Последняя акция - Ковалев Анатолий Евгеньевич - Страница 18

— Уже будет поздно, Юра! Я должна до двух дать Игнатовой ответ!

— Скажи ей, чтобы она на двадцать второе июля отложила все мероприятия — в одиннадцать ноль-ноль она в досуговой программе караула с рассказом о Павлике Морозове!..

Он ничего не стал им говорить о профилактике Огня, а только предложил после совхоза съездить на Пост.

— Ты с ума сошел, Юра! — возмущались девчонки. — В таком виде на площадь Коммунаров!

Но в конце концов желание съездить туда, где прошло шесть незабываемых дней, пересилило девичьи капризы. К тому же любопытно посмотреть, как стоят другие.

Когда приехали на площадь Коммунаров, так и сели от неожиданности — Огня нет, на площади валяется мусор, по мемориалу ползает малышня. У кого-то показались слезы…

— Что это, Юра?

— Не знаю, — пожал он плечами — играть так играть до конца.

Решили отправиться к Епифанову, в караулку.

— Некому стоять в вашем районе! — взвизгнул Епифанов — нервы уже начали сдавать, телефон не умолкал весь день, звонили возмущенные ветераны.

— Едем в райком! — постановили все вместе. Юра готов был их расцеловать — ни в ком не ошибся!

— Давайте-ка домой! — предложил он. — До райкома я сам доберусь. А завтра к двум часам все к Епифанову — на прием караула!

— Я теперь тебе до гроба обязана, — сказала ему тогда Ольга.

«Помнит ли она об этом? — думал Юра, поднимаясь к ней на пятый этаж. — Теперь все кажется смешным! Уже четыре года, как упразднен Пост, и никто не проливает слез по этому поводу. А те девчонки из восемьдесят шестого? Заплакали бы они сейчас? Скорее бы посмеялись, как я смеюсь над своей нелепой комсомольской молодостью!»

Он позвонил.

— Юрка! Как ты узнал мой адрес?! — Она бросилась ему на шею. — Проходи! Проходи, Юрочка! — суетилась она вокруг него. — Сколько же мы не виделись? — На него смотрели все те же красивые темно-карие глаза с длинными пушистыми ресницами. Без очков.

— Да, пожалуй, лет восемь, — промолвил наконец Юра, ошарашенный столь теплым приемом. В просторной, светлой комнате было уютно, он сел в кресло и положил рядом на журнальный столик шоколад, купленный по дороге. — Это тебе.

— Ты совсем не изменился! — всплеснула руками Ольга.

— А ты теперь видишь без очков? — Он все ждал, когда она их наденет.

— Представь себе! Я в прошлом году сделала операцию.

Перед ним стояла совсем другая Ольга. Так ведь и он совсем другой! Время не придало ей свежести, зато убило вирус высокомерия и пренебрежения, так успешно прививаемый чиновникам всех исторических формаций. Она порадовала его своей открытостью и веселостью. Веселостью? А как же Лиза? Или эта веселость только для него, для старого друга? Юра огляделся — в этой уютной комнате ничто не указывало на пребывание в ней еще кого-то, кроме хозяйки дома: диван, два кресла, журнальный столик, строгие книжные полки, женское платье, перекинутое через спинку стула…

— Кофе поставить?

— Не надо, — помотал он головой, — я сегодня уже столько его выпил!

— Я много разного про тебя слышала в эти годы, — защебетала она, присаживаясь напротив, — ты так скоропостижно ушел из комсомола — я долго не могла привыкнуть, что тебя нет! Ушел, не попрощавшись, по-английски!

— Я заходил — тебя не было.

— Помню-помню! Приезжаю с семинара, а на столе — увядшие розы и записка: «Я ушел. Соболев». — Ольга закурила, руки дрожали — нахлынули воспоминания. — Для меня твой уход до сих пор загадка. Тебя только избрали на новый срок, училище твое в городе на хорошем счету, Иван тебя хоть и не любил, но не трогал, а главное, Кира Игнатова включила в свой «резерв» — ты бы через год занял ее место!

Юра засмеялся и ласково обратился к ней:

— Ну, как ты не понимаешь, Оленька? Не тот я человек — «чужой среди своих»! Валерич, когда уходила, тоже включила меня в свой «резерв», а место ее заняла Буслаева! Не стал я инструктором обкома! И не был бы никогда секретарем горкома! И не буду никогда председателем инвестиционного фонда, потому что люди кругом гораздо понахрапистей, чем я!

— На Ивана намекаешь? — сразу догадалась она и горько улыбнулась. — Да, Иван своего не упустит, но и о других не забудет! Я никогда не понимала, как можно с ним враждовать?

— А я — как можно с ним дружить!

Ольга залилась легким румянцем. «Неужели Мишка прав насчет их связи?» — спросил себя Соболев.

— Может, выпьем? — предложила Маликова. — У меня есть виски.

— Не откажусь.

Она отправилась на кухню, а Юра — к книжным полкам. По книгам он судил о хозяине квартиры — это был для него своеобразный пароль, но на сей раз не книги привлекли его внимание, а фотография на полке, за стеклом. Море, пляж, Ольга в открытом купальнике стоит в обнимку с полуголым Иваном, а в ногах у них сидит на песке девочка лет семи — косички, вздернутый нос, прищурилась от солнца. Надпись внизу: «Сочи — 92».

— Виски прекрасно сочетается с пепси! — Ольга принесла на подносе фужеры и несколько бутербродов.

— Это Лиза? — показал он ей фотографию.

— Откуда ты знаешь? — опустилась она в кресло, едва не выронив поднос. — Соболев, ты меня пугаешь!

Они выпили, закусили, и Маликова рассказала все. Лиза на самом деле ей не дочь, а племянница. Сестра ее Светка, мать Лизы, сидит в тюрьме, и Ольге пришлось с трех лет воспитывать девочку.

— Из-за нее ушла из комсомола, — вздохнула она. — Лиза называет меня мамой, а я всем говорю, что она моя дочь. — Ольга закрыла лицо ладонями. — Вот и проворонила дочь! Уже вторую неделю ни ответа, ни привета!.. — Она пила неразведенное виски.

— Тебе не кажется, — осторожно начал он, — что Лиза хорошо знала похитителя?

— Кажется… — Она налила себе еще. — Прости, Юра, нервы… Я потихоньку спиваюсь… Не мог ее среди бела дня в таком людном месте увезти чужой. Она ведь уже не маленькая — конфеткой не заманишь! Я перебрала всех, с кем общалась Лиза, — их не так уж много, но никого подозревать не могу…

— Ты не могла бы составить список? — пришло вдруг ему в голову. Ольга тупо посмотрела на него. «Уже пьяна!» — с досадой отметил Юра.

— В другой раз, Юрочка! В другой раз! Я устала! Я очень устала! У меня нет больше сил! Понимаешь? Нет больше сил! Я жду ее каждый день, а она не приходит! С утра до утра — не сплю, жду, как дура! А ее все нет! — У Ольги началась истерика.

Юра уложил ее на диван.

— Мы не будем больше о ней говорить! Не будем! Хорошо? — Она засмеялась. — Будем вспоминать нашу молодость! Наши комсомольские делишки! Наших боевых товарищей! — В голосе ее звучала явная издевка. — И в первую голову вспомним Киру Игнатову! — Она опять засмеялась. — Ты, Юрочка, наверно, до сих пор думаешь, что ей нужен был твой театр? Тьфу! Ты, дурачок, ей нужен был! Ты! Тебя она хотела, сучка похотливая!..

— Оля, ты пьяна. Может, не надо?

Ничего на свете он так не боялся, как бабских истерик.

— Нет — надо! Надо, наивный наш Юра! — погладила она его по голове. — С ней ты тоже не попрощался, неблагодарная скотина! «Я ушел. Соболев», — и все — гуд-бай, Кирка или кирка, кому что нравится! Она после тебя недолго проторчала в горкоме! Быстро смекнула, что к чему, — вышла замуж за первого встречного Ганса и укатила в Германию! — Ольга перевела дыхание и вновь залилась смехом. — А еще вспомним нашего незабвенного Почетного Караульщика! — Она надула щеки и сделала глупые глаза. — «Помните, что Вечный огонь — это не святое место, а священное!» Свинья! Якшается нынче с попами, организует благотворительные фонды, собирает деньги на храмы и себя при этом не забывает — купил недавно новый джип! — Юра вздрогнул при этих словах, но Ольгу безудержно несло дальше. — И не забудем мать родную — Галку Буслаеву! Ты опять на нее, толстожопую, пашешь? Что ж, она девка правильная, аккуратная — косточки к косточкам, черепочки к черепочкам! — Ольга приподнялась и прохрипела Соболеву в ухо: — Грязные делишки за ней водятся, Юра! Держись от нее подальше!..