Клубничное искушение для майора Зубова (СИ) - Зайцева Мария - Страница 40

— Нет. Ты хочешь?

— Нет, я не курю уже давно.

— Курила?

— Было дело…

Беседа — нейтральная, разминочная. Пристрелочная.

— Садись?

— Нет, я постою лучше, ты садись. Ты — большой, сядешь, сразу места больше будет… — улыбается.

И меня торкает от ее улыбки.

Послушно сажусь, и в самом деле, места становится больше. Да и ей ощутимо комфортней, все-таки, я своим размером и весом довлею.

— Ты хотел сказать…

— Я хотел сказать…

Мы начинаем одновременно, Клубничка замолкает, приглашая меня продолжить. Ну ладно. Ладно.

— Я хотел предложить тебе переехать ко мне с Соней.

Вот. Сказал. Твой ход, Клубничка.

— На правах кого?

Она не удивлена. Ну да, меня просчитать легко. Я и не скрываюсь.

— На правах жены. Семьи.

— Черт… — она растерянно шарит по карманам куртки, — все-таки надо покурить… Ты меня сейчас… Удивил, Зубов.

— Чем? Ты ждала другой реакции? Совсем меня за подонка принимаешь?

— При чем здесь подонок? Просто, исходя из твоей… э-э-э… жизненной позиции, я не предполагала такого радикального предложения.

— А что с моей жизненной позицией?

Клубничка, не найдя сигарет, отворачивается, какое-то время смотрит на ночную Москву, потом начинает говорить, глухо и спокойно. Размеренно.

— Знаешь… Я, когда узнала, что беременна… Нет, у меня даже мысли не было избавиться, но это неожиданность, ты должен понимать… Учитывая, как мы расстались, как ты поступил. Не надо, — она поспешно выставляет ладошку, останавливая мои возражения, — я в курсе, что это — во благо, и так надо было, и… Но ты пойми, я тогда… Черт! Глупо так… Но ладно. Я тогда в тебя влюбилась. Ну вот такая дура, восемнадцать только исполнилось, что ты хочешь? Нет, я себя не оправдываю, я сама все. Ну, ты помнишь… Я понимаю, что ты ко мне никаких особых эмоций не испытывал тогда… Да и сейчас, наверно… Я просила не перебивать!

Черт… Где сигареты мои? Почему я бросил курить, вашу мать?

Я молчу, смотрю на нее, такую хрупкую на фоне ночной черноты.

И думаю, что она нифига меня не понимает. Не знает.

Как и я сам, впрочем.

Потому что, скажи я ей сейчас, что уже тогда… Не поверит, и права будет. Расскажи мне кто тому, тогдашнему, что на самом деле я испытываю к восемнадцатилетней девчонке, случайно встреченной на очередном задании, наверно, рассмеялся бы. Или, может, рожу бы набил. Потому что я — четырехлетней давности — редкостный мудак, думающий только о себе. И жестко гасящий все эмоции, которые считал лишними.

Я смотрю на Клубничку, а вспоминаю себя, идиота. Как стоял перед зеркалом и репетировал речь, с которой должен был расстаться с такой нежной, такой сладкой, но такой ненужной мне тогда девочкой.

Репетировал речь, смотрел в свои глаза… И ощущал в груди что-то странное. Что-то настолько тяжелое, что дышать было плохо.

Прям, как сейчас.

— Так вот, это все лирика, я понимаю, что тебе это неважно сейчас, конечно. Да и я… Если ты думаешь, что я репетировала эту речь, мечтала тебя встретить и все-все высказать… То вынуждена тебя разочаровать. Не репетировала. Не мечтала. Вообще не думала про тебя, прости. У меня не было времени на это, Зубов. У меня были другие проблемы, которые я решала. Не без помощи добрых людей, конечно же. И решила. В большинстве своем. Моя дочь росла в любви и довольстве. У нее всегда все было. Не благодаря мне, но отчасти… мы справились, Зубов. И сейчас мы тоже справляемся. Меня по-прежнему окружают добрые люди. И я не стесняюсь пользоваться их помощью. Да и сама… Я сама тоже кое-чего стою, хоть тебе, наверно, в это и трудно поверить. Той восемнадцатилетней девочке пришлось срочно взрослеть. И это пошло ей на пользу. Теперь я все могу сама, у меня впереди — возможная карьера, хорошая карьера, Зубов. И мне не требуется… Твоя помощь. Поэтому, если ты мне предлагаешь переезд и замужество из-за дочери… То пошел бы ты нахер, Зубов! Мне этого не нужно. Соне — тоже. Мне Васильев уже обещал служебную квартиру, так что мы здесь максимум на неделю. Не надо благородства…

— А если не из-за этого? — голос все же удается приглушить, но вот злость я не могу контролировать сейчас. И старательно запрещаю себе думать о том, сколько «добрых людей» было в ее жизни. И насколько они были «добрыми». Я не буду про это думать. И так со всех сторон козел. — Если из-за тебя самой? Из-за того, что хочу быть рядом с вами? С тобой и Соней?

— Очень странное и, главное, очень быстрое решение, Зубов, — усмехается она грустно, — учитывая, что ты за все время нашего «общения», даже намеков не делал на то, что это может продлиться и после моей практики.

— У нас не было возможности разговаривать, — бурчу я с досадой. Ну да, косяк. Ну да, язык в жопе. Ну что теперь мне сделать? Сложно сразу перестроиться. Сложно сразу оценить, насколько то, что с тобой происходит, фундаментально.

— Ну да, какие разговоры? Они же отнимают время у траха!

— Клубничка… — я больше не могу на нее смотреть, такую холодную, такую далекую, сложно это делать. И потому действую так, как привык. Разговор наш идет на ее территории, в привычной ей плоскости. А мне хочется перевести в свою. Тоже привычную.

Беру ее за руку и дергаю на себя.

Клубничка только успевает тихо ахнуть от неожиданности, как оказывается на моих коленях. Лицом к лицу.

— Зубов! — негодующе шипит сквозь зубы, а я хочу-не могу вдохнуть поглубже этот привычно сносящий крышу клубничный запах. Наклоняюсь к пульсирующей венке на шее и прикусываю. Нежно и аккуратно.

Клубничка тут же замолкает и вздрагивает в моих руках. Черт, почему у нас на этом уровне все настолько же охерительно, насколько все херово на всех остальных?

Как это распространить? Как перевести из одного на все?

— Клубничка… — шепчу я, уткнувшись носом в вкусную кожу шеи, — дурочка… Я сразу захотел. Только из-за тебя. Понимаешь? Ну, дурак я. Ну не могу нормально сказать. Но я думал, ты все понимаешь…

— Точно, дурак, — тоже шепчет она, — и что я, по-твоему, должна была понять? Когда ты только хватаешь и трахаешь? На всех подходящих и неподходящих поверхностях? И все? Больше ничего?

— Я и сейчас хочу, — делюсь с ней своим желанием. Намерением.

— С ума сошел? — пугается она, — Сонька…

И упирается в мои плечи ладошками.

— Она спит… — я настолько захвачен неожиданно открывшейся шикарной перспективой заняться сексом с Клубничкой, что даже слова правильные генерирую. Хотя, клянусь, мозг в этом вообще не участвует! Совершенно! — Мы тихонько. Я очень тихонько… А потом спать… А утром — собираться ко мне переезжать…

— Зубов! Нет! — я опять утыкаюсь в шею, с удовольствием вылизываю нежную кожу возле ушка, сопя, как медведь, и Клубничку помимо воли бьет дрожь. Ох, да… Я знаю, как она моментально заводится. Знаю, куда надо поцеловать, как надо тронуть… И хорошо, что она в юбке. Так хорошо… — Зубов… Я еще не согласилась! Я вообще… Ай!

— Тихо-тихо-тихо… Соня спит…

— Зубов! О, боже…

— Он тут вообще не при чем…

— Зубов, я не спрашиваю у тебя про твою работу, но скажи мне пожалуйста, что мне делать, если тебя ушлют на Северный полюс?

Я рассматриваю наше с Сонькой новое жилище, впервые критично, при свете дня. Прикидывая, насколько нам здесь будет удобно.

Типичная мужская берлога, однокомнатная, со здоровенной кроватью — полем битвы, да уж, по центру и такой же здоровенной плазмой напротив.

Наши с Сонькой два чемодана, стоящие посреди этого пространства, смотрятся сиротливо. Чужеродно.

— Ждать, Клубничка, — Зубов обнимает меня со спины, целует, отчего хочется плюнуть на все и просто прижаться к нему, потереться бедрами… В голове сразу воспоминания о прошлом вечере, когда нахальный захватчик все-таки добился своего, в этот раз не силой, а упорством и настойчивостью. Заласкал, затискал, зацеловал до такой степени, что я сама не поняла, как оказалась спиной к нему, без колготок и белья… Мгновенное помешательство, безумие какое-то… Только он ведь во мне это вызывает. И только он имеет надо мной такую власть.