Анж Питу - Дюма Александр - Страница 39

• Предыдущая
• 39/139
• Следующая

Бийо молча пересек двор. Он увидел, что артиллеристы уже заняли места подле орудий. Фитили уже дымились.

Бийо остановился перед канонирами.

– Друзья! – сказал он. – Помните, что я приходил к вашему коменданту и просил его избежать кровопролития, но он отказал мне.

– Именем короля, сударь! – сказал де Лоне, топнув ногой. – Уходите отсюда прочь!

– Берегитесь, – сказал Бийо, – вы гоните меня отсюда именем короля, но я вернусь именем народа.

Затем, обернувшись к караульным-швейцарцам, он спросил:

– А вы, на чьей вы стороне?

Швейцарцы молчали.

Де Лоне указал ему пальцем на железные ворота.

Бийо решил предпринять последнюю попытку.

– Сударь! – сказал он коменданту. – Заклинаю вас именем нации! Именем ваших братьев!

– Моих братьев! Вы называете моими братьями тех, кто орет: «Долой Бастилию! Смерть коменданту!» Быть может, вам эти люди – братья, но мне – увольте!

– В таком случае, заклинаю вас именем человечности!

– Именем человечности! Человечности, которая заставляет сто тысяч человек добиваться смерти сотни несчастных солдат, запертых в этих стенах!

– Вы имеете прекрасную возможность сохранить им жизнь, сдав Бастилию народу.

– И потеряв свою честь.

Бийо замолчал; эта логика солдата подавляла его; затем он снова обратился к швейцарцам и инвалидам.

– Сдайтесь, друзья мои! – вскричал он. – Сдайтесь, пока еще есть время. Через десять минут будет уже поздно.

– Если вы сию же минуту не выйдете отсюда, сударь, – вскричал в свою очередь де Лоне, – я велю расстрелять вас, даю слово дворянина.

Бийо секунду помедлил, а затем, скрестив руки на груди в знак презрения и в последний раз взглянув в глава Де Лоне, покинул крепость.

Толпа, трепеща, хмелея, ждала под палящим июльским солнцем. Люди Гоншона смешивались с людьми Марата. Сент-Антуанское предместье узнавало и приветствовало своего брата – предместье Сен-Марсо.

Гоншоново войско возглавлял сам Гоншон. Что же до Марата, то он исчез.

Смотреть на площадь было страшно.

При виде Бийо крики усилились.

– Итак? – спросил Гоншон, подходя к фермеру.

– Итак, – отвечал Бийо, – этот человек не робкого десятка.

– Что вы хотите сказать? – спросил Гоншон.

– Я хочу сказать, что он упорствует – Он не хочет сдать Бастилию?

– Нет.

– Он уверен, что выдержит осаду?

– Да.

– И вы думаете, что он будет держаться долго?

– До смерти.

– Значит, он умрет.

– Но сколько же человек умрут вместе с ним! – сказал Бийо, сомневаясь, по всей видимости, в том, что Господь дал ему, Бийо, то право, которое без колебаний присваивают себе генералы, короли. Императоры, – право проливать людскую кровь.

– Ничего! – отвечал Гоншон. – Раз половине французов не хватает хлеба, значит, их народилось чересчур много. Правда, друзья? – обратился он к толпе.

– Правда, правда! – с возвышенным самоотвержением согласилась толпа.

– А ров? – спросил Бийо.

– Его нужно заполнить в каком-нибудь одном месте, – отвечал Гоншон. – Меж тем по моим подсчетам половины этих тел достанет, чтобы заполнить его целиком, правда, Друзья?

– Правда, правда! – повторила толпа с тем же воодушевлением.

– Ну что ж! Да будет так, – сказал Бийо.

В этот момент на орудийной площадке в сопровождении де Лосма и нескольких офицеров показался де Лоне. – Начинай! – крикнул Гоншон коменданту. Тот молча повернулся к нему спиной. Быть может, Гоншон снес бы угрозу, но пренебрежения он снести не мог; он живо прицелился, и один офицер из свиты коменданта упал.

Сотня, тысяча выстрелов прозвучали одновременно, словно люди только и дожидались этого сигнала. Серые стены Бастилии покрылись белыми отметинами.

Затем на несколько секунд воцарилась тишина, словно толпа сама испугалась содеянного.

И тут над одной из башен взметнулся в облаке дыма столб пламени; раздался залп, в толпе послышались жалобные стоны; пушка Бастилии сделала свой первый выстрел, пролилась первая кровь. Сражение началось.

Толпа, мгновение назад казавшаяся столь грозной, испытала ужас. Начавшая оборону Бастилия предстала перед ней во всей своей неприступности. Народ, должно быть, надеялся, что в пору, когда власти делают ему уступку за уступкой, штурм Бастилии также обойдется без кровопролития.

Народ ошибался. Пушечный залп показал парижанам всю трудность дела, за которое они взялись.

Вслед за пушкой подали голос длинные ружья, и их меткий огонь в свой черед обрушился на толпу.

Потом снова наступила тишина, прерываемая раздающимися там и сям криками, стонами, жалобами.

Море народа подернулось зыбью: это парижане подбирали убитых и раненых.

Однако люди, собравшиеся на площади, и не думали бежать, а если бы у них и появилось такое желание, то, оглядевшись кругом, они бы его устыдились.

В самом деле, бульвары, улицу Сент-Антуан, Сент-Антуанское предместье затопило безбрежное человеческое море: каждая волна имела лицо, на каждом лице сверкали горящие глаза, угрожающе кривился рот.

В мгновение ока в окнах всех близлежащих домов, даже тех, откуда вести огонь по Бастилии было невозможно, появились стрелки.

Если на оружейных площадках или в амбразурах крепости появлялся инвалид или сухонький швейцарец, сотня ружей брала его на мушку, и град пуль крошил камень, за которым укрывался солдат.

Но стрелять по бесчувственным стенам – скучно. Стрелки хотели попасть в живую плоть. Они хотели, чтобы от удара свинца брызнула не пыль, но кровь.

Каждый в толпе давал свои советы, пытаясь перекричать соседей. Люди собирались вокруг оратора, но, убедившись, что предложение его лишено смысла, расходились.

Какой-то каретник предложил построить катапульту наподобие древних римских машин и пробить брешь в крепостной стене.

Пожарники предлагали залить водой запальные устройства и фитили пушек, забывая, что самая мощная из их помп взметнет струю воды самое большее на две трети высоты крепостных стен.

Прославленнейший пивовар Сент-Антуанского предместья, получивший с тех пор иную, более зловещую известность, предложил облить стены захваченным накануне маковым и лавандовым маслом, а затем поджечь с помощью фосфора.

Бийо выслушал все эти предложения, а затем, выхватив из рук какого-то плотника топор, двинулся вперед под градом пуль, косивших людей справа и слева от него, и, достигнув первой караульни, расположенной подле первого подъемного моста, стал рубить цепи этого моста; пули свистели кругом, били по крыше караульни, но Бийо не обращал на них никакого внимания; наконец, через четверть часа, цепи подались и мост опустился.

Толпа, затаив дыхание, следила за действиями этого безумца, которого мог свалить каждый новый залп. Забыв об опасности, которой подвергались они сами, парижане думали только о той опасности, какая грозила этому смельчаку. Когда же мост опустился, они с громким воплем ринулись в первый двор Бастилии.

Порыв толпы был так стремителен, так мощен, так сокрушителен, что никто даже не пытался ему противостоять.

Неистовые крики радости оповестили де Лоне об этой первой победе народа.

Никто даже не заметил, что деревянная громада моста придавила какого-то человека.

Но не успели парижане насладиться своим успехом, как дула тех четырех пушек, которые показывал фермеру комендант, сверкнули, словно четыре огня в глубине пещеры; ядра вылетели из них одновременно, издав ужасающий грохот, и рухнули посреди первого двора.

Железный ураган оставил в толпе длинную кровавую борозду: десять или двенадцать убитых, пятнадцать или двадцать раненых – таковы были последствия этого первого залпа.

Бийо, к счастью, уцелел, и вот почему: соскользнув с крыши караульни на землю, он неожиданно столкнулся с Питу, неведомо как оказавшимся рядом с ним. У Питу были зоркие глаза опытного браконьера. Он увидел, как артиллеристы поджигают фитили, схватил Бийо за полу и живо оттащил назад. Угол стены защитил обоих от первого залпа.

• Предыдущая
• 39/139
• Следующая