Отверженный IV: Эскалация (СИ) - Опсокополос Алексис - Страница 8

— После референдума о вхождении Польши в состав Империи, — предположил кесарь и обратился к Валуеву: — А какие у нас прогнозы на его результат, Игорь Денисович?

— Прогнозы по референдуму самые неблагоприятные для немцев, — ответил глава КФБ. — Идеи расширения Империи имеет полную поддержку польскими элитами, но основная часть населения страны категорически против такого аншлюса. Простые поляки видят, чем это обернулось для чехов и литовцев. И если польскому руководству и немцам не удастся сфальсифицировать результат выборов, то в этом году расширения Империи на восток не будет.

— Но мы-то понимаем, что сфальсифицировать им удастся, — улыбнувшись сказал кесарь.

— Все это понимают, и простые поляки тоже, — ответил Валуев. — Поэтому готовятся всячески, в том числе и вооружёнными методами, противодействовать включению Польши в состав Империи. Там даже сейчас некоторые партизанские отряды готовы сложить голову за свободу, а уж после насильственного включения Польши в состав Империи, таких будут если не миллионы, то сотни тысяч. И они начнут борьбу.

— И их надо будет остановить и уничтожить, — добавил Романов. — А один одарённый может уничтожить как минимум сотню простых бойцов.

— Именно так, Александр Петрович! — сказал Милютин. — Поэтому немцы, готовясь к грядущему аншлюсу, за пару-тройку лет подготовили в Польше около двух тысяч одарённых бойцов, уверенных, что они поляки, но при этом готовых сложить голову за немецкого императора и его империю.

— Ну что я могу на это всё сказать? — эмоционально воскликнул кесарь и развёл руками. — Лишь то, что это очень хороший план. Аморальный, учитывая похищения детей, я бы даже сказал, чудовищный, но по-немецки просчитанный и почти безупречный. А что касается его аморальности, то когда немцев такие вещи останавливали?

— Никогда, — чуть ли не хором ответили присутствующие.

— Поэтому остановить это всё должны мы, — сказал Романов. — А если не остановим, то наши дети пойдут отдавать жизни во славу императора Священной Римской империи. Когда состоится референдум?

— Десятого июля, — ответил Валуев.

— Да уж, — тяжело вздохнув, произнёс кесарь. — Времени мало.

— Времени нет, Александр Петрович, — сказал Милютин.

— Игорь Денисович, — обратился Романов к Валуеву. — Создайте рабочую группу по этой проблеме. Из самых проверенных людей. Пусть работает круглосуточно. Через неделю я хочу знать, какие у нас могут быть варианты по спасению наших детей. Конечно, есть небольшая вероятность, что их готовят для другого, но рисковать не стоит. Их надо спасти до проведения польского референдума.

— Группа приступит к работе уже завтра, Александр Петрович! — заявил глава КФБ.

— Это хорошо. А как там наш герой себя чувствует?

— Роман в полном порядке, — ответил Милютин. — И он действительно герой — в неполные восемнадцать лет провернул такое, что большинству специально обученных профессионалов не по силам.

— Приведите его ко мне, — сказал кесарь. — Хочу лично выразить благодарность.

— Не только Вы хотите это сделать. Мне сегодня Воронцов звонил.

— Спасение внучки Игоря Константиновича — это, вообще, отдельный разговор! Думаю, отношения с Воронцовым, и не только с ним, у нас теперь сильно улучшатся, — сказал Романов. — А что со второй девушкой? Кто такая?

— Вы удивитесь, но это дочь Васильева, — ответил Милютин.

— Васильева? Того Васильева?

— Да, Александр Петрович, того.

— Чувствую, к окончанию нашего разговора я буду ощущать себя очень обязанным этому парню, — усмехнувшись, сказал кесарь. — Вы не говорили с ним о его отце?

— Нет, Александр Петрович, — ответил Милютин. — Пока рано. Он не готов.

Уже на второй день учёбы мне пришлось пропустить занятия. Вместо них, я стоял у главного корпуса и ждал Милютина, чтобы поехать с ним в Москву. Иван Иванович позвонил накануне вечером и без каких-либо объяснений велел к девяти утра быть готовым к поездке. Я очень переживал, что срывается встреча с дядей Володей, но отказать Милютину не мог. Если уж генерал решил потратить время на эту поездку, то студенту точно не стило её пропускать — явно не просто так меня туда везли.

Зная, что Милютин любит приезжать заранее, я пришёл к главному корпусу без десяти девять. Без пяти туда подъехал автомобиль главы столичного КФБ. Иван Иванович сидел на заднем сидении за водителем. Я открыл дверь, поздоровался, залез в машину и, устроившись поудобнее, спросил:

— А я могу поинтересоваться, куда мы едем?

— Попробуй, поинтересуйся, — весело ответил Милютин, у него явно было очень хорошее настроение.

— Куда мы едем?

— В Москву.

«Поинтересовался», — подумал я, глядя на улыбающееся лицо бывалого КФБ-шника.

— У нас с тобой запланированы на сегодня две встречи, — сказал Милютин, сжалившись надо мной. — Первая — с Князем Воронцовым и его внучкой, которую ты спас. Вторая — с Васильевыми.

— А это кто такие?

— Это твоя подруга и её родители. Вот такой вот тебе сюрприз — увидишь сегодня свою Агату.

— Значит, я угадал, и она из семьи орков.

— Она не просто из семьи орков, она из семьи, которая входит если не в тройку самых влиятельных семей Москвы, то уж в пятёрку точно.

— Меня это не радует.

— Я тебя понимаю, — сказал Милютин. — Шансы на продолжение у вашего романа крайне маленькие, уж извини за прямоту. Но если ты поборешься за свои чувства, то всякое может быть.

— А вы думаете, стоит бороться?

— Почему бы и нет? Как-то ты быстро сдаёшься.

— Дело не во мне. Если Агата… — я оговорился, но сразу же это заметил и исправился: — Если Аня из настолько влиятельной семьи, то ей с рождения предопределена определённая жизнь. Я могу эту жизнь поломать, но не дать взамен ничего стоящего.

— У меня сейчас возникло ощущение, что ты старше меня, — сказал Милютин и улыбнулся. — Ты сейчас должен не головой решения принимать, а сердцем.

— Странно слышать такое от взрослого человека, тем более такого опытного, как Вы.

— Что странного в моих словах? — удивился Иван Иванович. — Голос сердца зачастую вернее голоса разума. Только надо отличать, когда говорит сердце, а когда кричат гормоны. И важно понять, что конкретно оно тебе говорит — самую суть!

— Оно мне говорит, что я могу сильно осложнить жизнь Ане. Но ещё оно говорит, что я должен за неё держаться. И бороться, если придётся.

— Тогда слушай его и борись, — сказал Милютин.

Я призадумался. Мне хотелось, чтобы у наших с Аней отношений было продолжение. Но я, помимо всего прочего, должен был дать себе ответ на один вопрос: нужна ли мне именно Аня, или же я ищу хоть какую-то замену Миле?

Ответа не было, и вряд ли я смог бы найти его в ближайшее время, ведь я совершенно не знал Аню. Я относительно неплохо знал Агату, но я отлично помнил, как Роберт Гроховски в период до возвращения памяти отличался от Романа Андреева. И глупо было предполагать, что с Аней-Агатой всё обстоит иначе.

Правда, последние дни нашего пребывания в Восточном, когда Агата осознала, что она вовсе не Агата, её чувства ко мне даже усилились. Но это было не то, ведь полностью память к ней тогда не вернулась. Лишь сейчас, осознав, что она наследница одного из самых влиятельных родов Москвы, Аня могла принимать какие-то решения. А мне просто надо было приготовиться к любому из них.

Но не стоило думать, что всё сейчас зависит от Ани. Девушки её уровня во многом были ограничены. Например, они не могли себе позволить такие открытые и относительно свободные отношения, какие были у нас в Восточном. Васильевы, наверное, уже и жениха дочери давно подобрали — такие партии обычно распределяют заранее. Возможно, там с раннего Аниного возраста всё уже определено.

И тут появляюсь я. Роман Андреев — студент Кутузовки, о котором толком ничего не известно. Правда, если немного копнуть, выясняется, что я протеже графа Милютина и нахожусь под покровительством самого кесаря. Вроде бы неплохо, очень даже неплохо, главное, дальше не копать. Потому что потом выясняется, что я сын Седова-Белозерского — главного сепаратиста страны.