Вираж бытия (СИ) - Ланцов Михаил Алексеевич - Страница 16

– Он не Софья. Он сам много кого прикопать сможет. В пятом году и далее не раз доказывал делом. Справишься?

– Справлюсь.

– Точно?

– Да у меня все готово. Все исполним красиво.

– Только без привлечения товарищей. Если Феликс узнает, он нам обоим дырки в голове просверлит.

– Разумеется. У меня кое-что интереснее задумано.

– Действуй, – нехотя произнес этот мужчина в серой шинели и несколько раз кивнул. Отчего забавно проявился его вздернутый нос заметных размеров. Он затянулся сигаретой еще раз. Отшвырнул ее небрежно, бросив на мостовую. И, воровато оглядевшись, пошел в здание…

– Михаил Григорьевич, проходите, садитесь, – поприветствовал Фрунзе вошедшего в кабинет Дьяконова. Того самого, который еще в марте 1916 года разработал для трехлинейки ружейную гранату. Вполне себе приемлемую и находящуюся на уровне тех лет. Да и потом много работал в схожем направлении, трудясь уже на благо Советского Союза.

– Здравия желаю, товарищ нарком, – произнес тот и чеканным шагом проследовал к указанному ему стулу. Поближе к Михаилу Васильевичу. Да и вообще – выглядел он подчеркнуто по-военному. Сказывалось и военное училище еще царского выпуска. И звание штабс-капитана. В общем – выправка имелась достойная.

– Что вы слышали о миномете системы Стокса[19]? Английском.

– Слышал немного. Будто бы это трехдюймовая мортира их. Разработана и поставлена на вооружение еще в годы Империалистической войны. Для огневого усиления солдат в траншеях.

– Вы с этим минометом когда-нибудь работали?

– Не доводилось. Только слышал о том, что вроде как эта мортира неплоха.

– Неделю назад в наркомате утвержден классификатор вооружений для того, чтобы не допускать путаницы. Стрелкового и артиллерийского. Он, понятно, до вас еще не доведен. Но гладкоствольная калиберная мортира там названа минометом, надкалиберная любая – бомбометом, а нарезная калиберная – собственно мортирой.

– Понял. – коротко кивнул Дьяконов. – Миномет.

– Мы на полигоне постреляли немного. Сравнили разные системы. И пришли к выводу, что система капитана Стокса самая интересная и перспективная. Вас я выбрал для того, чтобы в самые сжатые сроки изучить данный миномет. И подумать над тем, как устранить его недостатки. А потом, как следствие, подготовить доработанную конструкцию миномета Стокса-Дьяконова к серийному производству.

Бывший штабс-капитан хмыкнул.

Нехитрый прием. Понятный. Но в целом приятный. Тем более, что при царе его не жаловали. Так что, поняв контекст ситуации, он решил напомнить о себе и в другом плане:

– Товарищ нарком, вы, наверное, меня выбрали не просто так. Слышали о моей винтовочной гранате?

– Слышал, но ее испытания показали неудовлетворительный результат. И дело не в вас, а в том, что сама идея винтовочных гранат в целом порочна. У них катастрофическая низкая точность. Ими даже с полусотни шагов попасть в окно получается весьма неустойчиво. Но вы не переживайте. Идея – богатая. У комиссии появилась мысль о том, что можно сделать. И если справитесь с минометом, то я ваше КБ озадачу как раз развитием этого вопроса.

– Что нужно сделать? – подавшись вперед спросил Николай Николаевич. Слова о собственном КБ сделали дела намного больше, чем простенькая и незамысловатая лесть. Это было если не мечтой Дьяконова, то чем-то близким к тому. Ведь с 1921 году он трудится консультантом на Ленинградском заводе «Прогресс». Хотелось же ему совсем иное.

Фрунзе улыбнулся, заметив реакцию. И пододвинул ему папку, которая сиротливо ютилась на пустом столе.

– Здесь лежат сначала чертежи, снятые с миномета Стокса. Наши, метрические. Английских, понятное, у нас нет. Разумеется, сняли как могли. Плюс-минус. Все на бегу. Но конструкция простая, поэтому не думаю, что это на что-то повлияет.

– А дальше? – спросил Дьяконов, проглядывая листы.

– То, что мы хотим. В целом – конструкция нас вполне удовлетворяет. От вас требуется только одно – повысить ее простоту и технологичность. Ну и снизить вес, если получится. Но главное – мина. Дело в том, что мина капитана Стокса не имеет стабилизаторов из-за чего достаточно неустойчива в полете.

– Но здесь уже есть эскизы мины. – несколько удивился Дьяконов.

– Это наброски членов комиссии. Так сказать, мысли в слух, по опыту изучения иных систем. Вам надлежит их проверить или, если они будут выглядеть неудовлетворительно, разработать что-то взамен.

– Какие у меня сроки? Ресурсы?

– Сроки, чем быстрее, тем лучше. По ресурсам. А что и кто вам потребуется? Какое оборудование и так далее. Хорошо все взвесьте, обдумайте и через пару дней жду вас на доклад. Заодно и сориентируете по срокам. Двух суток для оценки объема работ вам хватит?

– Учитывая детальность проработки заказа – вполне.

– Отлично. Тогда не смею вас больше задерживать.

– А какой калибр? Его в точности повторить?

– Пусть будет ровно восемь сантиметров. Плюс-минус один-два миллиметра погоды не сделают, а называть станет проще…

Дьяконов попрощался и удалился. Следом поднялся и сам Фрунзе.

Он, завершив все оперативные встречи, собирался отправиться в санаторий «Сокольники», что разместили в 1922 году на бывшей даче Лямина. В парке Сокольники. И провести там пару дней в тишине. Без того, чтобы его постоянно дергали, отвлекая от разных важных дел. А точнее от плана развития и реконструкции РККА. Его требовалось продумать очень тщательно.

Михаил Васильевич вышел на крыльцо.

Хлопнула дверь.

Он вдохнул воздуха полной грудью и улыбнулся.

Шел небольшой снег. Но сырости не наблюдалось.

– Прекрасный денек! – огладив усы озвучил он свои эмоции.

Урча двигателем подкатил автомобиль.

Это был Studebaker Light Six 1924 года выпуска. Самая дешевая модель в линейке Studebaker 1920–1924 годов. Но Михаил Васильевич не брезговал.

Обычный добротный автомобиль. В целом ничем не примечательный. В отличие от некоторых деятелей советского правительства он не стремился «отжать» себе самый классный, статусный автомобиль. Ни к чему это. Этот его вполне устраивал. Двигатель – рядная шестерка трехлитровая, мощностью в сорок лошадей. Трехступенчатая коробка передач. Крепкий кузов – седан с четырьмя дверями. Что еще нужно? А то, что он неприметен, даже хорошо. Можно было внезапно оказываться в самых разных местах.

Он подошел.

Сам открыл дверь и сел на заднее сиденье.

Спереди разместились водитель и денщик. Денщик было хотеть наркому и открыть ему дверь, но услужить не удалось. Не успел. Тот и сам шустро действовал.

– Трогай, – произнес Фрунзе и откинулся на спинку сиденья, погружаясь в свои мысли. Дорога по такой погоде предстояла не быстрая. Видимость дурная. И, в принципе, можно было уже начинать работать в относительном покое.

Студебекер дернулся и мягко пошел, разгоняясь…

Дорога медленной и в общем-то не интересной.

Он лишь изредка поглядывая в окно, за котором проползали виды зимней Москвы. Снег покрытый местами грязью лежал огромными сугробами. Серые дома. Угрюмые люди, идущие по тротуарам, словно бы нахохлившиеся из-за поднятых воротников… Ничего нового…

И вот они выехали на Русаковскую улицу. Достигли железнодорожного моста. И…

Выстрелы.

– Гони! – рявкнул Фрунзе водителю.

Тот не задумываясь подчинился. И автомобиль стал ускоряться. Довольно бодро как по этим годам. Стремясь скорее проскочить под железнодорожным мостом и уйти из под обстрела. Сам же Михаил Васильевич лег вдоль заднего сиденья. Он бы и ниже лег, в проход, да места там не имелось. Не поместился бы.

Пули продолжали стучать по обшивке.

Вот упал вперед денщик.

Вот вскрикнул водитель и упал на руль, а Студебекер вильнув уткнулся в один из сугробов на обочине.

Фрунзе, словно ведомой неведомой силой, выскочил из автомобиля. И, прячась за большим сугробом, побежал к ближайшему зданию. К углу его кирпичной кладки. За которой планировал укрыться от нападающих. Собраться с мыслями. И решить что делать дальше. Потому как в машине оставаться было явно очень опасно.