Львиное логово (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 34

А потом сам Пророк на симпозиум приехал, и что-то невероятное началось. Три дня и три ночи высокоумные жрецы заседали, самого Пророка утомив изрядно. Ведь всю математику на новые цифры перевели, и оказалось, что там просто бездна новых знаний открылась, о чем жрецы, слюной брызгая, вещали. А Пророк послушал внимательно, и попросил их пока новые знания не открывать, а сделать учебник для детишек малых, чтобы те считать научились. Жрецы, что себя подобным богам уже почитали, обиделись даже. А Пророк тут и скажи, что, мол, не понимаете вы. Тысячи детей в руки ваш труд возьмут и первое, что они прочтут, это ваши имена на обложке. Тут-то жрецы и поняли всё, и даже подрались немного, выясняя, кто для детишек будет книгу по математике писать. А потом еще раз подрались, потому что, оказывается, такая же книжка нужна, чтобы сначала детишек тех грамоте выучить. Иначе отроки имена на обложке прочесть не смогут.

И вот до Нур-Сина дело дошло. Он, на подгибающихся ногах, к самому Величайшему подошел, и лист с гимном отпечатанным подал. Пророк вскочил на ноги, да мальчишку безродного обнял, от чего сам Нур-син сознание потерял, испугавшись не на шутку. А когда в себя пришел, услышал, как сам Пророк его хвалит и говорит, что первый бюст великого мудреца с него, Нур-Сина, ваять будут, потому что он дело великое сделал, и деньги огромные для казны сохранил. И что на первых книгах ближайшие сто лет сзади писать будут, что это из бумаги сделано, которую мудрец Нур-Син придумал. И тут новоявленный великий мудрец снова в обморок упал, но уже от радости. И хорошо, что не в сознании был, а то взгляды иных коллег ему бы сильно не понравились. Высокоумные чудаки — они к чужой славе весьма завистливы бывают.

А сам Пророк, когда похвалил, при всех ему еще одну задачу дал. Нужно было сделать так, чтобы не весь текст на доске вырезался, а слова из отдельных букв можно было сложить, и на лист перенести. Потому что вон сколько мудрецов сидит, каждый достоин свою собственную книгу в руках подержать, и имя свое на обложке увидеть. А писать вручную на пергаменте, это никаких денег не хватит, уж очень дорого. И вроде бы просто все, как Пророк сказал. Делаешь кубики из свинца, а на каждом кубике буква отдельная. Из тех кубиков слова складываются, краской покрываются и винтовым прессом к листу бумаги прижимаются. Но понял Нур-Син, что ближайший год он спать будет вполглаза, потому что задача только кажется простой, а на самом деле весьма и весьма сложная.

И увидел молоденький жрец, что коллеги на него теперь не с завистью смотрят, а почти умоляюще. Потому что, от него, Нур-Сина, теперь зависело, увидят ли они на обложке свое имя, или нет.

А потом было торжественное богослужение в честь бога Иншушинака, коего почитают здесь как воплощение светлого Ахурамазды. А рядом с Пророком его особый гость стоял. Сам великий Аткаль-ан-Мадук то богослужение своим визитом почтил. Только уж очень он бледен был, и глаз сильно дергался. Болел, наверное, верховный жрец главного вавилонского бога.

В то же время. Провинция Киррури. Ассирия.

Теушпа во главе всадников народа Гамирр перешел Нижний Заб и оказался в Ассирии. Волей Великого Царя, которому они сейчас служили, должны были его воины само сердце великой Империи разорять и жечь. В серьезный бой вступать было не велено, потому что незачем. Главная война у Великого царя на юге будет, а добычу воины Теушпы получат так, как если бы вместе с царем воевали. Чудно, но справедливо. Воины Ассирии никакой Вавилон защищать не пойдут, пока кочевники их собственные дома жгут и жен сильничают, а потому войско Великого царя персидского большое облегчение получит. Такой же приказ был у мидян царя Дейока и у Уллусуну Маннейского, который до сих пор поверить не мог, что жив остался, и народ его тоже. И что сейчас не ассирийцы его землю разоряют, а он их. Шайки по пять-семь сотен всадников по Ассирии рассыпались и превращали ее в пепел. Одуревшие от ужаса жители, что войны сотни лет не видели, потянулись в города, под защиту стен, и смотрели, как на горизонте столбы дыма поднимаются, где раньше их дома стояли. Ассирийцы кочевников пытались в правильном бою разбить, да только дураков нет. Как только киммерийцы воинов Синаххериба видели, осыпали тучей стрел и уходили в закат. Не бывало еще пехоты, что кочевников нагнать могла. Да и колесницы грозные не везде пройдут, не конь все же. И еще одна команда необычная была, от самого Пророка: простых пахарей, ремесленников и купцов не убивать, и им самим говорить, что это по приказу самого персидского царя не велено. Не поняли сначала воины, как-то не по-людски это было, а потом смекнули. Силу Великий царь всем показал, нужно бы и милосердие показать. Потому что дома и поля — мелочь, за год-другой восстановят. Но когда основное войско придет, то те города ему в руки сами упадут, потому что надежда появится. Ох, помнит он, Теушпа, ту историю с золотыми дариками в дерьме тонкошеего мальчишки. Полжизни она ему стоила. Вроде и глупо все вышло, а пацан тот первую красавицу за себя взял, большой калым заплатив. А теперь хочет Персидский царь землю вместе с населением получить, что подати платить станет. Хитер, ничего не скажешь. Для него, Теушпы, прямо открытием стало, что можно почти никого не убивать, а войну выигрывать. Мелкие отряды ассирийцев они выслеживали, потом конницу собирали, и вырезали тех на марше вчистую. А ежели отряд крупный, да еще и с конницей копейной, что по персидскому обычаю в высокие седла пересела, то нет уж, дудки. Расстреливали издалека и удирали. Сначала воины ворчали, что, мол, не война это, а шалости детские. Но он, Теушпа, не зря в своем народе мудрецом слыл. Он таким воинам пояснял, что глупо с честью половину народа своего в бою положить. Пусть злосчастный поход на Элам вспомнят. После того похода и тот Элам, и киммерийские земли в персидские сатрапии превратились. Пусть лучше мужи домой добычу богатую привезут, чем с великой славой в чужих землях голову сложат. Чесали голову воины, да потом присушивались к тому, что им бывший царь, а теперь владетельный персидский князь говорит. Вроде правильно все получается. Они же на войну пришли за добычей, а не для того, чтобы их жены вдовами остались.

Конница новых персидских сатрапий до самого Ашшура доходила, и в окрестностях Дур-Шаррукина и Ниневии ее видели. Ну а про Арбелу с ее великим храмом Иштар, и говорить нечего. Она ближе всех к персидским землям стояла.

А великий царь Синаххериб войско свое вынужден был в столичных землях держать. Воины уходить из родных земель отказывались наотрез. Каждый день со стен крепостей они столбы дыма в новой стороне видели. Значит еще одна деревня или городок в пепел свирепые всадники превратили. Да только свирепость у них какая-то странная была. Хлебопашцев и ремесленников не трогали. А вот жрецов, царских писцов и ростовщиков убивали на месте. Доходило до того, что караван беженцев с пожитками несколько сотен конных дикарей обгоняли по дороге, и не трогали никого. А несчастные люди уже с жизнью попрощались. Только бабу какую страхолюдный всадник за задницу на ходу мог ухватить, и с хохотом дальше поскакать. А баба та ни жива, ни мертва стояла, и не знала бедная, что баб великий царь Персидский тоже трогать не велел. И какое дело, спрашивается, Персидскому царю до каких-то крестьянок? Этого никто понять не мог, но местное бабье оставалось без ласки. Ну не совсем без ласки, конечно. Молодые парни, у которых ветер в голове, бабам подолы задирали иногда, случалось. Он, Теушпа, только вчера двоих плетью отходил и половины добычи лишил. Не хватало из-за двух дурней ему перед великим царем опозориться. Остальные вроде вняли, только из-под бровей зыркали злобно. Не видели ассирийцы такой войны до сих пор, потому что привыкли казнями население устрашать. А тут и не тронули почти никого, а страху нагнали столько, что никаких казней не нужно. И стали у горожан крамольные мысли появляться. А не такие уж плохие те персы. А некоторые еще дальше пошли — тайком за персидского царя жертвы богатые Ададу принесли. Но это те, кто проклятым ростовщикам задолжал, потому что получается, что лютый враг их из кабалы тяжкой освободил. Дай ему боги здоровья.