Львиное логово (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 15

Так думал евнух Тайта, сам из филистимского народа, усердной службой великим царям себе должность выстрадавший. Еще мальчишкой увели его воины в далекий Дур-Шаруккин, где евнухом сделали. Чем-то глянулся смышленый пацан дворцовому писцу, да и задница его глянулась, чего уж греха таить, и пошла карьера в гору. Вот так вот до наместника дослужился, куда уж выше для безродного евнуха. Будет он, Тайта, великим царям, как пес служить, потому что больше у него и нет никого.

Да вот войска у наместника шесть полусотен, что там той провинции. Ашдод и окрестности на три дня пути на север. А на юге — независимый филистимлянский же Аскалон, до которого рукой подать, час на коне. Одна надежда — земляков поднять. Помнят они иудейские копья и мечи, неизвестно кто хуже был, ассирийцы или иудеи. Когда народ Израиля в землю обетованную входил, их тут не то, чтобы сильно ждал кто-то. На тех землях, что иудеи себе взяли, жителей то и не осталось вовсе, тем еще зверьем захватчики оказались. Вчистую всех вырезали, одних девок пригожих оставили, чтобы новых иудеев рожали.

— А позови-ка мне Ясмах-Адада, — сказал наместник рабу, смиренно стоявшему рядом.

— Да, господин, — сказал раб, не подняв глаз.

Вскоре командир кисира, отдельного воинского подразделения, приписанного к провинции Ашдод, явился к наместнику. Он кивнул ему, как равному, и сел за стол. Тайта поморщился, но проглотил явную дерзость. Все-таки, воин ему нужен сейчас больше, чем он воину. Старый солдат, с изрезанным морщинами лицом, был одет в простую тунику, штаны и воинские сапоги, несмотря на жару. На широком поясе висел короткий и узкий железный меч, по моде, заведенной воинами Царского отряда. В густой бороде мелькала обильная проседь, но взгляд был острым, а руки и плечи по-молодому могучими.

— Что делать будем, Ясмах-Адад?

— Биться будем, что ж еще? — удивился тот.

— А ты шестью полусотнями собрался царя Иудеи сдержать? Самарию вон не удержали.

— А ты что предлагаешь? — набычился воин. — Сдаться? Или бежать в Дамаск? Ты как хочешь, а я лучше в бою погибну, чем на колу.

— Ополчение думаю собрать и гонца слать в Дор, Тир и Дамаск. Надо войска объединять и отпор иудеям дать. А иначе и не выйдет ничего. Сбежим, как трусы — смерть, в бою погибнем — тоже смерть.

— Рискованно черни оружие давать, — задумчиво произнес Ясмах-Адад.

— Выбора нет. В Ашдоде запремся и обороняться будем. А ты со своими пойдешь на соединение с кисиром из Дора. А там, глядишь, и из самого Дамаска войска подойдут. Продержимся, пока великий царь придет.

— Дело говоришь, — нехотя признал командир, — пусть наконечники для копий куют. Это мясо все равно ничего не умеет, будет в такое же мясо острой палкой тыкать.

— Тогда из своих гонца в Дор пошли. Пусть город к обороне готовят, а мы тут всех мужиков вооружим, кого сможем. И полусотню лучников мне оставь, я без них город не удержу.

— Добро, пошлю гонца. Точно сам город защитишь?

— А куда деваться? Иудеи — единобожники, они тут всех под нож пустят. Так людям и скажу. Вот ведь смех, народ Ашдода, что Великий Царь казнями усмирял, теперь его город защищать будет, — невесело сказал Тайта.

— Ага, очень смешно сказал, я обхохотался, — с каменным лицом ответил Ясмах-Адад и пошел отдавать распоряжения. Он-то как раз то восстание очень хорошо помнил, лично бунтовщиков на колья пристраивал.

— Ну надо же, а евнух то удивил, — думал Ясмах-Адад. — Тут даже те, у кого яйца есть, трусят. А он вон чего задумал. Глядишь, и правда сможет город отстоять. Помоги ему Ашшур.

А Тайта сидел и думал, как же ему быстро оружия наделать. Ведь лучших мастеров по железу, что на все побережье Верхнего моря славились, проклятые персы сманили. Он, Тайта, об этом узнал только тогда, когда караваны с семьями кузнецов за горизонтом скрылись. И великому царю он об этом не сообщил, жить то всем хочется, даже евнухам без роду и племени.

В то же время. Иерусалим. Иудейское царство.

Первосвященник Натан проводил благодарственные жертвы в великом Храме. Впервые за сто с лишним лет народ и земля Израиля в одной длани окажется. Правда, народ не весь как раз. Ассирийцы за последние годы столько людей угнали, что из двенадцати колен Авраамовых десять исчезли, как будто и не было их никогда. Говорят, в Вавилоне многие осели, и по тамошним городам помельче, когда Великий царь за непослушание Двуречье карал. Ну да ладно. Бабы еще нарожают, одно поколение, ну два, и заселится бывшее Северное царство послушными людишками, которые в единого Бога Яхве веруют. Оно, может, и лучше, что тех еретиков Саргон с Синаххерибом отсюда выгнали. Пусть в Вавилоне идолам поклоняются, не нужны они тут. Десятками резали баранов жрецы Храма, сжигая священное мясо на жертвеннике, что назывался Мицбах ха-ола, и радовался Бог Яхве, видя такое благочестие.

Во внешнем и внутреннем дворе Храма толпился народ, привлеченный невиданным зрелищем. Даже деды уже не помнили, когда иудейский народ вместе жил, и единому Богу молился. Помнят вот, как царь Израиля Иоас Храм разграбил. Где теперь колено Ефремово, к которому тот царь принадлежал? Нет его, сгинуло. Видно, покарал нечестивцев великий Яхве. А священный град Иерусалим нерушим стоит, и войско ассирийское под ним сгинуло от болезней. Все молитвами царя и пророка Исайи, святого человека, неукротимого в вере своей.

А царь Езекия, что из своего дворца по крытой галерее в Храм входил, уже возгордился безмерно, уже новым Давидом себя почувствовал, и Соломоном в одном лице. Вся земля обетованная в его кулаке оказалась, перебили ассирийские гарнизоны его воины. Теперь лишь бы персы не обманули. Потому что если так, то сдирание кожи для царя Езекии подарком небес покажется. Лют великий царь Ассирии на расправу. А пока все как задумано идет. Все земли народа Израиля захвачены, и уже положил глаз иудейский царь на города филистимлян, которые когда-то царь Давид под свою руку брал. Тогда у его царства свой собственный порт будет, а это уже очень и очень серьезно. Тут уже не божьи дела начинались, тут большими деньгами пахнет. Филистимлянское пятиградие — это лучшее железо и морская торговля, Галаад- лучшие бараны и кони, а Генисаретское озеро- рыба отличного качества. И вот уже рядом Дамаск, Библ, Тир и Сидон. И все караваны, что из Египта в Вавилон идут, ему, царю иудейскому, пошлину платить будут, которую сейчас в Ашдоде собирают. Нет, он царь Езекия мудр. Богу-богово, а людям-людское. Все свои мечты царь осуществит, особливо если новый зять поможет.

А пока стоял царь на столбе, который назвался Амуд, и взирал на море из черных голов, которые с надеждой смотрели на него. Кто-то смотрел прямо, кто-то прятал глаза. И читалось в тех глазах: А не подвел ли ты, царь, нас под ассирийские мечи? А то кровью заплачет Иерусалим после твоих подвигов.

Но царь был спокоен. Не может его будущий зять подвести, он же единым Богом клялся. А пока его воины занимали земли древней Самарии, ломая и круша храмы ненавистных демонов, Баала и Аштарт.

В то же время. Бейт-Эль, провинция Самария, Ассирийское царство. В настоящее время- Бейт-Эль, Израиль.

Городишко Бейт-Эль, непонятно с какого бодуна известный нам как библейский Вефиль, стоял в дне пути от Иерусалима. Там всего-то по прямой четыре фарсанга было. Хлипкие укрепления воины царя иудейского взяли с налету, тут даже ассирийского гарнизона не было. Солдаты рассыпались по дворам, ногой открывая двери в низкие глинобитные хижины с плоской крышей. Из домов потащили немудреную утварь и упирающихся женщин. Жечь город команды не было, свое всё же, а с баб не убудет. Истошные крики насилуемых женщин- привычная музыка для любой войны, и тут она звучала в полную силу. Нескольких мужчин, что пытались вступиться за жен и дочерей, прирезали походя, и они лежали на глазах своих детей, глядя на небо, откуда строго смотрел великий и справедливый иудейский Бог, во славу которого все это и творилось.

Командир воинов Рахамим (милосердие-ивр.), получивший такое имя, вероятно, в шутку, милосердным не был вовсе. Его жестокое сердце радовалось битвам, а мольбы несчастных его не трогали. У него был жесткий приказ. Воины перетряхнули эту дыру, подняли каждый камень и притащили к нему на суд человека, что приносил жертвы идолам, и служительницу Аштарт, на которую указали перепуганные горожане. Ведь сказал мудрый левит, что знает Закон: