Три `Д` для миллиардера. Свадебный салон (СИ) - Тоцка Тала - Страница 33

— Я же поверила! Я так испугалась! Чуть не утонула. А если у меня снова будет воспаление легких? Как же дети целый месяц без меня?

По щекам текут злые, соленые слезы. Тагаев резко перехватывает обе мои руки одной своей. Хочу выдернуть их, но он держит крепко, а потом внезапно отпускает, хватает за плечи, рывком притягивает к себе и впивается в губы.

Я замираю, оглушенная и ослепленная.

Этот поцелуй так часто мне снился… Я вдруг отчетливо понимаю, что это было намного чаще, чем я помнила потом, после пробуждения. Скорее, потом вспоминалось само послевкусие.

Артур берет меня за затылок, заколка ломается, и влажные волосы падают на плечи. Больше держаться не получается. Цепляюсь за его шею и отвечаю на поцелуй так неистово, как в одном из своих снов. Одновременно мы оба издаем глухой стон, и я будто проваливаюсь в темный колодец.

Теплый камень, наше смешавшееся дыхание, его прерывистый шепот. Утро, палящее солнце, шум приближающегося автобана. Бесконечные больничные дни, беременность, разговор с Авророй… Дети.

Отрезвление приходит мгновенно. Я упираюсь локтями и изо всех сил толкаю Тагаева в твердую грудь. Даже рукам становится больно.

Он с трудом отрывается от меня, смотрит исподлобья и дышит так тяжело, словно только что приплыл с той стороны моря.

— Ты… — хрипит он, смахивая капли с коротких волос. — Это ты была тогда со мной на берегу…

Ничего не говорю, огибаю Артура по широкой дуге, собираю волосы в хвост. Выхожу из воды и набрасываю на плечи полотенце. Холодно, осталось еще заболеть.

Тагаев продолжает буравить взглядом, а меня вдруг охватывает полная апатия. Становится все равно, что там думает Тагаев, тем более что он сейчас будет говорить.

— Я хочу видеть свидетельства о рождении детей, — цедит Артур, а я направляюсь к ногомойке.

Неторопливо смываю песок со ступней и вытираю их полотенцем. У Тагаева лопается терпение.

— Я хочу видеть свидетельства, — рычит он и дергает меня за локти. — Данил говорил, они родились под Новый год?

— Да, — киваю, высвобождаю локти и обуваюсь, — они родились тридцать первого декабря.

Выпрямляюсь и натыкаюсь на злой, прищуренный взгляд.

— Как ты посмела скрыть от меня детей? Троих моих детей?

Такое чувство, будто Артур с трудом сдерживается, чтобы меня не задушить.

Вздыхаю. Надежда мизерная, но я должна попробовать. А вдруг прокатит?

— Я уже была на втором месяце беременности, когда мы встретились. Так что это не твои дети, Тагаев.

Пытаюсь его обойти, но мне в плечи впиваются железные клещи.

— Как ты посмела скрыть от меня моих детей?

Снова вздыхаю. Не прокатило. Артур тугодум, но не до такой степени. Что ж, видит Бог, я этого не хотела. Смотрю ему прямо в глаза и внутренне содрогаюсь от того, какими ледяными они кажутся сейчас.

— Я не скрывала, я приходила сказать тебе о беременности. В тот большой красивый дом. Считала, ты имеешь право знать о детях. Двоих, тогда мальчики еще не раздвоились. Я была нищей студенткой и надеялась, что ты захочешь помочь нам хотя бы в первое время. Мы же оба… Я же не одна… — совершенно не к месту краснею и начинаю мямлить. Но холодный стальной блеск во впившихся в мое лицо глазах отрезвляет очень быстро. — Ты должен помнить меня, Артур. Ты стоял наверху и смотрел, я обернулась и тебя увидела. Ты не стал спускаться, это было ниже твоего достоинства. Мы все обсудили с Авророй Аркадьевной.

Устремленный на меня взгляд превращается в недоуменный, затем в потрясенный.

— Ты? Ты к нам приходила? Ты говорила с мамой? Но почему она мне ничего не сказала?

Нет ни сил, ни желания никого щадить, и я устало отвечаю:

— Возможно потому, что она отправила меня на аборт. Но об этом лучше спросить у нее.

И все-таки сердце стискивается от жалости, потому что в черных глазах Тагаева мелькает настоящая боль.

Артур смотрел вслед удаляющейся фигурке, завернутой в полотенце, и не мог сдвинуться с места. Хотелось догнать. Хотелось схватить и трясти. Трясти, орать и снова трясти, вытряхивая из нее хоть какие-то эмоции. Вытряхивая ее из той скорлупы, в которой она спряталась сама и спрятала его детей. ЕГО детей. ТРОИХ. И каких детей…

Чтобы зеленые глаза перестали наконец смотреть так холодно и отстраненно. Чтобы красиво очерченные губы не говорили то, что он услышал.

Тагаев стиснул руки в кулаки так, что побелели пальцы. Хорошо, что она ушла. Ему надо успокоиться, кто знает, на что он сейчас способен. Мало того, что она пять лет прятала от него детей, она еще и его мать оболгала.

Конечно, оболгала, мать не могла так поступить. У нее масса недостатков, но поверить в то, что Аврора потребовала убить собственных внуков, мог только человек, начисто лишенный всяких моральных устоев. Для Артура такое было за гранью.

А вот что сама Настя способна хладнокровно лгать, он убедился лично и не один раз. Она с самого начала знала, кто он. С того дня, как ему в лоб прилетел футбольный мяч, пущенный его сыном.

Артур обхватил руками голову и глухо застонал, опускаясь на холодный песок. Сын. Их у него теперь двое, как две капли воды похожих между собой. И на него.

А ведь ему говорили об этом. Сколько раз он это слышал и лишь снисходительно улыбался? Да он как только узнал, что у обоих парней левая нога толчковая, должен был тащить их на ДНК-тест. Даже если бы при этом их мать пришлось бы закрыть в погребе.

Артур зло сплюнул. Зато уж как она над ним посмеялась! Особенно когда рассказывала о своем таинственном «бывшем», о биологическом отце маленьких тридэшек. Тагаев закрыл глаза, и в голове сами собой стали всплывать запомнившиеся фразы:

«Я могу поговорить с их отцом?»

«Нет, не можете. Я мать-одиночка».

«Их отец от них отказался? Добровольно?»

«Да. Мы обо всем договорились. Он дал мне крупную сумму денег».

«И вы им сказали? Что отец их продал?»

«Разве такое можно говорить детям? Я сказала им, что отец не знал о них и уехал. И конечно они теперь его ждут».

Артур с силой ударился лбом о ладони. И следом как будто окунулся в ледяную прорубь.

«Мужчина в состоянии понять, когда у женщины он первый».

Она солгала, что договорилась с отцом своих детей. С ним, с Тагаевым. А значит, солгала и в том, что он был у нее первый. И почему-то это жгло особенно сильно.

Эта Настя оказалась немногим лучше своей тезки-самозванки, «Насти-два», которая отчего-то знала слишком много о той ночи на берегу. Включая все, что предшествовало появлению на свет его детей.

Наверное, он сразу понял, что Данил, Давид и Дианка — его родные дети. Пусть не умом, но не просто так его к ним потянуло. Он все удивлялся, почему ему с чужими детьми так хорошо, а Настя знала. Знала и молчала…

Снова захотелось догнать Настю-Анастасию и… И ничего. Ничего он ей не сделает. Что можно сделать с женщиной, у которой глаза его детей? И на которую похожа его единственная дочь, Дианка? Да он за Ди и раньше убить был готов, что уж сейчас говорить…

Анастасия-Настя. Настя-Анастасия. Как же просто все оказалось, до озноба. У него тогда в мозгу будто стрельнуло, стоило матери назвать ее по имени. Почему ему ни разу не пришло в голову, что она может быть той самой Настей? Наверное, потому что это тоже было за гранью. И то, что она существует, и их дети.

А ведь тело ее узнало, сразу. Мозг посылал правильные импульсы, стоило лишь прислушаться к своим чувствам и ощущениям. Теперь же Артур понял все правильно и намеренно спровоцировал ее на признание.

Не позволил улететь вместо матери на гидроплане, прокрался за ней на берег, пустился следом вплавь. Причем так осторожно плыл, чтобы не выдать себя раньше времени.

И Настя «номер один» спалилась почти сразу. Все, все буквально кричало, что это она, так что целовать ее было вовсе необязательно. Но Артур не смог удержаться, и как было ее не поцеловать? Сердитую, отчаянно молотящую по его груди ладонями, такую трогательно беззащитную?