Три `Д` для миллиардера. Свадебный салон (СИ) - Тоцка Тала - Страница 57

Температура, к счастью, у всех троих снижается, и дети даже просят сварить им манную кашу. Пока я готовлю ужин, Артур ведет их в душ, потому что у всех пижамки мокрые от пота.

После ужина процедуры повторяются, и я поражаюсь, откуда у мужчины, у которого так мало опыта в общении с детьми, столько терпения. Дианка капризничает больше всех, и я подключаюсь к укладыванию тридэшек.

Наконец, они засыпают, а мы с Артуром еще некоторое время стоим и смотрим на своих детей. Я вслушиваюсь в мерное сопение любимых носиков, и напряжение, связывавшее все внутри в тугой узел, начинает отпускать.

Глазами показываю Тагаеву на дверь, мы тихонько выходим из детской. Он аккуратно прикрывает дверь, а я смотрю на его напряженное лицо — такое же как у меня, видно, он тоже прислушивается к детскому дыханию — и меня затапливает волной признательности к этому мужчине.

Он здесь, со мной, теперь мне есть с кем разделить заботы и переживания. Его поддержка оказывается такой сильной и действенной, что впервые я не чувствую себя одинокой.

Подхожу и сама его обнимаю за талию.

— Спасибо тебе, — шепчу, старательно отводя взгляд от твердого пресса, — я так испугалась, Артур. А с тобой нестрашно.

— Тебе не за что меня благодарить, Настя, — его голос становится сиплым, он прокашливается, — я весь вечер чувствую себя полным отстоем, когда думаю о том, как ты справлялась с ними без меня.

— Мне так тебя не хватало раньше, когда они болели., — стараюсь не разреветься, но слезы уже текут по щекам.

Это стресс так сказывается. Представляю, как жалко выгляжу, и хочу отстраниться, но меня обхватывают мускулистые руки и притягивают к такой же мускулистой груди.

— Прости меня, если можешь, моя милая девочка, — шепчет Артур, и я больше не хочу сопротивляться. Утыкаюсь лбом ему в грудь и реву.

Он гладит меня по голове, точно так же как нашу дочку, вытирает мокрые щеки и заглядывает в глаза.

— Настюш, там случайно не осталось каши? Я как зверь голодный.

Мы пробираемся на кухню, Артур набрасывается на остатки манной каши, а я делаю ему трехэтажный сэндвич из всего, что нахожу в холодильнике. Завариваю чай и нам и детям, вдруг они ночью захотят пить.

— Я отклеила твои туфли, — хвастаюсь Тагаеву, — и даже очистила их от клея.

— Зачем? — удивляется он. — Я же сказал, у меня в доме полно обуви.

— А что им, посреди коридора стоять? — смотрю удивленно, и Артур смеется, закрываясь руками и привалившись к стенке. А потом тянет меня на себя.

— Как я прожил без тебя так долго, скажи? — я почти лежу на нем, он вдавливает мои бедра в свои, и у меня на теле волоски становятся дыбом. — Ты же такая…

— Какая? — шепчу в ответ, и он ловит губами мои губы.

— Красивая…

— Неправда. У меня нос крючком. И глаза… в разные стороны…

Договорить не получается. Да что там, у меня даже дышать не получается. Долгий, глубокий поцелуй выбивает из легких весь воздух, но Артур и не думает останавливаться.

И я не хочу. Потому что люблю его, все это время любила. Слишком много его было во мне, еще больше его со мной осталось. Я не смогла забыть мужчину, от которого у меня трое детей, и не смогла его разлюбить, потому что очень сильно люблю их. Своих Тагаевых.

Артур, не разрывая поцелуя, поднимает меня на руки и несет в свою спальню, а я еще крепче обхватываю его шею.

Артур что-то шепчет и целует в висок, но я не могу проснуться. Глаза не открываются, сил нет даже на то, чтобы пошевелиться.

Он сам виноват, после такой ночи удивительно, что я смогла продышаться. Смогу ли я встать и удержаться на ногах, вот где интрига. А как умудрился встать Тагаев, для меня вообще загадка. И это, по его словам, он был уставший и не в форме…

Страшно представить, что меня ждет, когда Артур выспится и отдохнет. Улыбаюсь сквозь сон и сладко потягиваюсь. Скорее бы узнать…

— Дети спят, и ты спи, любимая, — звучит неожиданно ясно, а потом звуки исчезают, и я снова проваливаюсь в сон.

Будят меня детские голоса.

— Мама, почему ты спишь в папиной комнате? — спрашивают сыновья, окружив мою кровать.

— А где папа? — спрашивает Дианка.

— Что? Где? — спросонья поднимаю голову. — Горло болит? Температура есть?

Они отрицательно качают головами, и я падаю обратно.

— Я еще немного посплю… полчасика… Не знаю я, где ваш папа… Замучили мы его, сбежал наверное…

Особенно я! Перед глазами всплывают картины, как я ночью мучила Тагаева, и я с наслаждением погружаюсь в сладкий утренний сон.

Конечно, если бы у детей снова поднялась температура, он никуда бы не полетел. Но они с Настей ночью несколько раз ходили к детям и проверяли — ясное дело, что одетые, родители же! Настя набрасывала короткий халатик, Артур натягивал шорты, брал ее за руку, и они, переплетя пальцы, шли в детскую.

Дети спали, посапывая простуженными носиками. Настя измеряла температуру, прижавшись губами к детским лобикам, а Артур поражался, с какой точностью у нее получается угадывать. До десятых.

Он с тревогой вслушивался в это неровное сопение. Их было жаль, так жаль, что Тагаев готов был терпеть бесконечные капризы и хныкания, только бы его детям стало легче. И чтобы Настя больше не боялась.

Артур понимал ее страхи из-за детских болезней, она столько лет была одна, без него. Но теперь с ними их отец, и ей нечего бояться. Оставалось ее в этом убедить.

Он знал единственный способ убеждения, действенный и безотказный, и сегодня, наконец, Настя дала ему шанс этот способ применить. А убеждать Тагаев умел.

На обратном пути он стягивал с Насти ее халатик еще до того, как они переступали порог его спальни. О том, что было дальше, Артур старался не думать. Не очень удобно вспоминать отдельные моменты, сидя в самолете в присутствии сотрудников и экипажа.

Эта ночь была без преувеличения лучшей в его жизни. Не зря Артур еще там, на берегу почувствовал, что эта девушка для него особенная. Не зря хотел потом с ней встретиться.

Его охватывала бессильная ярость от осознания того, сколько таких ночей у них было украдено. Сколько украдено таких замечательных дней, как минувшие выходные. И даже такие дни, как вчерашний, когда его капризные детки сделали все нервы, пока позволили вымыть себе носы и забрызгать спреем горло, у него украли…

За ночь температура ни у кого из детей больше не поднималась. Утром Артур еще раз пришел в детскую перед отъездом и воспользовался Настиным методом — приложился губами ко лбу каждого своего ребенка. Лбы оказались прохладными и влажными, а значит их семейная докторша оказалась права, и дети элементарно переохладились.

А все равно уезжать не хотелось. Он и Насте ничего не говорил — пока возился с детьми, напрочь забыл о намеченной встрече в Лондоне. Стало бы им хуже, послал бы всех и никуда не поехал. А потом им было не до разговоров.

Ему секретарь позвонила.

— Артур Асланович, вы же помните, что через два часа вылет?

Ну, вспомнил теперь. Вскочил с кровати, с сожалением глядя на сладко спящую девушку — и почему именно сегодня, когда у них все срослось, ему надо лететь на это гребанное совещание?

Десять минут на душ, пять на сборы. Надо еще заехать домой, переодеться в костюм. Артур достал из гардеробной чемодан, в котором перевозил сюда вещи. Надо забрать кое-что в стирку, вчера совсем забыл. А Настя не должна их стирать, это будет форменная наглость.

Вернулся в спальню и присел возле спящей девушки. Жены, к черту все, раз это его семья, значит, она его жена.

— Настюш… Милая, проснись. Я улетаю в Лондон, на совещание. Ненадолго, туда и обратно. К детям заходил, с ними все хорошо.

Она сладко потянулась, что-то пробормотала нечленораздельное и повернулась на другой бок. Еще и простыню на голову натянула.

— Спать хочу… — разобрал он, прислушавшись, и ухмыльнулся. Кажется, убедил.

Спускаясь в лифте, набрал Насте сообщение. Как проснется, прочтет. Но даже когда выходил из аэропорта в Лондоне и пересаживался в поданную машину, сообщение оставалось непрочитанным.