Последняя акция - Ковалев Анатолий Евгеньевич - Страница 51

— Ну и пусть! — и крепче прижалась к нему.

Родилась 19 сентября 1963 года в селе Вознесенском Калапаевского района. Мать Серафима Ивановна — сельская учительница. Отец Геннадий Степанович — зоотехник. Окончила сельскую школу-восьмилетку. Продолжила учебу в Калапаевске, живя у родственников. Окончила калапаевскую среднюю школу № 2 с золотой медалью. Переехала в областной центр в августе 1980 года с целью поступления в педагогический институт. Поступила на факультет дошкольного воспитания. В этом же году избрана в комитет комсомола института, возглавила шефский сектор. Осуществила свою собственную программу шефства студентов пединститута над школами района, а школьников подшефных школ над Домом ребенка. Написала научную работу «Двойное комсомольское шефство», за которую в декабре 1981 года была удостоена премии ЦК ВЛКСМ. В феврале 1982 года на пленуме РК ВЛКСМ утверждена в должности инструктора райкома по школам и ПТУ. Перевелась на заочное отделение. Окончила институт в 1985 году. В сентябре того же года на бюро ОК ВЛКСМ утверждена в должности инструктора обкома по школам и ПТУ. С марта 1986 года начала осуществлять обширную программу «Поиск», создание поисковых бригад. Программа включала три основных направления: раскопки по местам боевой славы танкового корпуса, формировавшегося в области, поиск пропавших без вести и раскопки на севере области захоронений в бывших сталинских концлагерях.

В семье Буслаевых праздник — дочь приехала погостить. По такому поводу Геннадий Степанович зарезал поросенка. Не часто Галина за эти годы навещала родителей, она и в отпуск-то не каждый год ходила — не давали покоя дела. А как перебралась в обком, так больше предпочитала Крым да Болгарию, чем родное село.

— Уж прости, па, что я, как фашистский оккупант, нагрянула без предупреждения! — Галка широко улыбалась своими тонкими губами и постоянно поправляла на носу очки. — Совсем зашилась на работе. Не успела дать телеграмму…

— Что ты, Галочка, извиняешься, — погладила ее по руке мать, Серафима Ивановна, — мы тебе всегда рады!

— Ну-ка, дочка, по старой памяти — принеси из колодца воды.

— Ну вот! — всплеснула руками Серафима Ивановна. — Не успели еще на нее наглядеться, а ты уже эксплуатировать!

Галка выбежала во двор с порожними ведрами и заглянула в черный колодец. С детства любила она глядеть на себя в воду. Только раньше видела там худенькую стрекозиную мордочку с разлетающимися в разные стороны при быстром мотании головой косичками, а теперь на нее смотрела располневшая дама в распущенных буклях. Раньше очки у нее были на пол-лица, а теперь их не видно из-за толстых щек. Она вспомнила, как летом семьдесят восьмого года стояла над этим черным «экраном» и еле удержала себя, чтобы не войти в него и не остаться в нем навсегда — так не хотелось ей уезжать от родителей в ненавистный Калапаевск к этим противным Шмаровым! Она криво усмехнулась, припомнив тогдашние свои проблемы, и разбила вдребезги «экран» старым цинковым ведром.

Весь субботний день Галина помогала родителям на огороде, доила корову, мыла в доме полы.

— Пятнадцать лет живешь в городе, а городской все-таки не стала! — радовался отец. — Городские, они работы не любят.

— Много ты знаешь, старый хрыч! — возражала ему Серафима Ивановна. — Давно сам-то в городе был? Я хоть в позапрошлом году у Галки месяц жила. А ты? Прирос к своей деревне, как грибок к дереву, а туда же, рассуждать.

— Молчи, мать! Я тебе слова не давал.

— Господи, да из-за чего вы ссоритесь? — удивлялась и смеялась Галка.

— Старые мы, Галочка, стали, — объяснила мать, — вот и ворчим друг на друга целыми днями — так жить интересней!

Поросенок удался на славу. Опрокинули по случаю по стопке водочки. Отец до этого дела был не охоч, а вот Галка в последние годы пристрастилась, но виду родителям не подала — сдержала себя: «Не буду стариков пугать».

— Давно, наверно, такого молоденького не ела? Мяско-то во рту тает! — не мог нахвалиться Геннадий Степанович. — Хрен ты такого в городе поешь!

— Мне лучше, папа, никакого не есть! Скоро в дверь не пролезу.

— Это ты брось свои городские замашки, Галка! — возмутился отец. — Ты сейчас баба что надо! В самом соку.

— Ух ты, старый, разошелся! — тоненько захихикала Серафима Ивановна.

— А мать завтра с утра пирожков нам испечет. Правда, мать? — заискивающе подмигнул он жене. — С капустой да с горохом.

«Боже мой! Какие они чистые! — воскликнула про себя Галка. — А я вся — в дерьме!»

Постелили ей в детской — на стенах до сих пор Галкины картины висят. Лет в двенадцать у нее возникла страсть к рисованию. Отец накупил ей в городе красок, и пошла писать губерния! Любила она натюрморты — кувшинчики, крыночки, вазочки с помидорами, с огурцами, с редиской да с цветами полевыми — на большее фантазии не хватало. «Ну и мазня!» — оценила она теперь свое детское творчество.

Легла. Закрыла глаза и тут же резко открыла. «Черт, опять эта баба перед глазами! В поезде из-за нее уснуть не могла. — Она села, облокотилась спиной на ковер и закурила. — Надо открыть окно, а то родители учуют! — Так и сделала. За окном пели сверчки, — пахло сиренью. — Хорошо! — вдохнула она воздух полной грудью. — Бывает же так хорошо! Зачем я уехала отсюда? Была бы сейчас чистой, как мои родители, а так вся в дерьме! — повторила она опять. — Когда же это случилось? Когда эта баба билась в пыли? Нет, тогда я только почувствовала, в каком я дерьме! Значит, раньше, намного раньше. И ни тогда, когда увидела распластанную на земле ее девочку! И ни тогда, когда подставила под Парамонова Юрку! И ни тогда, когда согласилась участвовать в этом говенном шоу! И ни тогда, когда положила себе в карман миллион с максимовского счета! И ни тогда, когда написала на Мартынову донос под именем Соболева! И ни тогда, когда вместе с Мартыновой угрохала Тамарку Клыкову! И ни тогда, когда в институт приехал Данилин и сказал, что на премию ЦК ВЛКСМ нужна русская девочка из глубинки! Когда же? Когда это случилось?» И она вспомнила.

Это случилось здесь, в этой самой комнате, когда умерла бабушка. Гале было всего десять лет, а бабушке шестьдесят три — совсем еще не старая. Они спали в одной комнате. Галя болела ангиной и не ходила в школу, а родители ушли на работу. Бабушка долго не просыпалась, и Галя тихонько позвала ее: «Башка, я есть хочу», но та не откликнулась, и девочка сразу почувствовала неладное. Она встала с кровати, подошла к ней и подергала за рубаху: «Башка». Потом коснулась ее руки и обожглась — Снежная королева. Бабушка и в самом деле лежала бледная и холодная, как Снежная королева. Девочка опустилась перед ней на пол и горько заплакала, но вдруг увидела на бабушкиной руке колечко с зеленым камушком. «Подари мне колечко!» — попросила как-то Галочка. «Умру — будет твое», — пообещала та. Бабушка была родом из помещичьей калапаевской семьи, и кольцо с изумрудом ей досталось от матери. Чудом она уберегла его при советской власти, а носить стала только при Брежневе. «Не дадут они мне колечка поносить», — подумала о родителях Галя и сняла с мертвой бабки кольцо…

Мать потом долго искала его по всему дому, а на дочь и подумать не могла. Галка надевала его по ночам, когда все ложились спать. Она прятала кольцо в рамке одного из своих натюрмортов. Но вскоре кольцо ей надоело, и она забыла о нем, не вспомнила даже, когда уезжала учиться в Калапаевск…

Буслаева отошла от окна и еще раз вгляделась в свои детские творения. «Вот он», — узнала она. На цветастом подносе — стакан с молоком, глиняный кувшин, черный хлеб и головка чеснока. Она перевернула картину и с помощью пинцета для выщипывания бровей достала бабкино колечко. Кольцо с изумрудом не влезло даже на мизинец.

— Разжирела, Галка, — сказала она и заплакала… Она оставила его на столе рядом с запиской и вылезла в окно. Опять подошла к колодцу и заглянула внутрь.