Последняя акция - Ковалев Анатолий Евгеньевич - Страница 20

Не дождавшись звонка Юры, Миша вернулся в лагерь. Он вымок до нитки, пока шел от автобусной остановки. Первым делом заглянул к Трениной. Лариса встретила его прохладной улыбкой.

— Юрка не приезжал? — спросил у нее Блюм.

— Не изволили-с вернуться! — Тренина сосредоточенно вязала носок и не смотрела в сторону Блюма. Элла Валентиновна старательно изучала журнал «Бурда моден».

— А меня вот угораздило… — потерянно начал он, и Лариса почувствовала, как он выкатил свою нижнюю губу, и не смогла удержаться, чтобы не взглянуть, — до того потешно это выглядело!

Миша стоял в луже стекавшей с него воды, широко растопырив свои толстые пальцы. Тренина фыркнула, но удержалась от дальнейшего смеха, вновь сосредоточившись на вязании. Лишь посоветовала:

— Вам, Михаил Львович, надобно-с переодеться, выпить чаю с малиной и лечь баиньки!

— Где взять малину-с? — Он принял ее игру, но с непривычки у него вышло не русское лакейское, а какое-то латинское алхимическое.

— Нате-с! — протянула она ему банку с вареньем.

— Не пью-с в одиночку-с! — заявил Миша и вышел.

Дома он содрал с себя одежду, достал из тумбочки банное полотенце и принялся обтираться. Его записка так и лежала на столе.

— Из-за своей вредности влипнет в какую-нибудь историю, — произнес он вслух.

Полдня Миша проторчал у Жданова, а Юра так и не позвонил. «Где его теперь искать, господин в шляпе? — обращался Блюм к портрету Гельдерода, открыв любимую книжку Соболева. — А, господин в шляпе? Чего молчишь?» Он взглянул на часы — половина десятого, — через пятнадцать минут из города прибудет последний автобус. Блюм звонил его матери — она уверяла, что Юра собирался сегодня вернуться в лагерь.

Дверь скрипнула. Они оба вскрикнули от неожиданности. Миша не ждал гостей, а Лариса не думала, что застанет его в чем мать родила! В результате банка с вареньем пала жертвой их взаимного изумления! Лариса хотела подобрать осколки.

— Оставь! — приказал он и принялся облизывать ее руки, вымазанные вареньем.

— Какой ты ребенок! — целовала она его рыжие кудри, но вдруг опомнилась: — Мишка, ты простудишься и заболеешь! Марш в постель!

— В постель — так в постель! — сгреб он ее в широкие ладони и понес на кровать.

— Что ты делаешь? — слабо возмущалась Лариса, пьянея от его ласк. — Погаси же свет!

— Я хочу при свете! — капризничал Блюм, стягивая с нее трусики. — Мне надоела темнота, лес, озеро и…

— Я с ума от тебя схожу! — стонала Лариса.

Михаил хотел еще что-то добавить про свечение над озером и про назойливый вертолет, но мысли покинули его. Слишком внезапен был ее первый оргазм и те слова, которые она прошептала ему на ухо: «Еще никто меня так не истязал, маркиз…»

Ему никуда не хотелось идти. Лагерь опротивел — разве о такой работе, о таком творчестве он мечтал? Массовик-затейник — насмешка судьбы! Ехать к матери — тоже мука, она и так едва перебивается от пенсии до пенсии, еще нахлебник — сын свалился на ее седую голову!

Дом Крыловой оказался совсем близко. Юра не спеша поднимался на второй этаж. «Пошел по бабам, — горько усмехнулся он про себя и добавил: — По одиноким бабам. А почему они одинокие? Обе очень даже привлекательные! — Он с минуту потоптался перед дверью. — Что, страшно, Соболев? Эк она тебя напугала. Даже коленки дрожат! Хорошо Мишке рассуждать — «Черту будет рада!» — сам небось ни за что бы не пошел. Нет, Мишка как раз пошел бы! Ему только покажи бабу!» Он услышал внизу шаги — кто-то поднимался наверх. «Хуже нет — торчать огородным пугалом в незнакомом подъезде!» Он позвонил.

— Может, вам помочь? — раздался за его спиной женский голос. Полина Аркадьевна держала в обеих руках по тяжелому пакету с продуктами. Ее легкое бледно-розовое платье из шифона намокло и прилипло к телу так, что сквозь него просматривались белые трусики, лифчик и голый пупок. В этот голый пупок и уставился вконец обалдевший Соболев. — Вы долго еще будете меня рассматривать? — бросила она и поставила пакеты на пол.

— Извините. Я вот… хотел… на минутку… — бессвязно оправдывался Юра.

Крылова достала из сумочки, висевшей у нее на плече, ключи и быстрым движением открыла дверь.

— Проходите, коль пришли! — прервала она его объяснения. Он помог ей занести в коридор пакеты. — Я сейчас! — скрылась она в ванной.

Квартира Крыловой выгодно отличалась от «хрущевки» Маликовой. Новый дом — новая планировка. Соболев оказался в просторном холле с камином. Стены холла были оклеены голубыми в тонкую синюю полоску обоями и прекрасно гармонировали с двумя креслами необычной полукруглой формы. Юра облокотился на дверь, чтобы не нарушить гармонию своим изрядно вымокшим седалищем. «Куда я попал? К наложнице какого-нибудь банкира? — оценил он обстановочку. — Что-то не очень она смахивает на наложницу!» Полина вышла из ванной в голубом — под цвет стен — махровом халате.

— Что же вы не присаживаетесь? — Не дожидаясь ответа, она отнесла пакеты с продуктами на кухню, а вернувшись, одарила его неласковым взглядом. — Вы так и будете стоять в дверях?

— Боюсь осквернить ваше кресло, Полина Аркадьевна, — несколько манерно произнес он.

— Послушайте… Как вас там по имени-отчеству? — даже не пыталась вспомнить Крылова.

— Юрий Викторович, — подсказал ей Соболев.

— Так вот, Юрий Викторович, не буду скрывать, что ваш визит не доставил мне огромной радости! — Она заметно волновалась. — Но тем не менее вы обязаны мне рассказать все детально, как пропала Ксюша… — Она перевела дыхание и вытерла испарину, выступившую на лбу от волнения. — Поэтому примите, что ли, душ, я не знаю… — Она сомневалась в этичности своего предложения. — И давайте поговорим — разговор будет долгий. — Она бросила ему тапочки и исчезла в одной из двух комнат. Пока Юра переобувался, она положила на спинку кресла мужской халат и банное полотенце. — Думаю, вам будет в самый раз, — указала она на халат. — А я пока чего-нибудь приготовлю — не ела со вчерашнего дня, как уехала из вашего проклятого лагеря! — Голос ее при этом смягчился, видимо, от жалости к себе. — Да, и повесьте свою одежду на веревку в ванной! — крикнула она уже из кухни.

На веревке в ванной уже висело ее розовое шифоновое платье. «Она всю одежду подбирает под цвет стен в своей квартире?» — сострил про себя Соболев, разглядывая розовые стены ванной комнаты. Розовым здесь было все — кафель, сама ванна, раковина… Только пол сиреневый да потолок… «Бог ты мой!» — воскликнул Юра, увидев свое испуганное лицо в зеркальном потолке…

Они сидели за столом на кухне, ели яичницу с окороком, запивали красным вином, привезенным Крыловой из Испании, и Юра рассказывал ей грустную повесть о девочке Ксюше в образе маркиза Карабаса. Он снова все прокрутил в своей памяти — взрыв «дымовушки», люк и заводную мышь вместо Карабаса. Он вспомнил, что сегодня ему снилась эта самая мышь — она металась по сцене и хохотала Ксюшиным смехом, но об этом Юра умолчал. Время от времени Полина курила в открытую форточку, и нарастающий шум дождя только прибавлял грусти.

— Вы меня извините за вчерашнее, — сказала она вдруг. — Я понимаю, что неправа… нашло что-то… Надо было на ком-то выместить боль и гнев… — Полина замолчала и тихо заплакала. Он не знал, как ее утешить, но она и не нуждалась в его сочувствии, она включила магнитофон, и хор испанцев запел андалузскую народную песню «Изабелла Севильяна».

Теперь уже можно было плакать в голос.

— Мне пора, Полина Аркадьевна, — засобирался Соболев.

— Куда вы в такой дождь? — вытерла она слезы. — У вас ведь и зонта нет?

Он развел руками:

— Остался у бывшей жены…

— У вас и жены нет? Бедняжка! — язвительно посочувствовала она. — А когда уходит последний автобус до лагеря?

— Уже ушел.

— В таком случае, переночуйте у меня — утром уедете, — запросто предложила она.

— А вы не боитесь — с незнакомым мужчиной? — с пошлой улыбкой поинтересовался Юра. Он сам не понимал, почему у него все так по-дурацки выходит, и ужасно злился на себя в душе.