Железная Империя (СИ) - Фрес Константин - Страница 16

Мелани несмело погладила его по голове, запустив пальцы в его густые жесткие волосы, как делала обычно, однако он прервал ее касание и заломил ее руки над головой, жестко удерживая, не давая пошевелиться. Он упивался ее беспомощностью, лихорадочным блеском, сияющим в наивных, чуточку испуганных глазах — удивление и… доселе неведомый ей страх мелькали в них.

" Что же ты так? Испугалась? Не бойся. Тебе будет хорошо, обещаю. Даже… слишком".

— Что ты делаешь, Эван?!

— Тс-с! Это такая игра — тебе понравится.

Он усмехнулся и провел свободной рукой по открытому декольте, бесцеремонно ныряя пальцами в атласные глубины корсажа.

Поздно, слишком поздно.

Горечь потери ядовитой каплей потекла в грудь, прожигая черные рваные раны в когда-то светлой душе, уродуя и калеча.

— Эван, я не хочу! Нет! Постой, я должна тебе сказать!..

Вместо ответа он грубо впился в ее губы, с выдохом наполняя ее тело наслаждением, соразмерным разве что с самым безумным оргазмом, и у девушки ноги подкосились, она едва не упала, если бы не его ставшие такими жесткими руки.

Он швырнул ее в постель, в их атласное гнездо, и сам навалился сверху, став внезапно тяжелым, словно каменная плита.

"Как же ты могла, как же ты могла?! Как может быть, что то, что было между нами, ничего не стоит?"

— Эван…

— Замолчи.

Ее голос рассыпался на стоны и жалкие крики. Его яростные поцелуи раскаленными каплями стали прожигали ее лицо, ее тело, и она извивалась под ним, стискивая пальцами атласные складки. Лаская языком ее вздрагивающие губы, прикусывая острыми зубами тонкую кожу на ее подбородке, он впился в самое чувствительное место под нижней челюстью, наверняка оставив красные отметины, перемешивая боль и наслаждение.

Жгучие поцелуи россыпью украсили грудь Мелани, он поочередно прихватывал соски жадными губами, и девушка заходилась в крике, извиваясь и дрожа, прижимая его голову к своему трепещущему телу.

Опустившись ниже, меж ее ног, он заставил ее согнуть ноги в коленях и развести бедра, придерживая их руками.

— Так! — велел он, Силой удерживая ее руки на ее же коленях и опускаясь к ее влажному лону.

Он жадно вылизывал ее, прихватывая зубами нежные складки, дразня набухший бугорок, осторожно раздвигая нежные влажные ткани, вводя по одному, по два пальца, лаская чувствительный вход, массируя изнутри чуткими длинными пальцами, доводя Мелани до исступления, до животных стонов, заставляя ее корчиться и трястись, как в лихорадке, и больно прикусывая, до крика, до кровавых отметин, стоило только мысли о Трее появиться где-то на периферии ее разума.

"Его имя будет ассоциироваться у тебя только с болью!"

Мелани едва не рыдала, а он все так же удерживал ее Силой, не давая ей сомкнуть колени и спрятать от него свое самое уязвимое местечко.

Оторвавшись от ее разгоряченного, содрогающегося в первом наслаждении тела, он, наконец, позволил ей отпустить бесстыдно разведенные перед ним бедра и рывком перевернул ее, поставив на колени, не позволяя передохнуть после первого бешеного удовольствия.

Заставив ее опереться руками о стену, на которой плясали тонкие тени рвущихся штор, залапать светлые блики темными ладонями, он грубо вошел в ее горячее лоно.

Нанося быстрые, жесткие удары, он рукой ласкал ее спереди, терзал, вслушиваясь в ее крики, мольбы, Силой удерживая ее прочнее, чем цепями. Ее тело извивалось, вырывалось из его рук, а ему казалось, что Силой он сдирает с Мелани кожу, заставляя каждую клеточку ее тела испытывать ужасное, невыносимое наслаждение, и не мог пресытиться своей странной, беспощадной местью.

Проведя чуткими пальцами по ее извивающейся спине, он впускал Силу в каждый позвонок, и наслаждение стекало по ее телу вниз, заставляя Мелани корчиться, извиваться. Пытаясь сбросить, оттолкнуть своего мучителя, она рвалась из его рук, и он, припав губами к ее шее, укусил, больно, до багрового кровоподтека, впился в напряженную мышцу, заставив девушку замереть, и продолжая свою беспощадную пытку.

Введя два пальца в ее узкий анус, он продолжил беспощадно насаживать ее, трахать, лаская оба ее отверстия, и ее крики слились в один сплошной вой, в жалкие животные стоны.

— Я больше не могу, Эван! Не могу!

Ее забившееся в очередном оргазме тело словно судорогой свело, и он ощутил жадную пульсацию ее горячего нутра.

А его наслаждение где-то задержалось; возбуждение настолько поразило его, что успокоение все не приходило.

— Эван! Эван…

Он не понимал, кого зовет эта замученная, истерзанная девушка; его разум воспламенился, и никакие мольбы не могли его остановить.

Выскользнув из мокрого, раскаленного лона, он развернул ее к себе лицом, уронил навзничь, и его напряженный член вошел в ее ротик, его жесткие пальцы впились в ее мягкие влажные бедра, раздвигая, а его голодные губы вновь припали к истерзанному мокрому лону, вызывая новую волну глухих стонов.

… Он мучил ее до самого утра, заставляя кричать "Да! Да!", но ничего не смог поправить и изменить. Это было не то "да", которого он желал.

Его удовольствие, ослепительное и обжигающее, пришло лишь на рассвете, и вместе с ним пришли покой и пустота.

Ничего.

Вся его страсть к этой девушке осталась в этой наполненной серым утренним светом комнатке, насквозь пропахшей слезами, возбуждением и горячим потом. Его любовь сгорела, не вынеся накала этой страсти, и он неторопливо одеваясь, нарочно не смотрел на сжавшуюся в комок Мелани, накрытую мятой атласной простыней.

Он не мог смотреть на это маленькое измученное существо. Душащие с вечера слезы пересохли на раскаленном металле той ночи, и, застегивая жесткий узкий ворот, он не ощутил удушающего кольца, беспокоящего его вчера. Его губы сжались в узкую белую полосу, и он жаждал, вожделел ту боль, что она только готовилась причинить ему.

Пустота: гулкая, черная. Ничего.

Стоя спиной к Мелани, он неторопливо и тщательно застегивал пуговицу за пуговицей, и нарочно прятал заалевшие глаза.

— Эван, — позвала она, и он полуобернулся к ней, пряча глаза под темными ресницами. — Эван… я не люблю тебя.

Он прислушался к черноте, наливающей его разум, и не почувствовал ничего.

— Я знаю, — ответил он, и вновь повернулся к ней спиной, скрывая блеснувшую на темных ресницах последнюю и единственную слезу, все так же неторопливо застегивая рукава. — Прощай.

— Эван! Эван!

Он неторопливо, очень тихо покинул полутемную комнату, и вслед ему несся ее отчаянный плач, повторяющий имя… чье имя?

Эван не отвечал.

Потому что Эвана больше не было.

Несмотря на то, что за дверями грохотало так, словно это Владыка Вейдер в окружении штурмовиков шел в лабораторию, в раскрывшихся створках появились всего две женщины — Лора Фетт и Виро Рокор.

До того, как мандолорка, громко топающая тяжелыми ботинками, и эпатажная изящная, утонченная адъютант ступили в святая святых Дарт Софии, ситхи отпрянули друг от друга, и София наспех привела в порядок взлохмаченные волосы.

София скользнула к своим приборам, склоняясь, скрывая заалевшее лицо, а Лорд Фрес раздраженно повернулся спиной к Ситх Леди, чего он не делал, пожалуй, никогда. Но на сей раз чувство самосохранения изменило ему, и он, потирая лицо ладонью, ушел вглубь лаборатории, стараясь справиться с атакующими память призраками прошлого.

Какой смысл был защищать спину, если он сам подставил под удар грудь?! И позволил этой черной змее укусить коварно прямо в сердце?!

Своей провокацией она вышибла его из состояния равновесия, лишила превосходства, напомнив ему о том, что он всего лишь человек, и это было неприятно и неожиданно.

К тому же, беспощадное тело вдруг напомнило о том, как сладко быть просто человеком, и Инквизитор корчился, словно сам отведал огня, переживая последние уколы чувств. Это было невыносимо; и он предпочел, чтобы его никто не видел в час слабости.