Парижане и провинциалы - Дюма Александр - Страница 61

• Предыдущая
• 61/114
• Следующая

— Поднимемся в вашу комнату, мне надо поговорить с вами.

Господин Пелюш бросил на Мадлена взгляд, исполненный тревоги и укоризны, моля не покидать его в этом испытании.

Но Мадлен, казалось, сам пребывал в явном затруднении, что вовсе не было на него похоже. По ярким краскам его лица, по блеску в его глазах легко было догадаться, что во время совместного путешествия ему самому пришлось выдержать первый натиск бури.

Тем не менее он последовал за супругами; однако в ту минуту, когда он собирался вслед за г-жой Пелюш войти в комнату, гостья резко захлопнула дверь и, закрыв ее на ключ, оставила Мадлена снаружи.

Господин Пелюш был слишком потрясен, чтобы отважиться на замечание: он жалобно смотрел на жену; та рухнула на кресло и закрыла лицо платком.

До сих пор г-н Пелюш испытывал лишь опасение перед всем, что могло бы так или иначе походить на семейную сцену; горе же Атенаис заставило его почувствовать угрызения совести. Он подошел к ней и попытался взять за руку, уклонившуюся от его пожатия.

— Прости меня, Атенаис, — заговорил он смиренным и ласковым голосом. — Я допустил ошибку, не написав тебе, признаю это; но, клянусь, я собирался это сделать прямо сегодня. Это вина Мадлена: каждый день выезды на охоту, развлечения. Я столь мало привык к такому, что для меня вполне простительно было увлечься этим немного сверх меры. Ты не знаешь? Я убил кабана, великолепного кабана.

— О! — язвительно отозвалась Атенаис. — Вы слишком скромничаете; вы натворили еще много других славных дел.

— А! Мадлен тебе сказал? Ну так вот, мне думается, что я нашел отличную партию для нашей дочери. Впрочем, ты скоро увидишь этого молодого человека. Я не хочу тебе ничего рассказывать, чтобы не лишать тебя удовольствия приятной неожиданности, хотя уверен, что ты будешь от него в восторге, так же как и я.

— Если он вам подходит, то ничего больше и не нужно. К тому же, вероятно, уже поздновато не находить его очаровательным.

— Ты увидишь, козочка, что такое и невозможно. Представь себе само совершенство среди молодых людей: красив без спеси, элегантен без чванства, образован без высокомерия, нежен и скромен; у него замок, парк, двадцать пять тысяч ливров ренты, розетка Почетного легиона, тогда как у меня всего лишь ленточка этого ордена, виконт…

— И сверх того незаконнорожденный! — прервала его Атенаис.

— Незаконнорожденный?! — вскричал г-н Пелюш, покраснев от гнева.

— А! Наш друг Мадлен скрыл от вас эту маленькую подробность! Ну что же, я выпытала у него это по дороге и теперь могу вас просветить на этот счет. Да, незаконнорожденный, или внебрачный сын, если вам это больше нравится.

— Мадлен говорил мне, что у него какие-то нелады с рождением; но в конце концов, что это значит? Какая разница?! Разве мы ведем свое происхождение со времен крестовых походов? Разве мы имеем право быть такими щепетильными?

— Мы ведем наше происхождение лишь от нас самих; но мы можем год за годом, месяц за месяцем, даже день за днем, если уж так говорить, указать источник и прирост нашего состояния. А известно вам, может ли то же самое сделать ваш будущий зять?

— Что это значит? — спросил г-н Пелюш.

— О! И вы, кто не отдаст и двенадцати гроссов бумажных цветов розничному торговцу, не справившись предварительно о его платежеспособности, вы с такой беззаботностью заключили сделку, от которой зависит судьба вашей дочери?

— Черт возьми!..

— В самом деле, у вас ведь есть гарантия господина Мадлена: вот уж надежное ручательство!

— Мадлен — честный человек! — воскликнул г-н Пелюш с оттенком нетерпения в голосе.

— Я не отрицаю; тем не менее, чтобы мы признали его порядочность, было бы весьма кстати, если бы он нам объяснил, каким образом он в то время, когда мы его знали изготовителем игрушек по пять су, сильно нуждавшимся и вечно опаздывавшим с уплатой по векселям, был вполне надлежащим образом законным владельцем, лугов, земель, леса, парка и замка, то есть всего того, что вы мне сейчас перечислили.

— Мадлен? Это невозможно.

— Это настолько возможно, что вот уже семь лет, как он передал все это по дарственной записи тому молодому человеку, кого вы хотите сделать своим зятем. Обычно распоряжаются лишь тем, чем владеют. И весьма странно, сударь, что это я, вовсе не будучи матерью Камиллы, тем не менее сочла необходимым принять все меры предосторожности в этом деле, в котором на карту поставлено ее будущее. Я провела в Виллер-Котре всего лишь полчаса, но этого времени оказалось достаточно, чтобы я подержала в своих руках акт, о котором идет речь.

— Вы правы, мой милый друг, — вскричал г-н Пелюш. — Мадлену следует объясниться, и я знаю…

Произнося эти слова, он поднес руку к шпингалету, собираясь открыть окно, но Атенаис удержала его.

— Для чего? — сказала она. — Послушайте меня. Я имею право чувствовать себя оскорбленной вашим поведением. Когда вы женились на мне, Камилле было три года; выйдя из церкви, вы подвели меня к колыбельке, где она спала, взяли ее на руки и сказали мне: «Вы будете ей хорошей матерью, не правда ли?» Я дала вам это обещание и, полагаю, имею право утверждать, что я неукоснительно следовала своему слову. Разве могла я ожидать, что ко мне отнесутся как к чужой в таких серьезных обстоятельствах? Тем не менее клянусь вам, я готова поступиться моим достоинством супруги и приемной матери, если буду знать, что эта жертва обеспечит счастье той, которую я так долго считала своей дочерью. К несчастью, я опасаюсь, что дело обстоит вовсе не так. Выгоды, картину которых вы мне обрисовали, выглядят в моих глазах сильно омраченными тайной рождения и тайной происхождения состояния. У меня с трудом укладывается в голове, как вы, Анатоль, чья честность и порядочность никогда не вызывали ни малейших сомнений, как вы решились впутаться в такое темное дело.

— Все, что ты говоришь, весьма справедливо, и именно поэтому я хотел бы узнать у Мадлена…

— Ради чего? Более ловкий, чем вы, господин Мадлен сумеет внушить вам все что пожелает. Стоит ли добавлять к его триумфу скромное удовольствие видеть вас смиренно вымаливающим запоздалые объяснения?

Господин Пелюш в досаде кусал губы. Атенаис, заметив, что ей удалось нащупать его больное место, продолжала:

— А впрочем, к чему приведут его объяснения? Разве они дадут этому так называемому виконту недостающую запись в книге актов гражданского состояния? Сделают ли менее двусмысленным происхождение его богатства? Нет. Если в мое отсутствие вы были достаточно неосторожны, позволив делу зайти так далеко, что разрыв уже невозможен, то лучше всего нам не показывать наших сожалений и промолчать. Если, напротив, — продолжала г-жа Пелюш, понизив голос, — вы не считаете себя безусловно обязанным…

— Черт возьми! — сказал г-н Пелюш. — Слава Богу, до нотариуса дело еще не дошло, и я в любой момент могу…

— Что?

— Откланяться Мадлену и вернуться на улицу Бур-л'Аббе.

— И поверьте мне, Анатоль, чем быстрее мы это сделаем, тем будет лучше.

Господин Пелюш ходил по комнате, почесывая голову и выказывая все признаки сильнейшей растерянности. Разумеется, он был далек от того, чтобы решиться на отказ от этой свадьбы, которая в конце концов стала вызывать в нем такой восторг, и тем не менее этот его восторг все же был достаточно сильно подорван; г-жа Атенаис, заметив это, испытывала сильное желание покончить с его колебаниями. Свою нелюбовь к Мадлену она неминуемо должна была перенести на жениха Камиллы, которому он покровительствовал. Однако недоброжелательность Атенаис, возможно, не повлекла бы никаких действий с ее стороны, если бы не отягчающие обстоятельства, сопровождавшие решение г-на Пелюша. Привыкшая, что с ней советуются как с оракулом, привыкшая деспотически царить как в доме, так и в магазине, Атенаис расценила молчание мужа как самую кровную обиду. Ни объяснения Мадлена, ни протест, на который он отважился, не смогли успокоить ее возмущение, и она, вероятно, в конце концов настояла бы на своем, если бы в то время, когда она собиралась заговорить, не постучали в дверь комнаты.

• Предыдущая
• 61/114
• Следующая