Утро под Катовице (СИ) - Ермаков Николай Александрович - Страница 7

— Эй, панове, есть там кто живой?

Мне из оврага ответили с отчётливым украинским акцентом:

— Да, дякуем, пан!

В прошлой, уже такой далекой жизни, моя разведдеятельность в Варшаве в значительной мере была направлена на сбор информации об украинских националистах, и я начал учить украинский язык ещё в разведшколе, продолжил в Польше, постоянно повышая свой уровень. Поэтому сейчас я без проблем перешёл на мову:

— Сейчас один из наших выйдет, не стреляйте, — пока нечего им знать, что я один, так будет безопаснее.

— Ни, не будем!

После этих заверений я поднялся из балки и, стараясь держать в поле зрения всех поверженных противников, двинулся к мотоциклам. Подойдя, я осмотрел трупы, и убедился в точности своих попаданий, затем, закинув винтовку за спину, направился в сторону предполагаемых временных союзников. Мне навстречу поднялся рядовой польской армии, который протянул мне руку и одновременно с крепким рукопожатием представился:

— Михаил.

Вместо того, чтобы назвать свое имя, я удивлённо переспросил:

— Ты что, русский?

Наполовину, но в семье у нас говорят по-русски, я из Ровно.

— Ну, тогда я Андрей, русский из Варшавы… кто там плачет?

— Это Иванко, у нас Миколу убило, а они друзья были, — понуро ответил мой собеседник.

— Сколько вас?

— Шестеро… — быстро ответил он, но сразу же поправился, — Уже пять.

Я махнул рукой в сторону поднимавшейся над дорогой пыли:

— Это немецкая колонна, надо уходить, у вас кто-то умеет на мотоцикле?

Михаил растерянно посмотрел туда, где по моему утверждению были немцы и недоверчиво переспросил:

— Немцы? Как? Они же с юга были?

— Прорвались под Катовице и обошли, с их мощью и техникой это не сложно… ну, так что с мотоциклистом?

Мой собеседник заковыристо выругался и махнул в сторону балки:

— Айда спросим!

Подойдя за ним к краю, я увидел на пологом склоне довольно печальную картину: один боец, сидя обнимал труп солдата, и что-то причитал, раскачиваясь взад-вперед. Другой стонал, зажав рукой окровавленное правое плечо, третий, имевший характерную еврейскую внешность, перевязывал ногу четвертому. Тем временем Михаил спросил по-русски:

— Боря, ты умеешь ездить на мотоцикле?

Еврей кивнул, не переставая перевязывать ногу, и ответил (по-русски, с еврейским акцентом):

— Да, у дяди Якуба есть мотоцикл, он мне давал покататься!

— Отлично! — я решил незамедлительно взять командование на себя, — давай Боря, быстрей заканчивай с перевязками, а мы с Мишей пока осмотрим мотоциклы и соберём трофеи!

Так как возражений не поступило, мы приступили к делу: я коротко объяснил коллеге-мародеру, что нужно делать, и отправил его к ближнему мотоциклу, а сам прошел к дальнему, где быстро опустошил карманы и снял ремни с подсумками с обоих трупов, закинул трофеи в коляску, завел мотоцикл и подогнал его поближе, проверил уровень топлива, оттащил мертвяков к балке и сбросил их со склона, Миша тоже быстро разобрался со своими трупами, а я завел второй мотоцикл и громко скомандовал:

— Панове, время не ждёт, уходим!

— В ответ из балки раздался истерический крик:

— Миколу надо похоронить!

— Быстрей по местам! Если задержимся, здесь всех нас похоронят, немцы цацкаться не будут!

Из балки раздались звуки пощёчин и реплика Михаила:

— Пошли, Иванко, надо спасаться!

Вскоре все поднялись из балки: Миша тащил за шкирку Иванко, Боря помогал идти раненому в ногу, второй раненый со свежей повязкой на плече шел сам. Быстро разместившись, мы поехали по дороге прочь от приближающихся немцев. Через двадцать минут грунтовка вывела нас к небольшой речушке, через которую был перекинут деревянный мост. Здесь я остановился, достал из коляски канистру и вылил на сухие доски литров пять бензина, после чего отойдя, бросил спичку и мы продолжили движение. Ещё через полчаса мы подъехали к лесу, дорога теперь шла под кронами вековых дубов, а с обеих сторон дороги стеной стоял густой подлесок. Однако вскоре я нашел подходящую тропу, по которой мы съехали с дороги, после чего, остановившись, я наломал веток и, вернувшись к дороге, замел следы. По выбранной тропе получилось углубиться в лес километра на два, а затем мы упёрлись в заросли, непреодолимые для мотоциклов. Я заглушил двигатель и сделал знак Боре, чтобы он тоже остановился.

— Все! Здесь и расположимся! Боря, ты разбираешься в медицине?

— Так, немного…я год при полковом госпитале санитаром служил, кое чему научился.

— Вот и хорошо, я так понимаю, ты их просто перевязал, теперь надо обработать раны более качественно. В немецких ранцах есть индивидуальные перевязочные пакеты, а это, — я вытащил из коляски бутылку, — Шнапс — анестезия и антисептик в одном флаконе!

Отдав бутылку Борису, я приступил к ревизии трофеев. Первым делом прицепил на пояс кобуру с «люгером», ранее принадлежавшим убитому мной унтеру (он управлял «дальним» мотоциклом), потом взялся за карту, принадлежавшую ему же.

Наконец-то я смог точно определить наше местоположение. До Кракова по прямой было двадцать километров, до Вислы — три, причем, что немаловажно, лес, в котором мы сейчас находились, выходил прямо к берегу реки. Ладно, подробнее карты будем изучать позже, что тут у нас ещё есть? Ого, кроме обязательного НЗ в ранцах, в коляске нашелся мешок, в котором лежали четыре увесистые палки копчёной колбасы, литровая бутыль с молоком и два каравая свежего хлеба. Вот ведь немчура проклятая — успевают и наступать с высокой скоростью, и дополнительным рационом разжиться у поляков! В коляске второго мотоцикла так же обнаружились продукты — десять банок свиной тушёнки и пара килограммов перловой крупы и самое главное — молотый кофе и кусковой сахар. Хорошо запаслись ребята, молодцы! Так, со жратвой всё, теперь что с оружием? Подумав, я сунул себе в ранец и второй «люгер», тот который был у пулемётчика, а автоматы решил все раздать своим новым спутникам. Кстати, что там с парнями? Ага, Борис уже зашивает тихо скулящему товарищу рану на ноге, раненый в плечо провалился спиной к дереву и бездумно смотрит в даль. Михаил вскрыл НЗ и уплетает холодную тушёнку вместе с Иванко, который судя по всему, хорошо хлебнул шнапса с горя. Глядя на них, я тоже ощутил голод, но всё-таки холодное есть не хотелось, поэтому быстро собрал сухой хворост и разжёг бездымный костерок. Сыпанул в немецкий котелок кофе, бросил сахар, налил туда литр воды из фляжки и пристроил посудину над огнем с помощью двух рогаток и шомпола в качестве перекладины. Потом отрезал от палки колбасы четыре куска, нанизал их на ветку и стал греть над огнем. Когда с колбасы начал капать жир, я позвал Борю, как раз закончившего заниматься ногой моего товарища. Тот расположился рядом, за ним подтянулись и оба раненых, а я отломил ветку с одним куском, оставив его себе, а три протянул спутникам, затем отрезал и раздал по куску хлеба. Мы молча за пять минут умяли по одной порции, потом повторили, тут и кофе подоспел — его пили уже все, включая Иванко.

На сытый желудок за кружечкой кофе меня потянуло за разговоры:

— Борь, а ты откуда?

— Из Ровно, мы все оттуда, с Мишей я ещё там был знаком, мы ведь из самого города, а с остальными я уже в армии познакомился, они из близлежащих сел, мы все в одном полку служим… м-мм, служили… Там и подружились, поляки ведь, что украинцев, что русских, что евреев одинаково презирают… А ты русский?

— Ага, русский из Варшавы, но когда меня забирали в армию, в документах имя и фамилию по польским правилам записали, был Андрей, стал Анджей, а польский я не хуже русского знаю, так что у меня никаких проблем не было.

— А нас постоянно в самые тяжёлые наряды ставили, солдаты оскорбляли по-всякому, бывало, что еду отбирали, драться часто приходилось, потом мы всегда виноватыми оставались, — он нахмурился от неприятных воспоминаний, немного помолчал, и спросил с надеждой в голосе:

— А что дальше?

— Ты мне сначала скажи, как Вы в той балке оказались?