Отверженный IV: Эскалация (СИ) - Опсокополос Алексис - Страница 4

— Ну что? — спросил Гурьев, который всё это время внимательно за мной наблюдал.

— Восьмой, — ответил я.

— Поздравляю.

— Спасибо.

— Почистился хорошо?

— Похоже, что да.

— Ну тогда закругляемся, — сказал наставник, подошёл к артефакту и положил на него руки.

Гурьев начитал заклятие, дождался, пока камень перестанет светиться, после этого мы с ним покинули храм Источника. На улице я подробно рассказал Егору Андреевичу про тёмные сгустки, про то, как они из меня выходили, и в конце спросил:

— Вы, случайно, не знаете, что это было?

— Понятия не имею, — ответил наставник и пожал плечами. — Это могло быть что угодно. Но теперь этого нет. Поэтому забудь.

Это был хороший совет, и следовало им воспользоваться. Тем более, другого мне всё равно не дали. Я попрощался с наставником и пошёл к машине Милютина. По пути старался отгонять неприятные мысли и думать о чём-нибудь хорошем — например, о восьмом магическом уровне. Было интересно, когда я его получил: на турнире или во время побега или по совокупности за полтора года тренировок и боёв?

«Это могло быть за что угодно. Уже не узнаешь. Поэтому забудь», — мысленно ответил я сам себе немного переделанной фразой Гурьева и подумал, что не мешало бы перекусить — после визита к Источнику мне всегда хотелось есть.

Идти по территории Кутузовки было непривычно. Казалось, будто это всё происходит со мной во сне — видимо, моё сознание ещё не приняло полностью тот факт, что Восточный остался в прошлом. С виду территория академии совершенно не изменилась — всё вокруг выглядело так же, как и в день моего отъезда в Москву осенью девятнадцатого года, разве что жёлтых листьев на деревьях не было. Очень хотелось прогуляться по территории, а ещё лучше, зайти в столовую, но надо было уходить. Я посильнее натянул капюшон на лицо и быстрым шагом направился к машине.

До управления КФБ доехали быстро. Водитель запарковал машину на подземной стоянке и проводил меня до кабинета Милютина. А там меня ожидал небольшой сюрприз — секретарь сказала, что у Ивана Ивановича ещё не закончилось совещание, и надо будет подождать. Учитывая, что торопиться мне было некуда, меня такой сюрприз совершенно не расстроил. А когда секретарь предложила мне чаю с печеньем, жизнь наладилась почти полностью.

Много печенья съедать было неудобно, а есть хотелось сильно, поэтому, чтобы утолить голод, я закинул в чай аж пять кубиков сахара — он еле растворился. Голод таким образом я заглушил, но твёрдо решил после разговора с Милютиным пойти и хорошо поесть в каком-нибудь кафе. Правда, для этого нужно было где-то найти деньги, но этот вопрос я как раз намеревался обсудить во время предстоящего разговора — где-то ведь хранились мои вещи и кредитные карточки, и было бы неплохо получить к ним доступ.

Прождал в приёмной я около часа. Когда совещание закончилось, и все его участники разошлись, меня пригласили в кабинет Ивана Ивановича.

Руководитель столичного КФБ сидел за столом и выглядел очень уставшим. Однако увидев меня, он поднялся и вышел мне навстречу. Милютин по-отечески похлопал меня по плечу и сказал:

— Ещё раз спасибо тебе за блестяще выполненное задание! Мне до сих пор не верится, что ты смог провернуть такую сложную операцию. Не каждому профессионалу она по силам. Далеко не каждому. Ты герой. И я это говорю не для того, чтобы сделать тебе приятно, а потому что это так и есть. Признаться, мы уже не ожидали, что ты вернёшься, но ты это сделал. На днях мы поедем к Александру Петровичу, он хочет лично выразить тебе благодарность.

— Это будет большая честь для меня, — ответил я.

— Я тебе больше скажу: не сегодня, и даже не завтра мы осознаем всю ценность проделанной тобой работы. Ты не просто нашёл похищенных детей — возможно, ты раскрыл планы Священной Римской империи, направленные против России.

Милютин тяжело вздохнул, немного помолчал и продолжил:

— Вот я сейчас говорю «возможно», но понимаю, что, скорее всего, так оно и есть. То, что ты уже рассказал, поражает размахом, но думаю, после допроса поляка мне придётся удивиться ещё сильнее. Есть такое ощущение.

Мне было нечего на это сказать, я лишь стоял и слушал.

— Нам предстоит очень много работы, — сказал генерал КФБ, возвращаясь за стол и подавая мне знак, чтобы я тоже присел. — Помимо радости, что нашлись наши дети, мы получили большую головную боль. Просто огромную. Бросить детей мы не можем. А как их вытаскивать — непонятно. Я даже не представляю, с какой стороны подходить к решению этой проблемы. И это я сейчас говорю лишь о детях и о том, как их вытаскивать. Я молчу о цели, ради которой были созданы все эти центры. На эту тему я пока даже думать не готов.

— Но ведь вы что-нибудь придумаете?

— А куда мы денемся? Бросить детей мы не можем. Только вот придумать надо что-то железобетонное, что поможет нам спасти ребят, а не погубить их. Обратиться к немцам и сказать: «Верните наших детей» — не вариант. Они будут всё отрицать.

— Да как можно такое отрицать? — удивился я.

— Эх, мальчик мой, — Милютин вздохнул. — Это уже не просто похищение, это международный конфликт, это геополитика, в ней зачастую отрицаются более очевидные вещи. На нашу претензию, если мы её предъявим, немцы разведут руками и в течение суток перевезут детей в другое место. Если уже не перевезли после вашего побега.

— С нашего центра могли перевезти, — согласился я. — . Но с остальных не должны. Мы сделали всё, чтобы похищение Яроша обыграть как его убийство.

— Это очень хорошо. Тогда есть шанс, что в остальных трёх центрах дети останутся. Если твой поляк знает, где эти центры расположены, это увеличит наши шансы вытащить оттуда ребят. Только вот время сейчас очень неудачное. Два года назад мы бы не задумываясь провели спецоперацию по спасению, учитывая, что центры расположены в Польше. А сейчас это будет сложно. А если уж говорить откровенно — невозможно. Значит, будем искать другие варианты.

— А они есть?

— Очень надеюсь что есть. Александр Петрович решал проблемы и посложнее. Все надежды на него.

Милютин замолчал. Мне показалось, что он хочет мне что-то сказать, но ещё не принял решение, стоит ли это делать. В итоге он произнёс:

— Сложные сейчас времена, Рома, очень сложные. За время твоего отсутствия изменилось многое. Россия сейчас не та, что была полтора года назад. Много сил уходит на противостояние с Петербургом, на поддержание безопасности внутри страны. На меня за последние полгода было совершено два покушения. Оба раз работали дилетанты, но всё равно неприятно. А некоторые наши агенты погибли.

— Я, когда до Вас не дозвонился, сразу понял: что-то не так.

— Номер, что я тебе давал, совсем недавно пришлось заблокировать. Обычно такие номера живут не дольше трёх месяцев — этот так долго мы держали только для тебя. Но ты молодец — нашёл выход.

— Правда, пришлось разбудить Фёдора Сергеевича.

— Я думаю, он это пережил, — с улыбкой сказал Милютин и уже более серьёзным тоном добавил: — Кстати, поляка, которого ты привёз, уже привели в чувство. Даже ноги ему нарастили в знак доброй воли. Надеюсь, он владеет нужной информацией и пойдёт на сотрудничество. Сегодня вечером или ночью буду лично его допрашивать.

— А Агнешку разморозили? — спросил я, и поймав недоумённый взгляд Милютина, пояснил: — Так внучку Воронцова в том центре звали.

— Разморозили. Сейчас проводят курс реабилитационных процедур. После обеда ей и твоей подруге будут восстанавливать память. А теперь, что касается тебя.

Милютин сделал паузу, будто давал мне время сосредоточиться и подготовится к приёму важной информации, после чего заявил:

— Мы накидали тебе легенду, чтобы ты мог вернуться к обычной жизни и в первую очередь к занятиям. Будешь всем говорить, что тебя полтора года прятали по программе защиты свидетелей.

— И это вся легенда? — удивился я.

— А чем она тебе не нравится? — удивился в свою очередь Милютин. — Чем проще легенда, тем меньше шансов с ней проколоться.