Люди государевы - Брычков Павел Алексеевич - Страница 20

Подрез-Плещеев повторил слово и дело на Щербатого перед Бунаковым и Патрикеевым. Подьячий Захар Давыдов записал явку.

— Ты, Гришка, ступай домой, однако сиди тихо! Будешь будто за приставом, посему возле дома твоего караульный встанет, дабы Осип не говорил, что мы с тобой заодно!.. — сказал Бунаков.

В избе уже были Борис Патрикеев, Федор Пущин, Васька Мухосран, подьячие Давыдов, Кирилл Попов и денщики.

— Пошто в набат ударили? — спросил Бунаков, войдя внутрь.

— Да вот, прихожу я утром, а караульный связанный! — кивнул на казака Бурундука Кожевникова денщик Митька Мешков. — Сказывай, Бурундук, воеводе, о чем нам поведал!

— Че сказывать-то, — облизнул разбитые губы Кожевников, — едва стемнело вечером, пришел воевода Щербатый со своими холопами Аниськой Григорьевым, Ванькой Ворониным, Пронькой Федоровым и иными, меня повязали да унесли городскую печать с бумагами… Оська, посмеялся еще, пусть-де теперь воровской воевода Илейка поправит городом без печати…

— Кроме холопов, был ли с ним еще кто? — спросил Бунаков.

— С ним же были Юшка Туптльский, кузнецкий подьячий Макарко Колмогорец, пятидесятник Митька Вяткин…

— Какие бумаги унесли?

— Не ведаю… Целое беремя унесли… Слышал токмо, как воевода говорил о царских указах, кому городом править…

— Эх, надо было с вечера у воеводского двора караул поставить! — с досадой махнул рукой Федор Пущин.

— Немедля надо и поставить! — сказал Мухосран. — И из сей воровской избы съехать надобно! И войску объявить! А печать взять силою — и вся недолга!

— Да он, поди, упрятал, не сыскать в таких хоромах… — засомневался Пущин. — Илья Микитич, может, поговоришь, подобру отдаст!..

Толпой с полсотни казаков во главе с Бунаковым, Патрикеевым и Пущиным подошли к воеводскому двору.

Васька Мухосран взбежал на высокое крыльцо и застучал кулаком в двери сеней. Из-за двери отозвался холоп Щербатого, Прокопий Андреев.

— Кому че надо?

— Зови хозяина, разговор есть!

— Осип Иванович с вами, бунтовщиками, говорить не желает!

— Зови, не то дверь сломаем! — ударил прикладом пищали по двери Васька.

За дверью стало тихо, и через некоторое время послышался голос Осипа Щербатого:

— Че приперлись?

— Выйди, князь, разговор есть! — сказал Федор Пущин.

— Не будет у меня с вами, ворами, никакого разговору!

— Осип Иванович, отдай печать, тебе всем городом от управления отказали! — сказал Бунаков.

— Печать государева! Не вами дадена, не вам ее пользовать! Наворочаете моим именем воровских дел, а мне после отвечать!

— Отдай, гад, печать! Все одно сыщем! — крикнул Васька Мухосран.

— В дом не пущу, биться буду!.. Мои люди с пищалями готовы!.. А вам за всё пред государем ответ держать!

— Ну, что будем делать, Илья Микитич? — спросил Федор Пущин Бунакова.

Тот задумался, теребя с прожилками седых волос русую бороду, и затем сказал:

— Черт с ним! Обойдемся личной моей печатью да возьмем таможенную печать! А вкруг воеводского двора оставить караульных десятка два да у тюрьмы столько же! И никого без нашего с дьяком ведома к ним не пускать, дабы дурна супротив нас не умышляли! Избу под съезжую надобно подыскать!

— Давайте в моем доме, горница у меня добрая, большая, чаю, места подьячим хватит! Заплот и ворота крепкие! — предложил стоявший рядом конный казак Девятко Халдей.

— Что скажешь, Борис? — обратился к дьяку Патрикееву Бунаков.

— Место у Халдея на посаде подходявое, — согласился Патрикеев.

— Как перенесете бумаги и скарб, — повернулся Бунаков к подьячему Захару Давыдову, — старую избу я опечатаю личной печатью…

— Дабы на винную чарку у опального воеводы никто не прельщался, составить надо одиначную запись, чтобы все руки к ней приложили. И никого к нему не допускать! Людей его, кои за водой пойдут или по иным каким делам, всех обыскивать! — сказал Федор Пущин.

— Сие верно! — воскликнул Васька Мухосран.

Бунаков кивнул в знак согласия.

— Ты у кого писать учился? Что ни слово, то ошибка! Ну, ладно, таможенные книги вести не можешь, но готовое-то набело переписать мог бы!.. Как тут Нехорошку Леонтьева добрым словом не помянешь! Тот писал!.. Жаль, ослеп…

Василий Бубенной понурил голову, опустил на грудь бороду-лопату и молча выслушивал выговор. В таможенные подьячие он был взят из казаков, радовался теплому месту и теперь боялся, как бы голова не погнал его.

— Эх, Васька, Васька, не стало у тя таможенное дело! — усмехнулся старый целовальник Иван Каменный. — Опять с площади придется подьячего брать, чтобы копии снимать с таможенных книг. Таможенное дело вести — не сено грести! Я ишо в 126 году в город приехал, в самое безлюдное время на таможню попал, и скоро таможенным головой был поставлен! — поднял Иван вверх указательный палец. — А почему? Дело знал! А ты дело не знаешь. Коли не исправишься, погоним тя!.. Так, Федор?

Митрофанов, листавший таможенную книгу, кивнул:

— Придется, дабы дело не стало!

— Я обучусь, не гоните! — пробормотал Василий.

— Обучишься! Где запись о явленном товаре кузнецким подьячим Макаркой Колмогорцем? Ишо в начале апреля месяца сказывал переписать с чернового листа! Пошто не сделал?

— Лист куда-то затерялся, но я все помню слово в слово, истинный бог! — перекрестился Василий.

— Ну, коли помнишь, так записывай! — с раздраженьем кинул Митрофанов на край стола таможенную книгу. — А в чем ошибешься, вышибу вон!

В это время в таможенную избу вошел запыхавшийся холоп дьяка Патрикеева, Дмитрий Черкас, и подал Митрофанову четвертушку бумажного листа:

— Вот, Борис Исаакович память тебе написал и велел отдать мне таможенную печать для градских дел!

— Дьяк-от твой на старости, гляжу, с ума спятил! Не токмо в твои руки, и ему печать не отдам! Не для градских дел она!

— Ты, Федор, не кипи! Ведаешь, поди, что вчера у съезжей было?

— Ну! — кивнул Митрофанов.

— Не нукай, я не конь! О другом же, чаю, не ведаешь: Оська ночью городскую печать со своими людьми скрал силою! Так что Илья Микитович заместо городской твоей печатью дела вершить будет!

— Мне до их усобиц дела нет! Не Бунаков мне сию печать давывал, не ему ею распоряжаться! Я бумаги таможенные хреном своим скреплять буду?

— Верно, верно! — поддержал его целовальник Иван Каменный. — Я в таможне четвертый десяток служу, но такого ни разу не было, чтоб таможенный голова кому печать отдал, упаси, Господи!

— Гляди, Федор, как бы не пожалеть! Озлобились казаки! Отдай подобру печать!

— Не дам! Пошел вон!

Черкасс криво усмехнулся и вышел из избы.

Не прошло и получаса, как дверь распахнулась и в избу ввались Илья Бунаков с денщиками Мешковым, Тарским и пятью казаками.

— Ты память дьякову получал? — едва сдерживая ярость, вкрадчиво спросил Бунаков Митрофанова.

— Получал…

— Пошто не отдал печать?

— По государевым грамотам сия печать токмо для таможенных дел, для скрепы…

— Ты, бл…дин сын, будешь меня учить, как мне дела вести!

Бунаков схватил Митрофанова за бороду и ткнул носом в стол.

— Илейка, ты че творишь?! — всплеснул руками целовальник Иван Каменный и попытался оторвать воеводу от своего начальника. Подьячий Бубенной тоже было сделал шаг в их сторону, но Иван Тарский тычком в грудь остановил его.

Бунаков отмахнулся от старика-целовальника и разбил ему губы.

— Митька! — крикнул он денщику Мешкову. — Научи, как надобно величать воеводу! Под кнут их! А с тобой, падла амбарная, я сам поговорю! — потянул он Митрофанова за бороду к выходу. — Иван, ослоп!

Схватив поданную денщиком палку, он ударил ею несколько раз Митрофанова по голове. Тот обхватил ее руками. Меж пальцев просочилась кровь.

— В железа его! Ко мне на двор и посадить на цепь! — приказал Бунаков казакам, а сам вернулся в избу.