Грани (СИ) - Дмитриев Валентин Григорьевич - Страница 14

— А это ещё что такое? — глаза Анастасии слегка прищурились. Она рассмотрела пирамиду, возвышающуюся прямо посреди кладбища.

— Как раз то, что вы ищете, — сказал я и рассмеялся, — только вам не суждено туда войти.

— Почему?

— Потому что это не ваша пирамида, и не ваше желание, — я покачал головой.

— И что же вы пожелаете? — спросила она, надув губки.

— Увидите, но позже. Я пожелаю этого для всех. Все увидят.

Внезапно заглох двигатель.

— Что за чертовщина?

— Силовое поле пирамиды отключило электронику и высосало всю энергию, — с издевкой сказал я.

— Но это невозможно!

— А вы не смотрели такую передачу, "Возможно всё"? Тогда посмотрите, — я уже выходил из машины.

— Подождите, Чернов, — сказала Анастасия, — мы должны дождаться подкрепления, чтобы изучить эту конструкцию.

— Идите вы к чёрту со своими учеными и шпионами, — я достал пистолеты.

— Вы нарушаете нашу договоренность.

— Вовсе нет. Выйду из неё и изучайте сколько влезет.

— Это нечестно. Сергей! Останови его! — я оглянулся, ко мне бежал водитель. Пуля в ногу уронила его на землю. Мне было не до шуток. Девушка вскрикнула и рванула в посёлок.

— Догнать? — спросил Айбас.

— Нет, Пёс, не надо, пусть бежит. Им уже ничего не изменить, — я посмотрел на пирамиду. Она возвышалась передо мной, я видел очертания двери с круглым рельефным углублением. Стены из черного металла, украшенные непонятными иероглифами. Это сооружение было не из нашего мира и выглядело здесь абсолютно чуждым. Я приложил к тяжёлой двери ключ-амулет и вошёл. Тьма накрыла меня плотным теплым саваном, створки со скрежетом закрылись.

Волков Альберт, он же Алик

Я сразу заметили изменения. Небо потемнело. Надвигались густые тучи. Создалось впечатление, что сейчас что-то произойдёт. Пирамида стала как будто сжиматься, складываться в себя. Дверь открылась, оттуда буквально кубарем вылетел Чернов. Вид у него был чокнутый. Он смеялся как идиот и плакал как ребенок одновременно. Шептал только одни и те же слова: "Я сделал это". Плащ местами обгорел. Он выронил оружие и упал на колени. Я услышал шум двигателей — это приехали автоматчики из взвода усиления и окружили нас. Чернов даже не смотрел на них, а продолжал смеяться. Его глаза наблюдали что-то доступное ему одному. Я подбежал к нему, схватил за плечи и рывком поднял.

— Что там было? — спросил я, но он не отвечал. Он не видел меня.

— Я сделал это, — повторял он и расплакался.

— Что это? — заорал я.

— Что ты пожелал? — это уже спросил Айбас.

— Теперь все узнают, что со мной нельзя шутить, — сказал он и посмотрел на нас.

— Что ты пожелал? Какое твое желание исполнилось? — кричал Айбас, потому что поднялся сильный ветер, который заглушал слова.

— Да так, самую малость, — сказал он и рассмеялся.

— Что ты мог пожелать на одну десятую? — я отпустил этого безумца и он снова рухнул на колени. Посмотрел прямо нам в лица отсутствующим взглядом и сказал с ехидной улыбкой:

— Как вы думаете, ребята, десять процентов Апокалипсиса — это сколько?

Глава III. Здравствуй, Зона

г. Степногорск, северо-восточная окраина. Поздний вечер.

Резиденция Элен Уордер. Харальд

Маршрутка оставила меня на пересечении Уссурийской и Станиславского. Дальше начиналась местность, где изредка можно было встретить четвёртый автобус, но в это время суток здесь и на машинах мало кого увидишь. До дома, где обосновалась наша британская гостья, две с половиной версты пешком. А мне не привыкать. Я вздохнул, почему-то вспомнил Киплинга. "Несите бремя белых…". Может, оттого, что под просторным пиджаком, где можно было спрятать не то что АПС, а ППШ, висел новенький 9-мм пистолет, может, оттого, что у меня было такое настроение. Отрешённое, что ли.

Я шагал по пыльной обочине. Под многолетними наслоениями грязи, наверное, скрывался тротуар, но его никто не видел тут на моей сознательной памяти. Светились окна частных домов, слева, за речкой, шумел вечерний город, изредка побрёхивали собаки. Скоро я стал насвистывать весёлый маршевый мотив. Так и дошёл бы до резиденции Элен Уордер, благо уже полпути протопал. Но кому-то явно думалось, что он имеет некое право на содержимое моих карманов. Из-за дома на краю квартала вышли четверо парней-акселератов. Лет по восемнадцать-девятнадцать. Таких я уже встречал — жлобы здоровые, под два метра, плечистые, но с гнилью. Как правило, от них тянет кислинкой дрянного советского одеколона, какого давно никто не выпускает и тем более не использует. Просто такой запах у людей, безнадёжно больных на генетическом уровне, чья хворь перешла в привычку. Внешне здоров, да и лет десять-пятнадцать ещё протянет, детишек нарожает… А внутри — готовое пособие для патологоанатома.

— Слышь, у тебя курнуть есть?

— Не курю. Так что сразу скажите, чего вам надо, не мутите.

— Гы. А чего мутить, бабки давай и вали на все четыре.

— Может, разойдёмся, пока не поздно? А?

— Я сам сейчас разойдусь! — попытался рявкнуть тот, кто стоял ближе ко мне, но неустоявшийся голос сорвался, прокуренные связки не выдержали низкой частоты, и он сипло просвистел эту фразу. Я развеселился. Драться не люблю, да и не умею, если честно. Просто бью. Крепкая рука и девяносто кило живого веса, правильно вложенные по вектору усилия — никакие кия-хия не помогут.

— Я последний раз прошу вас уйти, — сказал я.

— Ты чё? Давай бабло и проваливай, пока не запинали.

Как раз предводитель подошёл на расстояние уверенного поражения. Вытянутая рука и пядь. В сумерках не было заметно, как я перенёс вес на ногу, выставленную вперёд. Кулак въехал ему точно в солнечное сплетение. Перед самым контактом я подбавил скорости, поворачиваясь вокруг левой ноги — и согласно эм-вэ квадрат пополам хам перешёл в лежачее положение.

На пару секунд его подручные замешкались. Этого времени более чем достаточно, чтобы достать "Стечкин" из кобуры. Патрон в стволе, флажок предохранителя снимается в движении.

— Так. Стоять смирно и останетесь живы. Возможно.

— Ты чег-го… — стал заикаться один из троих.

И тут в мозги, подогретые адреналином, пришла совершенно дикая мысль. Не обращая внимания на телодвижения оставшихся, я подошёл к корчившемуся главарю и от души пнул его в пах, так что аж пальцы ноги заныли.

— Верующие?

Ребята переглянулись, не зная, что ответить. За всех впрягся опять младший:

— Крещены, по крайней мере.

Ага. Помню по себе. Была такая мода. Крестили всех кого не попадя, включая собственных детей. Забыв о том, что дети тоже человеки, и против их воли нельзя этого делать. И в Библии про свободу выбора много раз написано. Да только кто её читает, кроме немногих желающих разобраться что к чему? Разобравшись же, как-то отпадает охота.

— Молиться умеете?

Всё. Аут. Младший понял окончательно, что здесь происходит, бухнулся на колени и забормотал "Отче наш". Почти без ошибок. Двое оставшихся тупо стояли. Мозги их заклинило от полностью не совпадающей с их представлениями обстановке. Как правильно заметил Чернов, самые настоящие боты. Сбой в программе, и вот они тупо дёргаются в текстурах.

Ветераны Великой отечественной иногда рассказывали о странных случаях, когда, например, рядом в снег падает снаряд и видно, как начинает вздуваться оболочка, по ей змеятся огненные трещины, отделяются осколки и медленно-медленно летят. А ты движешься с нормальной скоростью и успеваешь или сигануть в щель, или извернуться среди потока раскалённой стали и упасть ниже веера разлёта. Или в воздушном бою лётчик срезает педалью болт толщиной в палец, забытый нерадивым механиком в кабине.

Медленно поплыл назад затыльник, на рваном веретене порохового пламени появилась пуля. Золотистая гильза, сверкая боками, выпорхнула из-под отсекателя и по изящной дуге нырнула в подставленную в конец траектории ладонь. Пуля тем временем пролетела два метра и вонзилась в лоб левому. Она вспыхнула огненным цветком, выбросив в стороны десятка три острых твёрдых нитей длиной сантиметров по тридцать. Голову просто смело. Не начисто — потому что нити вырвали клочья плоти из верхней части туловища, превратив его в гротескную пятерню. Прицел правее. И всё повторяется.