Последыш. Книги I и II (СИ) - Мах Макс - Страница 46

Подумав об это, Бармин едва не впал в истерику. Но с приступом, слава богам, справился довольно быстро, и, решив, что, если будет занят делом, некогда станет фантазировать, взялся за уцелевшего. Этот крепенький мужичок под пятьдесят, скорее всего, являлся координатором операции или бери выше. Одет в хороший костюм, носит очки и галстук и вооружен как-то смешно. Револьвер тридцать восьмого калибра в наплечной кобуре скрытого ношения. Одним словом, не боевик. Но, если так, то мозги этого типчика были обременены многими и многими знаниями, из которых проистекали его личные печали.

Впрочем, начиналось все мирно. Бармин задал незнакомцу несколько вполне очевидных вопросов, — имя, национальная принадлежность и причина наезда, — но в ответ получил лишь набор отмазок: «Нихт ферштейн», «Я вьяс не понимать» и «Не размовляю вашу мову». И лопочет, гад, что-то по-итальянски. Дескать, «швамбранин[86] я, в магазин за колбасой вышел». Раздосадованный упертостью единственного оставшегося в живых «языка», не желавшего даже назваться по-человечески, — ну какой из него, на хрен, Джузеппе? — Игорь сломал террористу пару пальцев на левой руке, поставил синяк под глазом и пустил юшку, свернув на бок нос, но пленный оказался тем еще жуком. Молчал гад, а время уходило. Стрельба в замке все еще не утихла, за березовой рощей все горело и взрывалось, да еще и девчонок не хотелось оставлять надолго одних. Иди знай, кого и когда понесет в ту сторону, или что туда прилит. Оно конечно, обе умеют ставить щиты, но сердце было неспокойно. В общем, Бармин был на нервах, и то, что произошло в следующие несколько минут можно было объяснить лишь его общим взбудораженным состоянием, неопытностью в подобного рода делах и начинавшей овладевать им паранойей, помноженной на совершенно простительный в такой ситуации гнев.

В общем, Бармин орал и матюгался, одновременно тряся, как липку, взятого за грудки мужчину и требовал от него ответов на свои вопросы. Но злодей, мать его так, только мычал что-то нечленораздельное разбитыми губами и хрюкал, как бывает у людей при насморке, пытаясь остановить идущую носом кровь. И в какой-то момент Игорь попросту потерял над собой контроль, и то, что произошло дальше, помнил смутно, словно действовал во сне или трансе. А когда очнулся, оказалось, что он уже знает ответы, как минимум, на часть своих вопросов, и, поскольку оппонент его допроса не пережил, но цельность костей и шкуры при этом сохранил, приходилось признать, что каким-то образом Бармин «взломал» его мозг, чего бедолага пережить уже не смог. И все про все, если верить равнодушно отсчитывающим время часам, заняло у Игоря две минуты или, может быть, чуть больше, но ненамного. Способность это была явно новая, прежде известная ему только по книжкам и фильмам фэнтези, и, видимо, смертельно опасная для тех, к кому ее применяют.

Можно было, конечно, предположить, что, изучив этот странный дар и хорошо потренировавшись на «мышах», он найдет способ минимизировать ущерб тому, чьи мысли взялся «читать». Однако в данный момент Бармин был совершенно истощен физически и опустошен психически, — из чего следовало, что «взлом» потребовал от него буквально нечеловеческих усилий, — и заниматься дедукцией, анализом и прочим всем был просто не в силах. Его пошатывало, перед глазами плыло, а в голове стояла взбаламученная «ураганом» муть. В таком состоянии не то что воевать, жить не хотелось и не моглось. И все-таки Игорь вспомнил о девушках и хотел было прыгнуть прямо к ним, однако у него, на счастье, нашлись остатки сил, и он смог сообразить, что, во-первых, не факт, что допрыгнет, а во-вторых, что нельзя оставлять голову Клауса Бека полицейским и всяким прочим дознавателям в целости и сохранности, поскольку никому не следует знать, что произошло с мозгами бедняги. Поэтому сначала Бармин расстрелял голову инсургента из своей ужасающей помпушки, а затем поплелся пешим ходом к «сиреневому лабиринту».

Идти было недалеко, всего каких-то полкилометра, но ноги были ватные, и расстояние, которое в обычное время Бармин играючи пробежал бы минут за пять-шесть, он преодолевал целых двадцать минут с довеском. Но все-таки пришел, нашел девушек, забившихся от греха подальше в самую глухую часть лабиринта, и как раз в этот момент в замке перестали стрелять. Наступила тишина, нарушаемая лишь треском огня, все еще бушующего за березовой рощей и далекими криками людей.

— Живы? — спросил Бармин, тяжело опираясь на свой смертоубойный «чекан».

— Мы-то живы, — с каким-то странным выражением произнесла Варвара, а в следующее мгновение они с Еленой, словно, с цепи сорвались. Набросились на несчастного Игоря, повалили на землю и стали, заливаясь слезами и идиотским смехом, целовать его и обнимать, не забывая между делом ощупывать на предмет медицинского освидетельствования. То есть, попросту говоря, обе были безмерно счастливы, что он воротился к ним живой, но опасались за цельность его небезразличной им тушки. Бармин не возражал и не сопротивлялся. У него на это просто не оставалось сил. Но к чести женщин, они быстро сообразили, что «что-то тут не так», и уже через минуту взялись в четыре руки приводить его в норму.

Оказывается, местные колдуньи из аристократических семей, умели не только ставить качественные щиты и обнаруживать врагов на расстоянии. Знахарствовать и ведовать их тоже учили. И сейчас, пока одна лечила наложением рук его несчастную голову, другая — каким-то образом умудрялась «вливать» в него силу. Немного, совсем чуть-чуть, но Игорю хватило. Изменился к лучшему тонус мышц, поднялось до «терпимого» кровяное давление, и в голове прояснилось. Еще не «айс», но уже «гуд».

— Спасибо, красавицы! — поблагодарил Бармин, садясь на земле. — Вы меня, можно сказать, с того света вытащили!

Он обнял сразу обеих, — они все еще оставались рядом с ним, — и поцеловал сначала одну, потом — другую.

— А теперь, — сказал, оторвавшись от своих боевых подруг, — пойду-ка я прогуляюсь к замку. Разведаю обстановку. А вы пока подождите меня здесь.

Они находились сейчас у северного входа в лабиринт — недалеко от беседки, построенной почти у самого берега озера, и, заканчивая фразу, Бармин кивнул на этот довольно изящный бельведер[87] из резного камня, имея ввиду в качестве пункта дислокации именно его. И вот тут вдруг сработала его недоразвитая чуйка. Игорь встал на ноги, перехватил поудобнее свой «чекан» и хотел было идти, когда в его прояснившейся голове прозвучал сигнал «Свистать всех наверх!». В общем, он почувствовал снайпера буквально за мгновение до выстрела, и единственное, что успевал сделать, это упасть на спину, заодно повалив, буквально подмяв под себя обеих девушек.

Выстрела они не услышали, но вот свистнувшую над ними пулю ощутили все трое. И первую, и вторую, если быть точным в деталях. Снайпер выстрелил два раза из винтореза с глушителем, видно, очень уж хотел достать, но что любопытно, этот был и вовсе самоубийца, поскольку стрелять в мага из лодки, дрейфующей всего метрах в пятидесяти от берега, чистое безумие. Тем более, с воды, которая уже слабо светилась в предчувствии рассвета.

Игорь скатился с охнувших при падении девушек и, не глядя, протянул руку в их сторону:

— Гоните «пластуна»! — потребовал он. — Быстро.

Сам он в это время внимательно наблюдал за снайпером, врубив для верности свое ночное зрение. Надувная лодка армейского образца, а в ней человек, сообразивший уже, что «ваши здесь не пляшут», и обернувшийся к навесному мотору. Стрелять надо было прямо сейчас, но девки, как на зло, не могли пока разобраться со своими руками-ногами, что уж говорить о штурмовых винтовках! И стрелять Бармину снова пришлось из «чекана». Целился он, разумеется, по мотору, но в эйфории удачно протекающего боя совсем забыл о бензине. Так что рвануло на славу, выбросив стрелка в холодную воду.

Игорь даже выругался матом, подумав, что убил и этого «языка», но притопший было снайпер все-таки вынырнул и завертелся на месте, пытаясь, видно, сообразить, куда ему теперь плыть. Однако отпускать его было нельзя, и, скинув ботинки, Бармин полез в воду. Увидев, что его будут брать, вражина развернулся и попер к противоположному берегу, до которого по самым оптимистическим подсчетам плыть было далеко и долго. Пятьдесят километров — не кот насрал.