Отверженный IV: Эскалация (СИ) - Опсокополос Алексис - Страница 30

— А разве так можно? — удивился я.

— Можно, но очень сложно. Обычно такое практикуется, когда надо, чтобы забыли кого-то, с кем виделись один-два раза или часто, но не вступали в серьёзные отношения. Там просто идёт глубокое внушение, что человек незнакомый. Но у вас случай запущенный — серьёзные отношения, как я понимаю, интимные, да ещё и в течение долгого времени.

Милютин замолчал, призадумался, затем нахмурился и сказал:

— Это я недоглядел, надо было ей сразу память о Польше стереть от греха подальше.

— О Польше?

— Говорю же, тут иначе никак — слишком сильно ты засел у неё в памяти. Проще разом весь период снеси, если это так важно. А это важно — нам с тобой не надо, чтобы Денисовы на тебя зуб имели. Здесь нужно или отменять эту свадьбу, или серьёзно твоей подружке память чистить.

— А мне?

— А тебе нельзя. Как мы тебе все воспоминания о Польше сотрём? Слишком догорая цена тогда будет у этой свадьбы. Тебе просто не надо на неё идти. Как бы ты ни старался, один мимолётный взгляд может всё выдать. А просто так не пойти ты не можешь, но здесь не переживай, я придумаю тебе уважительную причину.

Милютин опять призадумался. Я молчал и боялся что-либо говорить — меня очень напрягли слова о том, что Денисовы могут на меня обозлиться. Одно дело — обида Глеба, другое — его рода.

— Придётся мне поговорить с Васильевым, — сказал через некоторое время Иван Иванович. — И объявить ему, что им надо или отменять свадьбу, или уговаривать дочь на стирание воспоминаний. Потому что если на тебя Денисовы за это просто обиду затаят, то Васильевых могут и наказать.

— За что? Можно подумать, сейчас никто до свадьбы ни-ни.

— Вообще-то, из аристократических семей почти никто, — ответил Милютин. — Это ты у нас такой ранний да шустрый. Но накажут их не за это, а за обман.

— Но если Ане сотрут всю память о Польше, то что делать с её воспоминаниями о наших встречах уже в Кутузовке?

— Вы уже и в Кутузовке встречались? Ты же сказал, что вы расстались?

— Мы лишь два раза поговорили в столовой. Я же не знал, что всё так обернётся.

— Два разговора в столовой — не критично. После очистки воспоминаний о Польше с этими двумя разговорами разберёмся. Но тут надо с менталистами советоваться. Ох, и задал ты мне задачку.

— Но разве я виноват? Откуда мне было знать о договорённости Васильевых и Денисовых о свадьбе детей? Я вообще думал, что я поляк Роберт Гроховски, а Аня — полячка Агата Дудек, когда у нас отношения завязались.

— Женить тебя, что ли? — усмехнулся Милютин. — Чтобы ты больше из-за девок в разные ситуации не попадал.

Я хотел было возразить, но Иван Иванович добавил:

— Вон у Зотовых невеста на выданье.

Милютин перебил меня на полуслове, а я аж поперхнулся, услышав про Арину.

— У Зотовой ведь есть жених, — ответил я, прокашлявшись.

— Да? Не знал, — удивился Иван Иванович. — Ну тогда ещё кого-нибудь поищем.

— А можно никого не искать? Что-то мне не хочется жениться.

— Да шучу я, — улыбнулся Милютин. — Рано тебе жениться. Но с девчонками надо бы поаккуратнее.

— Да куда уж аккуратнее? — возмутился я, но потом вспомнил ночь с Ариной и понял, что лучше не возмущаться, а вместо этого спросил: — А можно ещё вопрос?

— Ну давай, — ответил Милютин.

— Скажите, а кто влиятельнее: Воронцовы или Денисовы?

— Влиятельнее? — переспросил Иван Иванович. — Влиятельнее, пожалуй, всё же Воронцовы. Но сильнее Денисовы. А дорогу переходить я бы не советовал ни тем ни другим.

— Да я и не собирался. Куда уж мне.

— Вот поэтому на свадьбу тебе лучше не идти. Если она, конечно, вообще состоится.

Окончание фразы не сказать чтобы меня очень порадовало. С одной стороны, радоваться стоило — не хотелось, как выразился Милютин, переходить дорогу Денисовым, но с другой — если это была единственная возможность у Васильевых решить проблемы, то становилось жалко Аню и её семью.

Дальше мы ехали молча до самой резиденции кесаря.

Александр Петрович принял нас ровно в десять, и я сразу же отметил, что он пребывает в хорошем настроении. Кесарь даже встал из-за стола и поприветствовал нас рукопожатием, а я уже знал со слов Милютина, что у Романова это являлось выражением высшей степени расположения.

— Как обстоят дела с учёбой, Роман? — спросил у меня Александр Петрович, когда мы все расселись вокруг стола.

— Спасибо, — ответил я. — Нагоняю свою группу и думаю о Вашем предложении.

— Молодец, — улыбнулся кесарь. — Но ты понимаешь, что я пригласил тебя не об учёбе говорить?

— Понимаю.

— Дважды молодец. А поговорим мы сначала об операции по освобождению наших подростков, а потом у меня будет к тебе просьба.

— Я внимательно слушаю Вас, Александр Петрович, — сказал я. — И если я хоть чем-то могу помочь в подготовке к операции, то я сделаю всё, что от меня зависит. Для меня это не просто похищенные подростки. Это мои друзья, с которыми я вместе жил и учился. Я очень хочу, чтобы их спасли. Если мне разрешат, я хотел бы участвовать и в самой операции, так как хорошо знаю центр «Ост» и могу быть полезным на месте.

— Почему бы и нет? Тебе уже восемнадцать. Теперь ты можешь вполне официально принимать участие в любой спецоперации, подписав контракт. Но об этом позже поговорим. До операции ещё надо дело довести, а это не так просто.

— Не хватает информации? — не удержался я от вопроса, но тут же понял, что это выглядит не очень-то прилично — перебивать кесаря.

— Информации хватает, — ответил Александр Петрович. — Тот поляк, которого ты с собой привёз — просто кладезь ценной информации. Нам не до конца понятна цель этого проекта, но вся техническая информация по центрам у нас есть: от расположения до личного состава. Так что хватает информации. А вот сил, к сожалению, не хватает.

Кесарь тяжело вздохнул и замолчал.

— Сейчас очень тяжёлая политическая обстановка, — вступил в разговор Милютин. — Нам приходится в прямом смысле сражаться на несколько фронтов. Ты, наверное, не знаешь, но мы покидаем Балканы. Пришлось — англичане добились аннулирования нашего статуса миротворцев из-за событий в Петербурге. Страна, на территории которой есть непогашенный военный конфликт, не имеет права отправлять куда-либо миротворцев. Мы начали выводить контингент, но даже не успели его вывести наполовину, как турки захватили часть западного Константинополя. Греки его несколько раз пытались отбить, но безуспешно. Теперь там в любой момент может начаться большая война, и нам придётся либо принимать в ней участие, либо навсегда отказаться от влияния на Балканах. А это означает вывод наших военных баз из Греции и Болгарии и, возможно, даже из Сербии.

Милютин замолчал, и на некоторое время в кабинете повисла тишина. Затем опять начал говорить кесарь:

— Если сейчас мы начнём операцию по спасению наших подростков, то есть большая вероятность, что она превратится в полноценную войну со Священной Римской империей. А ресурсов на эту войну у нас нет. Потому что у нас Балканы и Петербург.

— Я не знал, что противостояние с Петербургом отнимает столько ресурсов, — снова не удержавшись, сказал я.

— С Петербургом сейчас более-менее всё спокойно, — пояснил кесарь. — Но это сейчас. Если мы влезем в конфликт с немцами, у наших эльфов будет большой соблазн воспользоваться ситуацией и возобновить боевые действия. А если они на это сами не решатся, то им англичане помогут принять такое решение. Тут можно не сомневаться.

— Так что же получается, мы не сможем спасти ребят? — спросил я, растерявшись от полученной информации. — Но там четыре центра примерно по сто человек в каждом. Разве мы можем их там оставить?

— Не можем, — согласился Александр Петрович. — Но и спецоперацию мы сейчас тоже проводить не можем. Если по нам одновременно ударять немцы с запада, англичане с турками с юга и англичане и наши эльфы с севера, то мы не то что подростков не спасём, мы Россию можем потерять.