Волшебница Вихря (СИ) - Мишарина Галина - Страница 64

Я могла целыми днями сидеть, глядя на горизонт. Мало двигалась и мало ела, радуясь только тому, что в дупле штормового дуба можно укрыться от непогоды. Каждый день я делала острым камнем зарубку, и вскоре их стало так много, что дни превратились в месяцы, а месяцы в годы… А, может, я просто путалась и порой отмечала один день за два, или вовсе забывала поставить черту.

По прошествии года я уже знала, что никто и никогда не найдёт меня. Те прекрасные сны были прощальным волшебством, самой главной радостью средь предстоящей пустоты. Вряд ли кому-то мог понадобиться этот жалкий клочок суши. Разве что птицы прилетали, и я всякий раз думала — а не привязать ли к лапке чайки письмо? Но птицы всегда оказывались проворнее, и, сколько я ни подманивала и ни подкармливала их, в руки не давались.

Я надеялась, что однажды к берегу пожалуют морские драконы, или любые другие звери, которые могли бы понять меня. Но, видно, слишком далеко от дома меня занесло — здесь не водилось никого, кроме птиц, раков и рыб. И уж как я заставляла себя надеяться, и как отвергала любые надежды, но однажды утром едва не лишилась сознания, поняв, что на горизонте маячит чёрная точка.

Это мог быть только корабль. Не облако, не гигантский дракон, не странная волна! Я кинулась к костру, что сложила долгое время назад, и мучительно долго поджигала его от меча, как учил отец. А когда пламя разгорелось, принялась махать плащом, чтобы оно стало сильнее, и надеясь, что пойдёт дым. Но то ли дерево и сухие травы были особенными, то ли просто слишком маленький я соорудила костёр — дыма было мало. Он не поднимался ввысь, а стелился над землёй, и был белым, спокойно-равнодушным. Если бы только настала ночь! Тогда мерцание меча было бы видно издалека, как и бедное пламя. Но тогда я вряд ли увидела бы корабль…

Я бегала по берегу, кричала и размахивала руками. Прыгала, пытаясь поднять меч выше. На острове не было как таковых возвышенностей, и мой дуб-колыбель был самым высоким из деревьев. Я залезла на его макушку с мечом, вопила, пока не охрипла, давилась слезами… Корабль медленно уменьшался, таял, пока не исчез окончательно, и начался дождь, потушивший мою последнюю надежду.

Я рыдала, сидя на сыром берегу. Вот теперь всё и правда было кончено. Вряд ли мне дважды так повезёт. Вряд ли удача останется на стороне той, которая допускает так много ошибок. Я ведь могла бы придумать что-то лучшее! Могла бы привязать к верхушке дерева своё яркое платье, или выложить на холмах надпись! Но — проиграла. Сдалась. Отчаялась.

Я отложила меч, чтобы ненароком не порезаться, и принялась ходить по берегу, рыча от ярости и злобно утираясь. А когда услышала громовые раскаты, обрадовалась им, словно родным. Вдруг ко мне пожалует сам Грозовой дракон? Это было бы спасением! Конечно, он не повезёт меня на своей спине, но согласится же передать весточку Власу?..

Я так и смотрела в небо, когда жестокий удар обрушил меня на песок, и боль разъела тело. И не стало ни надежд, ни метаний, ни ярости — только долгожданная, выцветшая пустота потерянного во времени человека, который уже ни во что не верит.

Я смотрела на воду, привычно спрятав нос в потрёпанном меху плаща. Погода который день стояла отвратная, и дождь лил почти всё время, а потому особенно ценными были минуты, когда удавалось в промежутках между ливнями размять ноги.

Интересно, я всегда была такая худая и страшная? Кошмарные жухлые космы могли бы давно обзавестись живностью, если бы я не промывала их в роднике до скрипа и не заплетала, надеясь, что когда-нибудь смогу сделать расчёску или мыло. Но чтобы создавать, нужны были знания и инструменты, а их у меня не было. Я питалась в основном лагунной рыбой, крабами и приплывающими к берегу морскими грибами, которые поджаривала на раскалённых от меча камнях. Съедобных корнеплодов и фруктов я не обнаружила, и, к сожалению, вырастить что-либо на столь скудной почве тоже было трудно. Да и из чего? У меня не было ни семян, ни тем более саженцев.

Я помнила только прикосновение огня, жалящее лезвие невиданного оружия, что оставило на моей руке затейливый ветвистый след. Я помнила боль и жуткую дрожь, что охватили тело. Неужели само небо наказало меня? Но за что? И почему я жила вдали ото всех на этом жалком клочке суши, где даже птицы надолго не останавливались?

Моя семья. Я напрягала память, пытаясь увидеть знакомые образы, но внутри было лишь болезненное оцепенение. Возможно, у меня просто никого не осталось. Наверное, я потерпела кораблекрушение, и была единственной уцелевшей из всех. Немудрено было утратить память, утратив всех своих любимых…

Было лишь два светоча, две памятки, которые спасали меня от помешательства: сияющий тёплый меч и амулет, в котором жила буря. Только благодаря им я ещё держалась за реальность, именно они не давали тьме густым потоком хлынуть в мой рассудок. Я чувствовала, что эти вещи достались мне от тех, кому я была дорога, и, бывало, подолгу молилась о том, чтобы небо берегло моих близких, если они были живы. Пусть смирятся, как смирилась я. Пусть живут счастливо, и не важно, что мы больше никогда не увидимся.

Постепенно мной овладело мутное беспамятство. Я подолгу спала в дупле покалеченного чёрного дерева, и редко когда обращала внимание на океан. Он шумел как и всегда, так какая разница, что происходило на далёких неведомых землях? Я уже поняла, что, если кто-то и причалит к острову, вряд ли они захотят помочь странной, похожей на ведьму женщине. А если бы я была красивой и милой — ещё хуже. Тогда меня бы запросто могли называть рабыней. Нет, уж лучше окончить свои дни в пустоте.

Я знала, что не смогу вечно влачить подобное жалкое существование. Иногда от отчаяния рыдала, царапая изнутри прочную древесину. Судя по всему, когда-то в дерево попала молния, но она не разбила его, лишь превратила прежде шикарную макушку в сухой бесполезный веник. Наверное, теперь тёмный силуэт был виден издалека, тем более что порой меж ветвей появлялось странное мерцание, но мне только сильнее хотелось спрятаться от неведомого.

Одним серым дождливым днём я дождалась-таки гостей, и не было страха сильнее, чем глядеть издалека на шедших по берегу мужчин. Все они были одеты в светлые плащи и вооружены, но даже холод не вынудил меня просить о помощи. Хорошо, что моих следов на песке было мало, и я поспешила обратно в дерево, отчаянно надеясь, что меня не обнаружат. Какая-то часть меня сопротивлялась этому решению, но другая, более сильная и властная, одержала верх. Я долго сидела, вслушиваясь в шум дождя, и просила ветер поскорее прогнать незнакомцев с моего острова. А когда они отплыли, и я обнаружила пустой берег, запоздало пришло разочарование и страх.

Правильно ли я поступила? А вдруг это была последняя моя ошибка? Не лучше ли умереть от удара меча, чем страдать от голода и холода? Но быть поруганной мне хотелось ещё меньше, а потому я снова впала в длительную, мутную дрёму, которая рвала на части границы сна и реальности.

Мне чудились голоса. Я пыталась отвечать неведомым странникам, но не помнила верных слов. Сколько уже я не слышала человеческую речь? Как долго не видела живых лиц? Лишь призраки окружали меня, только тени, у которых нет имён. Наверное, я должна была стать одной из них, ведь давно не помнила своего собственного имени. Хорошо, что у меня хотя бы был меч. Засыпая в дупле, я обнимала его, словно родное существо, и как будто слышала слова нежной колыбельной, что он пытался мне нашептать. Довершал дивную безмолвную песню живой амулет, который я никогда не снимала.

Спустя время я бродила средь камней, в привычном густом тумане, и пыталась отыскать хотя бы водоросли. Растрёпанная, потемневшая от сырости коса мешалась, босым ногам было холодно — сапоги совсем недавно развалились на части. Я шмыгала и тёрла глаза, но никак не могла добыть еду. Охотиться на крабов в такую погоду смысла не было, а новый урожай грибов так и не принесло течением.