Львиное логово (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 39

Носилки остановились, как будто упершись в какое-то препятствие. Старший жрец лениво повернул голову и не поверил своим глазам. Какие-то оборванцы приставили ножи к горлу его слуг, а к нему приближался невысокий жилистый мужичок, заросший бородой до глаз.

— Ты оскорбил великого жреца Шамаш-Илуа. Ты проклятый богохульник! Смерть тебе! — заорал бородатый на всю улицу и всадил нож в грудь старшего жреца, который так и не понял, что же происходит.

Слуг отпустили, а оборванцы растворились в шумном скопище простонародья.

Через час к дому старшего жреца Шамаш-Илуа подкатила гомонящая толпа, которая потребовала того к ответу. Сам жрец, не понимающий ничего, послал слуг с палками, чтобы разогнать обнаглевшую чернь, но сегодня почему-то это не сработало. Слуг избили и стали забрасывать дом камнями. Со всех сторон побежали стражники, которые стали оттеснять народ от дома. Десятник орал:

— Разойтись всем, оборванцы проклятые! Сейчас в копья ударим!

— Пусть этот негодяй выйдет! Благочестивого жреца по его приказу на улице зарезали! Я сам видел!

— Люди, да что же это делается! Великие боги покарают его!

Крики из разных концов раззадоривали толпу, хотя если приглядеться, то основными заводилами были семь-восемь человек, которые шныряли в гуще людей, и орали во все горло.

— Я сказал, разойтись, голытьба! — надрывался десятник.

— На царский суд его! Чтобы по закону!

— Да, пусть царь рассудит!

Вдруг один из оборванцев, прицелившись, бросил камень в десятника, потом это же делал другой, потом третий. Стражники выставили копья и пошли на толпу.

— Убили! — истошно заорал кто-то. — Брата моего убили!

Камни полетели густо, а в руках горожан появились незнамо откуда взявшиеся колья. Стражники, которых было десять человек, поняв, что погибать за жирного жреца им не хочется, отступили и побежали за подкреплением. А толпа ворвалась в дом и разорвала самого жреца и его домочадцев голыми руками. Дом был ограблен и подожжен. Подтянувшиеся с подкреплением стражники пошли правильным строем, выставив вперед копья, и толпа отступила, оставляя на улице богатого квартала трупы в драных туниках и набедренных повязках.

На следующий день

Крупнейший торговец зерном, почтенный купец Набу-цабит-кате, не знал, что ему делать. Знающие люди, приближенные к самому Господину, предупредили, что беспорядки, которые прошли вчера в районе Кадингирра, могла вспыхнуть снова. Какая-то дикая, казалось бы, история, покатилась по городу, обрастая подробностями. Один высокопоставленный жрец по пьяному делу хулил богов, второй украл приношения из храма, они поссорились, и в результате первый из них был зарезан подосланными убийцами. Просто неслыханно! Разъяренная толпа разорвала виновного на куски, а стражники перебили два десятка оборванцев, что жгли его дом. Люди с мертвыми глазами, что пришли за ежемесячной мздой, шепнули, что делишки одного из крупнейших ростовщиков города всплыли наружу, и народ кипит. В Вавилоне финансовая деятельность была почти цивилизованной. Закабалять граждан запретили давным-давно, но хитроумные и жадные до безумия проходимцы, которые и давали деньги в рост, находили все новые и новые схемы. Долги оформлялись через кучу поручителей, или накладывалась почти современная ипотека на имущество, или же то самое имущество переходило в оперативное управление ростовщика, который старался не выпустить его из своих цепких рук, растягивая выплату долга на два-три поколения. Даже понятие капитала, которое получило название от латинского слова caput — «голова», в аккадском языке тоже обозначалось тем же словом. Но был один нюанс! Ростовщичество являлось делом презираемым, и маскировалось под более благовидную деятельность. И теперь кто-то, невероятно осведомленный, выплеснул в толпу целое ведро помоев, которые эту самую толпу возбудили до крайности. В соседних Сузах ростовщиков казнили, как разбойников, и это находило самый горячий отклик в сердцах горожан, особенно ремесленников и мелких купцов. А учитывая совершенно безумное денежное обращение величайшего города, где рассчитывались рубленым серебром различной пробы, Сузы были несбыточной мечтой всего торгового люда и образцом для подражания. Особенно бесили платежи работникам, которые производились зерном, пивом и шестью по весу, и купцы мечтали о мелкой монете.

Бедные районы бурлили, и если вспыхнет бунт, то первым, кто пострадают, будут, конечно же, торговцы зерном. Так всегда было. Толпа побежит громить и грабить их склады, понимая, что все съестное немедленно взлетит в цене.

— Господин, беда, — в комнату забежал доверенный приказчик. — Ростовщиков начали резать и долговые таблицы бить.

— Скачи к западным воротам и разворачивай караваны с зерном, — решился купец. — Потом втридорога продадим.

Почтенный Набу-цабит-кате не знал, что люди с рыбьими глазами шепнули то же самое и другим купцам, что торговали съестным.

Через неделю. Вавилон.

Царь великого города Ашшур-надин-шуми смотрел на колышущееся людское море у стен своего дворца и ничего не мог понять. Раззявленные рты черни издавали вопли, которые сливались в однообразный гул. Иногда прорывались единичные крики:

— Где хлеб? Чем нам кормить детей?

— Зерно втрое подорожало!

— Торговцев на кол!

Ассирийский кисир едва сдерживал беснующуюся толпу, но без команды никого не убивали и не калечили. Лучники стояли сзади, наложив стрелы на тетиву, но наконечники были благоразумно направлены вниз, как бы настраивая разговор на мирный лад. Царь не знал, что в толпе сновали юркие личности, что еще в своих нищих районах раздавали кувшины с пивом, разведенным странной жидкостью с резким запахом. Впрочем, от этого пиво становилось только лучше, юркие личности проверили это на себе. Первыми кувшины получили самые горластые, потом самые сильные, а потом все подряд. Вавилонское пиво нужно было пить через трубочку, потому что мешали куски ячменной гущи, и голодные люди пьянели буквально с нескольких глотков. Через час нетрезвая толпа, которой было море по колено, донесла свои волны до царского дворца, где начала требовать справедливости.

Царь был не глуп, но собрать все события в одну картину не мог при всем желании. Сначала вылезла какая-то грязная история со жрецами, которые в результате погибли. Затем в городе стали резать ростовщиков, и тут же исчезло зерно. А сегодня утром ему донесли, что командир вавилонского войска повесился в своем доме. Причина была банальна — он проиграл в кости огромную сумму и задолжал ростовщику. В доказательство ему принесли таблицу с договором, оформленным по всем правилам. Вся эта история была какой-то странной. Военачальник не был замечен ранее в азартных играх, ростовщик был уже мертв, а таблица с договором займа каким-то загадочным образом уцелела в том погроме. Неприятные странности продолжались. Вчера ассирийский патруль забросали камнями. Те погнались за виновными, и, конечно же, кого-то не того зарезали по дороге. Не будут же воины себя сдерживать в такой ситуации, на самом-то деле. В результате они еле ушли, потому что толпа с кольями чуть не разорвала их на куски. С правого берег Евфрата докладывали, что почти одновременно развернулись и поехали назад караваны, груженые зерном. То зерно, что все-таки заходило в город, продавалось уже намного, намного дороже.

По городу лились потоки грязи, и простонародье со смехом обсуждало, кто из знати горький пьяница, а кто мужеложец, и любит быть женщиной. Оказалось, что жена высокопоставленного писца — слаба на передок, и ее любовники смаковали подробности в кабаках. Уважаемые в городе люди как с цепи сорвались, дело стало доходить до схваток между их слугами, потому что то, что обсуждалось, знали только определенные люди, и все они внезапно оказались болтунами и сплетниками. В результате даже отошел на второй план такой незначительный вопрос, что город вообще-то осаждает персидский царь. Все нобили Вавилонского царства либо перессорились вусмерть, либо косо смотрели друг на друга, ожидая, кто и какую подлость выкинет. Жилища знати превратились в крепости, и дворец государя был пуст. Все закрылись в своих домах, опасаясь мятежа, и защищая семьи. Координировать оборону города стало просто не с кем. Это было какое-то безумие. Командиры вавилонян были в своих частях, и во дворец не спешили. По слухам, воины тоже дорвались до какого-то пойла, и военачальники с трудом пытаются утихомирить распоясавшуюся солдатню.