Цельнометаллический Князь II (СИ) - "Swfan" - Страница 18

Девушка хотела воспроизвести что-то подобное в реальности, записать на диктофон и с помпой предъявить в зале суда, чтобы Масодову выписали из присяжных — за личное пристрастие в деле. Григория выглядела очень серьёзной, когда всё это рассказывала. Она даже советовала ему, как именно следует провоцировать женщину:

— Скажешь ей, что она за всё заплатит. После этого она точно разозлится. Нужно записать её смех…

Игорь слушал девушку и улыбался.

— Понял? — спросила его Савелова.

— Понял, — сказал Игорь.

— Хорошо, — Григория выдохнула. — Она скоро будет здесь. Я спрячусь и всё запишу… Сюда, — девушка посмотрела влево, на туалетную кабинку, немного поморщилась, зашла внутрь и прикрыла за собой дверцу. Потом Игорь, наклонившись, наблюдал через шелочку внизу, как неловко исчезла из виду сперва одна, потом вторая ножка.

Его воображение нарисовало картину, как Григория пытается устроиться верхом на туалете в позе гордой орлицы, чтобы и ног было не видно, и голова сверху не выпирала.

Вдруг свистнула дверь.

Игорь повернулся.

В комнату зашла тихо и непоколебимо — и всё же без лишней грации, верно понимая, что в такой обстановке она смотрелась бы нелепо, — княгиня Масодова. Взгляд женщины сразу опустился на Игоря. Женщина улыбнулась своими губами, красными, как свежий перец.

— Вы выбрали чрезвычайно интересное место для встречи, ваше юное благородие. О чём же вы хотели поговорить? — спросила Масодова звонким голосом.

И вдруг нахмурилась. Женщина заметила, к неприятному своему удивлению, что Игорь откровенно пялится на её декольте; затем взгляд его скользит вниз, на талию, на её ноги и вдруг: он улыбается улыбкой ясной, но пугающей и делает шаг прямо в её сторону:

— Что вы делаете? — спросила женщина.

— Отвечайте, зачем вы меня позвали? — её голос суров.

— Ничего особенного, — ответила Игорь и отпрянул, чтобы между ними было расстояние — чтобы женщина не сбежала раньше времени…

— Мне просто интересно было узнать, что вы думаете о судебном процессе?

— А что я могу о нём думать? — ответила женщина, возвращая улыбку.

— Вы виновны, очевидно, вы совершили преступление, и вы будете наказаны.

— Как обязан быть наказан каждый изменник, — кивнул Игорь, особенно подчёркивая последнее слово.

— Да, как обязан быть наказан каждый измен…ник, — проговорила женщина, на последним слове немного запнувшись, — её обыкновенное щебетание на нём потонуло в более глубоком тоне, как человек, скользящий по льду, который случайным шагом проваливается ногой в омут чёрной речки.

— Ясно… Тогда ещё один вопрос, — сказал Игорь, посмотрел в зеркало справа, одно из множественного ряда, и сделал завершающий штрих для своей причёски, переместив один локон за левое ухо.

Григория Савелова, которая прямо сейчас пристально слушала разговор, очень бы удивились, если бы увидела юношу с такой причёской. Она бы наверняка вспомнила чёрно-белую фотографию с князем Егором… И действительно, отец и сын были довольно похожи, — юноша и сам в этом убедился, когда посмотрел в глаза Масодовой и заметил в них внимание, но вместе с ним страшную растерянность. Ее потряс его образ. Юноша воспользовался замешательством, сократил расстояние между ними менее чем до одного метра и схватил женщину за подбородок.

— Впрочем, — заговорил юноша в ушко женщины, которое затрепетало от его теплого дыхание:

— Предатель может попробовать загладить свою вину.

Масодова приоткрыла губы.

Игорь её прервал:

— Я вас трахну, — сказал юноша ровным голосом.

Женщина вытаращила глаза.

Игорь про себя усмехнулся и сорвал с неё платье.

Григория Савелова пряталась в туалетной кабинке. Девушке нужно было и чтобы никто не видел её ноги снизу, и чтобы её макушка не выпирала сверху. Казалось бы, в этой задаче не было ничего сложного: закрой крышку, сядь на неё, обними колени и сиди себе, записывай разговор. Вот только сразу возникла одна небольшая проблема…

У туалета не было крышки.

—?!

Почему у него не было крышки? Проклятые общественные туалеты! Савелова заметалась, а времени уже не было совсем, и девушка за неимением выхода осторожно поместила сперва одну, потом вторую ножку на туалетное сидение. При этом ей приходилось ещё и горбить спину, чтобы ненароком не высунуться сверху.

Хорошо ещё на ней были не туфли, которые её всеми правдами и неправдами пыталась заставить надеть старая гувернантка её семейства, — но простые чёрные ботиночки. Вскоре девушка позабыла все неудобства, включила микрофон и стала сама с вниманием слушать происходящий там, снаружи, разговор.

Начиналось всё за здравие. Парень, этот Трубецкой, говорил немного и тихо, позволяя Масодовой — какой же неприятный у неё певучий голос, он сводил Григории скулы, — разговориться.

Но вот прошло немного времени, а женщина всё держала свою мину. Григория заволновалась: а что если у них не выйдет её разболтать? Может она знает, что её записывает? Нет… Этого она знать точно не может. Значит её нужно просто спровоцировать. Только вот как это сделать?

Девушка заёрзала на туалетном ободе. Что же делать, что же делать… Она бы погрызла ногти, — старая привычка с детских ещё времен, — но сдержалась, задумалась серьёзно и тут, как гром среди ясного неба…

— Я тебя трахну.

Савелова вытаращила глаза и чуть было не свалилась на пол. За дверцей захрипел голос: да как ты… Ты… А потом треск рвущейся одежды и сразу за ним совсем невообразимый вскрик, от которого у Савеловой загромыхало сердце:

— Кья!

Григория ошалела. Что там происходит, там что, кого-то… Насилуют? Ей бежать спасать Масодову? Девушка уже собиралась, но тут с другой стороны дверцы зазвучали крики совсем другого характера…

— Ах. Ах… Ах!

А потом ещё:

— Сюда. Давай, ах!

И ещё: хлюп-хлюп-хлюп…

«Хлюп-хлюп-хлюп» — прошептала Григория, тараща глаза. Каждый вскрик, каждый вздох пронзал её насквозь как раскат грома…

Сперва.

Потом все пронзительные потрясения вдруг приобрели совершенно другой оттенок: они больше не сотрясали девушку, но разливались внутри неё трепещущей теплотой. Ей даже не нужно было смотреть в зеркало, чтобы понять, какое красное у неё было лицо — Григория это чувствовала. Её голова одновременно горела и была какой-то необъяснимо ясной и чёткой. В какой-то момент девушка заметила за собой, что покусывает губы… Она сразу побледнела и свела зубы.

За три минуты, — ровно, — до конца перерыва судебного заседания из женского туалете на первом этаже вышел юноша с длинными чёрными волосами. Его рубашка была немного мятой. На спине она и вовсе просвечивала, и можно было, пускай и с трудом, разглядеть испещрявшие его спину красные царапинки… Юноша погладил своё плечо, улыбнулся и пошёл по коридору направо…

Ещё через минуту из туалета вышла женщина в роскошном чёрном платье. Платье это было гладкое, ухоженное, и на нём не было как будто ни единого рваного кусочка. Женщина пошла налево походной грациозной и непринуждённой…

И наконец в коридор проковыляла молодая девушка. Её рыжие волосы были взвинчены. Сама она была страшно бледной. Веснушки на её лице казались особенно яркими… Девушка, пошатываясь пошла направо… Затем опомнилась, повернулась и со всех ног побежала налево, в комнату присяжных, чтобы успеть к началу процесса…

…

Прошло сорок пять минут, перерыв закончился. В зале суда опять собрались присяжные, прокурор, судья и все остальные. Павел Романов держал свою обыкновенную улыбку, настолько яркую и непоколебимую, что казалось, будто он позировал для постера; князь Кутузов был невозмутим; княгиня Масодова тоже как будто совсем не поменялась, и только Григория Савелова, проковылявшая в зал последней, выглядела потерянной.

Её лицо было белое, но с лёгким румянцем на щёчках. Глаза девушки как-то неуверенно поглядывали то на женщину в чёрном платье, то на черноволосого юношу, который продолжая непринуждённо улыбаться, стоял за серебристой подставкой посредине зала.