Начало пути (СИ) - Селютин Алексей Викторович - Страница 43

Каталам бросил на меня короткий взгляд. Не знаю, что этот взгляд означал, но, видимо, не один я понял, что тот самый карающий огонь сломал очередную судьбу.

— Что происходит в Обертоне, Толлен? — спросил Каталам. — Почему деревню оставили без защиты?

Элотан утёр рот рукавом.

— У нас два сирея живут в деревне. Вернее не у нас, а в лесу. Но они часто прилетают, когда хотят дармового лакомства. Мы иногда их используем, чтобы получать новости. Вернее, использовали… Как сошёл снег, прибыл сирей. Он принёс приказ из столицы с требованием отозвать десяток. Но, как мы узнали позже, отозван не только наш десяток. Отозваны все патрули с тракта. Отозвана даже сотня с Восточного Форпоста.

— Но почему!? — воскликнул Каталам. — Кто же сопровождает караваны?

Хоть мне ничего не говорило название «Восточный Форпост», я тоже навострил уши. Мне показалось, что, возможно, Толлен говорит о сожжённом форте, который мы когда-то пересекли.

— Не знаю про караваны. Слышал, что на севере беда. Десятник Август сказал, что с там высадились негодяи с острова Темиспар. Вновь бесчинствуют по ту сторону реки. Король приказал собрать в столице все боеспособные войска, чтобы как можно быстрее выдвинуться им навстречу. В Обертоне останется лишь личная гвардия короля.

Каталам тяжко вздохнул:

— Мерзавцы! Земли на севере и так практически обезлюдели…

— Мне всё равно, что там на севере, — сурово свёл брови Толлен. — Меня волнует, что на время посева мы остались без защиты… Но это полбеды. Мы-то сами способны себя защитить — почти семь десятков боеспособных мужчин под моим командованием. Им повезло, конечно, что у них есть я. Но дело не в этом. В столице тоже всё плохо. Насколько мы знаем, столицу заполонили беженцы со всех окрестностей. Они оставляют хутора и деревни, собирают нажитое и направляются в столицу. Надеются получить там защиту, — Толлен сделал очередной глоток и усмехнулся. — Какая ирония: искать защиту у тех, кто их грабит…

Каталам нахмурился. Иберик нахмурился. Я нахмурился.

— В каком смысле — грабит? — опередил я сотника с вопросом. — Кто грабит? Из Обертона приходят те, кто грабит крестьян?

— Да, примо. Грабят. Я верно сказал, — подтвердил элотан. — Не гневайтесь, если это вам не по нраву. Просто послушайте, что я скажу… Зима была суровая. И очень-очень снежная. В Обертоне случился ужасный голод. И чтобы не умерли всякие бездельники, король приказал изымать зерно в деревнях…

— Что-о-о? — выпучил глаза Каталам. — Зимой изымать? В деревнях???

— Да, сотник Каталам. Осень не была урожайной. Но те, кто хоть что-то производит, могли бы пережить зиму. Город же не производит ничего. Он лишь потребляет. Потребляет то, что производят другие. Производим мы… Король разослал по деревням не только десятки неумелых солдат, но и указы изымать в пользу короны половину урожая. А кто посмеет противиться… Впрочем, примо, наверное, сами знают, что происходит в таком случае.

Я поморщился. Хоть я не примо, а бестолковый футболист. Хоть не имел ни малейшего понятия, что происходит в таких случаях, очень легко догадался что. Очень легко догадался, чем карается неповиновение. Особенно лютой зимой. Особенно в вымирающем варварском мире.

— Корона затребовала половину урожая? — тихо переспросил Каталам. — И что же произошло в деревнях?

— Многие этого не пережили, — спокойно сообщил Толлен. — Мы видели колонны измождённых, уставших путников, которые почему-то решили, что в столице они смогут выжить. Многие остались у нас. Они рассказывали, как от голода люди умирали целыми семьями. Как снимались с обжитых мест и в лютый мороз шли по дороге. Но мы не смогли принять всех. Нам, прежде всего, нужны крепкие рабочие руки, а не рыдающие бабы, которые едва пригодны для того, чтобы готовить пищу и сеять. Нам нужны те, кто может прокормить и себя, и других. Кто может защитить хотя бы себя! А не те, кто может лишь печалиться о прошлом.

— А у вас почему не изъяли зерно? — спросил Каталам. — Как вы пережили зиму?

Элотан Толлен вздохнул и посмотрел на сотника. Затем перевёл взгляд на меня. Долго рассматривал, но всё же решился.

— Изъяли, конечно, — сказал он. — Но не половину. Большую часть мы упрятали. Август не стал сообщать об этом в столицу. Он понимал, что без зерна мы будем голодать. А значит, всю зиму будет голодать и его десяток. А, возможно, зиму мы бы не смогли пережить… Надеюсь, примо не станут докладывать об этом королю. Поступок граничащий с изменой, я знаю. Кому как не мне знать. Но иначе мы не могли поступить. Иначе нечего было бы сеять.

— Примо не станут сообщать, — заверил я сурового элотана. — Уж поверьте.

Я посмотрел на Каталама и сразился с ним взглядами. Я понял, что он хотел мне сказать. А он понял, что никогда о том, что здесь рассказывал бывший королевский гвардеец, никто не узнает. Особенно король, если мне всё же доведётся с ним повстречаться.

— А что случилось с теми, кого вы не смогли принять? — тихо спросил Иберик. Он тоже внимательно слушал, но в разговор не вмешивался. — Ты рассказывал, Толлен, что они шли мимо. Шли в столицу. Они искали там спасение?

— Нет там спасения, — махнул рукой Толлен. — Но выжить можно… Мы с Августом часто засиживались в моём доме, часто разговаривали. Несмотря на голод, что охватил Обертон, там можно выжить. Там могут выжить лишь те, кто готов вступить в армию. В армию ли короля, или в армию церкви… Да, там можно выжить. Если ты молодой сильный муж, способный не только постоять за себя, но и отобрать у другого. Способный убить любого, если придётся… Вот почему, примо, — обратился он ко мне как бы извиняясь. — Мы встретили вас так недружелюбно. В эти времена непонятно кто друг, а кто враг. Даже армия не в силах защитить верноподданных. Поэтому мы вынуждены защищать себя сами. Ведь тот кто кажется другом, легко может превратиться во врага, если увидит, что у тебя есть чем поживиться. Но вы предложили золото на обмен. Вы не потребовали пополнить ваши запасы безвозмездно. Вы готовы заплатить за них. И, я надеюсь, вы сдержите своё слово.

— Несомненно, сдержу, — уверенно кивнул головой я. А затем сказал вполне искренне. — Ты можешь мне верить, элотан. Я тот примо, кто не обманет тех, кто имеет смелость бороться за жизнь. Кто не отчаивается и сражается. Это именно то, что я хочу видеть от каждого. Я хочу, чтобы вы сопротивлялись судьбе, а не мирились с ней…

— Кх-кх, — вовремя закашлял Каталам, видимо, намекая, что я уже наговорил лишнего.

И он был прав, наверное. Я потерял контроль над речью, наблюдая за безрадостной физиономией крепкого элотана. Я чувствовал его опасения. Я понимал его проблемы. Он боролся за жизнь. Он помогал бороться за жизнь другим. Он не смирялся, как того требовала местная религия. Он сражался. И это то, что я хотел внушить каждому. Ничего не предрешено. Ничего ещё не закончено. Надо сражаться за свою жизнь и верить, что анираны их спасут. По крайней мере один из них обязательно попытается.

Каталам с опаской за мной наблюдал. Встретившись с его взглядом, я понял, что завёлся немного. Почувствовал, как горят щёки. Как разгорается внутри пламя. И если бы сотник меня не предупредил, возможно, я бы уже вышел на двор с активированным щитом на руке. А для этого пока рановато.

— А что же король? — перехватил инициативу Каталам. — Есть ли какие новости о короле? Неужели он поставил печать на указе об изъятии зерна?

— Что потопаешь, то и полопаешь, — философски изрёк Толлен весьма знакомой фразой. — Я не знаю, о чём думал король. Вообще не знаю, жив он или нет. Приходят лишь указы. Но, думаю, у него не было иного выхода. Ему пришлось действовать. Иначе половина города бы вымерла… На каменных площадях пока не научились выращивать овёс.

Каталам, казалось, посерел лицом. Наверное, он, как и предполагал ранее, получил подтверждение тому, что королевская власть зачахла окончательно. Когда король в середине зимы требует отбирать зерно у крестьян, разумным такое решение никак не назовёшь. Оно, скорее, отчаянное. Или же — что более верно — грабительское. Но, по рассказам Каталама, король совсем не походил на идиота. Совсем не походил на того, кто мог отдать приказ, который нанесёт чудовищный удар по крестьянству. Наверное, он действительно тронулся умом.