Сан-Феличе. Книга первая - Дюма Александр - Страница 36

• Предыдущая
• 36/243
• Следующая

Луиза не дала ослепить себя этой блестящей будущностью. Сан Феличе был бесконечно доволен и горд тем, что ради него она отвергла и знатность князя Молитерно, и остроумие и изящество герцога Роккаромана, и богатство и роскошь Андреа Беккера. Последнего он пригласил бывать у него сколько ему вздумается, но с условием, что молодой человек безусловно откажется от мысли посещать его дом в качестве жениха.

Четырнадцатого декабря 1796 года истек срок обещания, данного Сан Феличе умирающему князю Караманико, и в очень скромной обстановке, без малейшей торжественности, Сан Феличе и Луиза Молина были обвенчаны в храме Пие ди Гротта в присутствии одного лишь принца Фран-ческо, пожелавшего быть свидетелем у своего будущего библиотекаря.

Сразу же после свадьбы Луиза попросила своего супруга вернуться к тому укладу в доме, какой был прежде; ей хотелось жить так же просто, как она прожила здесь четырнадцать лет. Поэтому кучера и лакея отпустили, лошадей и коляску продали; отставили только Нину, молоденькую служанку, которая была, казалось, искренне предана своей госпоже; старухе-домоправительнице, все еще сожалевшей о своем Портичи, определили пенсию, и она уехала туда, радуясь, как изгнанник радуется возвращению на родину.

Из всех знакомых, что появились у нее за девять месяцев светской жизни, Луиза сохранили лишь одну подругу: то была герцогиня Фуско, богатая вдова, как мы уже говорили, на десять лет старше ее; в отношении герцогини даже самое изощренное злословие было бессильно; не одобряли ее лишь за то, что она чересчур громко и свободно осуждает политические действия правительства и частную жизнь королевы.

Вскоре подруги стали неразлучны; их два дома составляли некогда одно владение и были обособлены друг от друга лишь при семейном разделе. Теперь же было решено дверь, забитую тогда, снова открыть, чтобы беспрепятственно видеться в любое время дня и даже ночи. Об этом намерении сказали кавалеру Сан Феличе, и он, не видя тут ничего дурного, сам нанял мастеровых. Он мог только радоваться за жену, что у нее подруга такого положения, такого возраста и с такой репутацией, как герцогиня Фуско.

С тех пор приятельницы стали неразлучны.

Целый год длилось безоблачное счастье. Луизе пошел двадцать второй год, и, быть может, вся жизнь ее протекла бы тихо и безмятежно, если бы несколько неосторожных слов, сказанных герцогиней Фуско насчет Эммы Лайонны, не были переданы королеве. Каролина не шутила, когда дело касалось ее фаворитки: министр полиции предложил герцогине на некоторое время удалиться в свое поместье.

Она взяла туда с собою одну из своих иршпельниц — Элеонору Фонсека Пиментель, также скомпрометированную, причем Элеонору обвиняли не только в том, что она сказала что-то неугодное двору, но и написала об этом.

Срок изгнания герцогини Фуско не был определен: о разрешении возвратиться в Неаполь ей должен был сообщить тот же министр.

Она уехала в Базиликату, где находилось ее имение, оставив ключи от дома Луизе, чтобы та позаботилась о всех мелочах, связанных с содержанием роскошной обстановки.

Луиза оказалась в одиночестве.

Принц Франческо очень привязался к своему библиотекарю, обнаружив у него, под внешностью светского человека, столь же глубокие, сколь и обширные познания; он уже не мог обходиться без его общества, предпочитая его обществу своих придворных. Принц действительно обладал мягким и робким характером, ставшим впоследствии, под влиянием страха, глубоко скрытным. Напуганный политическими крайностями своей матери, чувствуя, что она все более теряет в общественном мнении и трон уже колеблется под ее ногами, он хотел сохранить популярность, которой лишалась Мария Каролина, и ради этого подчеркивал, что совершенно чужд, даже враждебен политике, проводимой неаполитанским правительством. Наука служила ему убежищем; библиотекарь стал для него как бы щитом, и принц казался всецело поглощенным своими археологическими, геологическими и филологическими занятиями, но вместе с тем зорко следил за повседневными событиями, которые, по его мнению, близились к катастрофе.

Итак, принц Франческо придерживался той ловкой подспудной либеральной позиции, к какой при деспотическом образе правления всегда бывают склонны наследники престола.

Между тем Франческо тоже женился и весьма торжественно привез в Неаполь юную эрцгерцогиню Марию Клементину, чьи постоянная грусть и бледность производили среди этого двора такое же впечатление, как ночной цветок в саду, всегда готовый закрыться при ярких солнечных лучах.

Принц настойчиво просил Сан Феличе привозить свою жену на балы, которые давались по случаю их бракосочетания, но Луиза, знавшая от герцогини Фуско немало подробностей о разврате, царившем при дворе, просила мужа избавить ее от посещения королевского дворца. Сан Феличе, очень довольный тем, что жена всему предпочитает свои целомудренные покои, всячески старался оправдать ее. Принимались ли эти отговорки всерьез? Важно было, чтобы они казались достойными внимания и были благосклонно приняты.

Но, как мы уже сказали, герцогиня Фуско отсутствовала уже почти год, и ее юная приятельница оставалась в одиночестве. Одиночество порождает мечтательность, и Луиза, чей муж постоянно задерживался во дворце, а подруга находилась в изгнании, стала предаваться мечтам.

О чем? Она и сама не знала. Грезы ее были неопределенны, никаких призраков в них не появлялось — то было нежное, упоительное томление, смутное, сладостное влечение к неведомому. У нее не было ни в чем недостатка, ничего она не желала, и, тем не менее, она ощущала странную пустоту если не в самом сердце, так вокруг него.

Она говорила себе, что муж ее, знающий все на свете, несомненно мог бы разъяснить ей это состояние, такое непривычное для нее самой. Но она не понимала, почему предпочла бы умереть, чем просить у него объяснений на этот счет.

Именно в таком настроении она находилась в тот день, когда к ней пришел ее молочный брат Микеле и стал ей рассказывать о колдунье-албанке. Поколебавшись, Луиза попросила его привести к ней старуху на другой день, вечером, когда муж ее, вероятно, задержится во дворце на ночном празднестве, которое устроят в честь Нельсона и в ознаменование победы, одержанной им над французами. Мы видели, что происходило в ту ночь в трех разных местах — в английском посольстве, во дворце королевы Джованны, в Доме-под-пальмой, — и помним, как колдунья то ли случайно, то ли по своей проницательности, то ли благодаря действительному знанию таинственной науки, дошедшей до нас из средневековья под названием кабалы, разгадала сердце молодой женщины и предрекла ей перемену, которую вызовут в ее сердце, еще таком целомудренном и чистом, зарождающиеся страсти.

По прихоти ли случая или по велению рока за предсказанием этим тотчас последовало и его осуществление. Увлекаемая непреодолимым чувством к юноше, которому ее внезапное появление, по-видимому, спасло жизнь, впервые затаив в сердце тайну от мужа, она уклонилась от встречи с ним, притворившись спящей, приняла, объятая волнением, спокойный супружеский поцелуй, а когда Сан Феличе вышел из спальни, поспешно встала с постели и босиком, полная беспокойства, бросилась к раненому, над которым уже витала смерть.

Оставим Луизу, трепещущую от пробуждающейся в ее сердце любви, терзаемую тревогой, у изголовья умирающего и посмотрим, что происходило на совете короля Фердинанда на другой день после того, как французский посол бросил гостям сэра Уильяма Гамильтона грозные прощальные слова.

Если бы мы задумали вместо рассказа об исторических событиях, на которые истина накладывает свою глубоко трагическую печать и которые заняли неизгладимое место в анналах всего мира, если бы мы задумали сочинить просто роман в двести — триста страниц с пошлой целью развлечь легкомысленную читательницу или пресыщенного читателя описанием более или менее красочных приключений, более или менее захватывающих событий, рожденных нашей фантазией, — мы последовали бы примеру древнеримского поэта и, спеша к развязке, сразу же познакомили бы читателей с ходом Государственного совета, на котором присутствовал король Фердинанд, а председательствовала королева Каролина, и не стали бы ближе знакомить их с этими двумя монархами, чьи силуэты были намечены нами в первой главе. Но в таком случае наше повествование, выиграв в стремительности, утратило бы в занимательности. По нашему мнению, чем лучше знаешь героев, тем интереснее становятся их добрые или дурные поступки. Да и характеры двух коронованных особ, чьи действия нам предстоит описать, столь причудливы, что некоторые страницы нашего повествования показались бы невероятными и непостижимыми, если бы мы не прервали на время рассказ, чтобы превратить беглые наброски углем в портреты, ( писанные маслом и тщательно отделанные, вовсе не похожие — обещаем это заранее — на шаблонные изображения королей и королев, рассылаемых министром внутренних дел в главные города провинций и департаментов для украшения префектур и мэрий.

• Предыдущая
• 36/243
• Следующая