Давай не отпускать друг друга (СИ) - Волкова Дарья - Страница 30

Раньше вообще все было по-другому. Жил себе спокойно. Работа — любимая, по призванию, в которой он все понимает, которой ему интересно заниматься и которая его вполне достойно кормит. Собственные квартира и машина, на которые он заработал сам. Отношения с женщинами, которые его устраивают. Да, и родители, которые живут за семьдесят километров, слава богу, живы и здоровы. Что еще надо человеку, чтобы быть счастливым? Ладно, хрен с ним, со счастьем — чтобы быть довольным?!

Оказывается, в собственной квартире, где все сделано так, как ему удобно — под его вкус, под его рост, где он провел уже три года, довольный собой, вечерами в компании ноутбука или книги и тишиной — в ней, оказывается, до невозможности тошно. От этой самой тишины тошно. И от одиночества.

Говорят, если человек хорошо понимает себя, он никогда не будет одинок даже наедине с собой. Может быть, это высказывание — полная чушь. А, может, Игорь просто не знает себя.

Или — не узнает себя.

Он вернулся в кухонную зону, щелкнул кнопкой чайника. Завтракать не хотелось, но горячего чаю выпить надо обязательно. А там, может, и аппетит проснется. Игорь брезгливо взял за горлышко пустую бутылку из-под шампанского и выбросил ее в мусорное ведро. А, может, и не проснется аппетит. Но чаю — обязательно.

И пока остывал налитый в кружку чай, Игорь вдруг сделал то, что категорически запрещал себе в последние недели. Он полез в социальные сети.

Розыски увенчались успехом подозрительно быстро. Вот он, инстаграм-аккаунт Романа Забелина. Все очень глянцево, пафосно и с претензией на самцовую брутальность. И на последних фото, через одну — он с какой-то блондинкой. Игорь полистал ленту. Вернулся назад. Статус: «Снова свободен!». Снова листнул вниз. Снимков Риты в ленте не было. А вот блондинка в последних постах тщательно прижималась и старательно принимала эффектные позы на каждом фото. Подписи соответствующие: «Это Юлечка», «Кошечка Юля», «Юля-лапочка».

Игорь отложил телефон. Отхлебнул чаю. Снова взялся за телефон, бездумно еще раз полистал ленту. И снова отпихнул аппарат от себя.

Хоть до дырок экран протри. Правду все равно не замажешь пальцем.

Правду, которую ему тогда сказала Рита. Правду, которой он не поверил.

А сначала Игорь не поверил Забелину. Правильно сделал, так-то, что не поверил. Сразу было видно, что Забелин — мудак. Однако червячок сомнения поселился. Но Игорь не собирался отдавать этому типу свою девушку.

Которая теперь — уже не его. Не Игоря. Да и была ли когда-нибудь?

Он откинул голову назад, прижался затылком к стене. И позволил себе вернуться туда, в тот день. И окунуться в ту боль.

Даже не подозревал, что может быть так больно. Остро, внезапно, непонятно, где именно, но больно — ужасно. Нет, сначала потрясение. А потом вспышка острой горячей боли. Так, наверное, должны чувствовать люди, которые во всяких мифических сюжетах сталкиваются с оборотнями. Кажется, только что перед тобой был человек, хороший знакомый и даже, возможно, близкий тебе человек. И вот — совсем не человек, которого ты знаешь, а нечто… нечто иное.

Ты думал, что знаешь ее. Ее, с которой тебе хорошо, уютно, удобно, комфортно, к которой ты невероятно быстро привык — к тому, что она рядом, к ее смеху, запаху, к ее рукам на своей шее, к ее улыбке, к разговорам… ко всему! Она вдруг оказалась так близко, как никто и никогда. Так близко, что уже будто бы и… и стала частью тебя. А потом ты видишь ее целующейся с другим.

А он, тот, кого она целует, тебе об это говорил.

Ты не поверил ему. А это оказалось правдой.

Так Игорь тогда подумал.

Теперь Игорь думает почти точно так же. Но именно — почти. А не так же. Это важно.

Ты не поверил ей. А это оказалось правдой.

Хотя поверить в нее было гораздо труднее, чем в ту, первую, ненастоящую, неправдивую правду. Ну как можно было поверить в то, что он, Игорь, действительно приехал в самый неподходящий момент? Что это был случайный, нежеланный, короткий, тут же прерванный Ритой поцелуй?

Как поверить в такое нелепое, постановочное, отдающее дешевой фальшью оправдание? Такое бывает только в мыльных операх и сопливых мелодрамах. Из серии совпадающих на ягодицах родинок.

Но это оказалось правдой. А, правда, как отмечал один из любимых писателей Игоря Марк Твен, невероятнее вымысла, потому что вымысел обязан держаться в рамках правдоподобия, а правда — нет.

Рита сказала ему правду. Тогда, когда стояла перед ним, едва не плача, и умоляла его поверить ей.

Давай не отпускать друг друга.

Он отпустил? Нет, он сделал гораздо хуже. Он оттолкнул.

Игорь резко встал. Надо все-таки пойти побриться.

Он ей не поверил. Он пошел на поводу свой гордости, обиды, боли. Он оказался слабее всего этого. Ему оказалось удобнее, спокойнее, безопаснее — не поверить. И сбежать. Трусливо сбежать, отрезав пути к отступлению. Что ты ей сказал, помнишь?

Я не собираюсь предлагать тебе ничего. Я не планирую брака, не собираюсь делать тебя своей женой. Ничего, Рита ничего. Все, что у нас могло быть — поспали бы немного вместе и разбежались.

Ты сам-то в это веришь? Самому не противно было такое говорить? В этом гребанном недо-треугольнике ты один, Игорь Золотов, говоришь неправду. Забелин, по крайней мере, верил в то, что говорил. А ты… зачем ты это сказал? Ты сам в это не верил, но сказал. Зачем?! Чтобы сделать Рите больно?

И вот она — боль. Где-то внутри. И в порезе на скуле. Из которого ровной алой линией течет кровь. Похоже, в сосуд лезвием попал.

Игорь промокнул порез хлоргексидином, прижал ватный диск. Эти диски появились в его ванной благодаря Рите.

Хреновый ты мануальщик, Игорь Витальевич, если не можешь определить, где у тебя там внутри болит.

Врач, излечись сам.

Игорь отнял диск от скулы. Кровь уже не текла, но порез алел заметно.

А еще, дорогой Игорь Витальевич, ты дурак. Дурак, каких свет не видывал. Даже стыдно за тебя.

Это нехитрый сеанс самоанализа дал весьма неожиданные результаты.

Игорь не стал ни завтракать, ни допивать чай. Оделся, вышел из квартиры, запер дверь.

В машину. Уехать. В то место, где все понятно и просто, где нет головоломных ребусов и мучительных вопросов. В родительский дом.

— Ну ты даешь! — Виталий Федорович с видимым удовольствием обнял сына. — Хоть бы позвонил, предупредил. Чудом меня дома застал, уходить уж собирался. А мать вообще дежурит сегодня.

— Нет, если я не вовремя, я могу уехать.

— Ты чего в бутылку лезешь? — Золотов-старший уставился на сына с искренним изумлением. — Ну-ка цыц. Иди, руки мой и проходи в зал. Я матери позвоню, может, сумеет подмениться.

Спустя десять минут мужчины Золотовы сидели в креслах. Перед ними на журнальном столике стояла открытая бутылка коньяка и тарелка с порезанным и присыпанным корицей яблоком. Игорь на коньяк смотрел с нескрываемым отвращением.

— Не хочешь — не пей, — прокомментировал Виталий Федорович взгляд сына. — Или ты сегодня обратно собрался?

— Не знаю, — вздохнул Игорь. — Но пить не буду. Не хочу. Я чаю себе сделаю.

— Делай, — согласился отец. — А я выпью грамм сто, раз все равно никуда не пойду. И пока мать не пришла. А то она же запилит меня.

— А мама придет? — спросил Игорь с кухни, занятый чаем.

— Прибежит! — хмыкнул Золотов-старший. — Только услышала, что ее дорогой Икочка приехал — тут же нашла, с кем подмениться.

Игорь только поморщился своему детскому прозвищу, расставляя на столе чайник, две на всякий случай чашки и плетеную корзинку с сушками.

— Ну, что у тебя случилось? — отец уже ополовинил прописанные самому себе же сто грамм.

— Ничего, — пожал плечами Игорь. — Просто… соскучился.

— Ладно, — отец сделал еще глоток. — Не хочешь — не говори. А в «соскучился» я не верю. Ты же всегда звонишь, предупреждаешь, спрашиваешь, не надо ли чего привезти. А чтобы вот так, с бухты-барахты, звонок в дверь и ты на пороге — такого никогда не было. Но если тебе угодно — путь будет «ничего не случилось».