-кампанцами. Рядовой этой роты прапорщику равен, а наследник им прежние чины вернул — то есть стал он обратно сержантом, а Силантий капралом, то есть поручиком и подпоручиком.

Вот она настоящая царская благодарность!

Поклялись оба драгуна на верность царевичу до смерти, а потому стали выполнять его наказ. Должен был Фрол выдавать себя в европейских странах за кронпринца Алекса, наследника московского царства. Никогда бы не подумал, что придется стать самозванцем, играть роль, которая думалась зловещей — ведь всем известно как лже-Дмитрий смуту великую на Руси сто лет тому назад устроил, и даже на трон вошел с царицей Мариной Мнишек — вот и испугался поначалу.

Однако Алексей Петрович его успокоил, сказав, что играть нужно недолго эту роль, морочить другим голову, и главное — царю Петру, чтобы тот думал, что сын от него в заморских странах скрывается. А это позволит организовать бояр в Москве и выступить против отца, которого многие за антихриста принимали.

Так что Фрол согласился играть «царевича», хотя прекрасно понимал, что охота за ним начнется нешуточная и свора убийц пойдет по следу. И не ошибся — преследование началось сразу, дважды настигали, пришлось принимать бой. И к счастью — остался шрам на лице, который каждый день «подновлял» до больших размеров, чтобы ввести всех в заблуждение.

Однако, к его великому удивлению, нашлась настоящая прорва мнимых союзников, что сильно недолюбливали, а то и ненавидели царя Петра. В Польше ему вообще королевский трон предложили, путем женитьбы на Марии Лещинской, дочери сбежавшего короля Станислава. И сейчас в его пользу там пани Анна, мимолетная любовница, панскую конфедерацию сбивает, всех недовольных саксонским курфюрстом и польским королем Августом привечает. Комплот серьезный будет организован в самое ближайшее время — тысяч двадцать войска соберется, пусть и горластой шляхты, никчемной и бесполезной, в отличие от регулярного войска.

За этим делом, как недавно выяснилось, шведский король Карл стоит, и как мятеж начнется, то шведы высадят сикурс и снова начнут войну на континенте, обретя там союзника…

— Да, серьезные дела заварились, барон…

Корабль качнуло — зимняя Балтика не самое удачное время для плаваний. Карл выделил им шняву с провожатыми, в Мекленбурге должны ждать австрийцы, чтобы сопроводить его в Вену. Только ехать к цезарю равносильно самоубийству — тот настоящего царевича знает, беседы с ним вел. Так что нужно придумать австрийцам убедительное объяснение, что неотложные дела вынуждают немедленно поехать во Францию — шведский король объяснил, что там его приветят, дадут золото для вербовки наемников и сведут с польским королем в изгнании.

— Франки не знают тебя в лицо, царевич — так что смело подписывай с ними любое соглашение, все равно оно недействительное будет. Как и та бумага, что ты Карлу подписал.

— Зато он тебе настоящую грамоту на баронство выдал, и патент на чин полковника! Обскакал ты меня!

— Я еще шведам не служил, — старый драгун сплюнул, его укачало. — Денег у него нет, вот и всунул мне эти бумаги. У них ведь серебра с золотом совсем не осталось, медных далеров барон Герц начеканил — повесят его за такие шутки. А мир шведам очень нужен, как и те два миллиона ефимков, что ты им посулил за ливонское наследие.

— Это мне царевич сумму назвал, он точно знает, сколько сам заплатит. Я лишь, если подумать, только о том сказал…

Договорить Фрол не успел — шняву снова сильно качнуло, и он прикусил язык, и тут же выругался. Встал кое-как, на стенке висел кувшин, наклонил его и стал пить пиво. Горький напиток помогал лучше переносить выматывающую душу и тело качку.

— Хлебного вина бы выпить, надоело мне это море до оскомины. До суши бы добраться, и на землице твердо встать.

— Сам хочу, ваше высочество, — простонал Силантий, который отвык называть его по имени и уже постоянно величал по титулу.

— Не грусти, полковник — твое баронство на острове, целых две деревеньки пруссаки короля Фридриха захватили — отобьешь на шпагу!

— Да я их сам всех вырежу, лишь бы больше по морю не плавать! Надоело оно мне хуже горькой редьки!

Новоявленный барон с трудом поднялся на ноги — в несколько глотков допил кувшин — в том на донышке оставалось.

— Ладно, на землю ступим, так напьемся в трактире до беспамятства. И поедим хоть от души…

Договорить барон Бухгольц, а именно на это имя Силантий получил грамоту, не успел. Дверь в капитанскую каюту открылась, и на пороге возник ее законный владелец. Его лошадиное лицо было вытянуто, а голос немного дрогнул, когда он на немецком языке произнес:

— Кронпринц! Нас преследуют датчане! Фрегат и две шнявы — они догоняют нас, до темноты не сможем уйти!

— Хреново!

— Еще как, ваше высочество…

Фролу стало плохо, и он посмотрел на побледневшего Силантия. Датчане союзники царя Петра — попасть им в руки означало самое худшее — их просто могли доставить в Ригу и выдать на расправу…

— Ты все запомнил, как поступить надобно?!