Пустынный океан (СИ) - "Ad Astra" - Страница 16

Мне не нравилась эта работа, равно как и первая, что висела в метре. Но, думаю, если все переделать, то получится лишь хуже. Императрицы никогда не придавали значения своим брачным портретам. Для них эти картины были словно обручальные кольца. Они делали галерею и вскоре забывали о ней, позируя для одиночных портретов, коими украшали главные залы. Мало кто замечал, что чувствующие маары изображали на полотнах настоящие эмоции, скрывали на рисунках детали, заметив которые приятное произведение вдруг становилось уродливым и пугающим.

Я не любила холсты мааров именно по этой причине. Тебе на стену вешали неприятную правду, в то время как ты сам мысленно завидовал тем семьям, что создали свой союз на крепкой любви. От их картин исходила теплота. Рядом с моими портретами было холодно…

Я не любила нага. Художник это знал. Я опасалась второго мужа. Маар это понимал. Он не мог исказить свое произведение, иначе бы он перестал быть художником. Поэтому он создал это. Свое темное детище, пропитанное не то страхом, не то благоговением перед ужасным.

Фоном холсту служило темное предгрозовое небо и кованая арка, обвитая плющом и черными цветками. Теми самыми, что росли на лугах в моем детстве. Проклятыми. Но вот знал ли кто-то еще о значении этих растений? Нет, ведь всем было все-равно. Это произведение больше походило на работу путешественника, решившего изобразить сцену из услышанной им баллады. Баллады, в которой страшный змей похищает деву. Баал мгновенно бросался в глаза. Не только из-за хвоста, которым он кольцом окружил мою фигуру, но своим телом, своей мрачной аурой, которая исходила даже от его нарисованного лица. Черные дорогие одежды, прищуренный взгляд, направленный на мое лицо, которое он аккуратно держал за подбородок, еле заметная ухмылка. Другой рукой змей сжимал мою талию, разворачивая фигуру так, что я стояла боком к наблюдателю. На картине я выглядела слабой, невероятно бледной, но почему-то взгляд, которым я смотрела на Баала, у меня был уверенный. Словно в противовес, чтобы показать два абсолютно разных характера, маар изобразил меня в белом платье с распущенными волнистыми волосами, будто это могло больше придать моему образу облик невинной жертвы…

— Ваш голос так и не вернулся? — задал мне вопрос маар, когда я сопровождала его к выходу. Вопрос был скорее риторическим, но так художник хотя бы нарушил молчание.

Я отрицательно покачала головой. Теперь, когда я, надеюсь, временно потеряла голос, у меня было гораздо больше времени, чтобы подумать над ответом вопроса, который мне задавали. Не было места брошенным невзначай словам, каждое мое предложение, которое я писала на листе, было продумано. Впервые я осознавала ценность слов. Впервые задумывалась над тем, о чем раньше и помыслить не могла.

— Госпожа, берегите себя. Не нагружайте себя работой сейчас, вам нужен отдых. И…

Голос старика прервался, и я вопросительно подняла брови.

— Прошу вас, не убивайте маара, сидящего в вашей тюрьме…

Прежде чем кивнуть, я внимательно осмотрела старого художника. Ни капли схожести с тем шахтером, что сейчас в моей темнице. Значит, не родственники. Впрочем, я наслышана о крепких связях в расе мааров, что друг за друга стеной станут.

— До свидания. Буду с нетерпением ждать возможности вновь нарисовать ваш портрет.

Дверь закрылась, и я оказалась в зале одна. Наедине со своими хаотичными мыслями, от которых уже неделю болела голова. Все больше времени я начала отчего-то проводить в купальнях, все чаще стала задумываться о жизни тех, кто меня окружает, а не о собственных чувствах, на которые вдруг стало все-равно. На многое вдруг стало все-равно. На одежду, украшения, на власть, к которой я ранее стремилась, на статус…Думаю, было бы намного проще, не будь я дочерью императрицы. Сейчас хотелось оставить эту жизнь, наполненную ложью, и уехать далеко-далеко, туда, где можно было бы смириться со своими мыслями, но…Я знала, как важен статус для Валефора, для Баала, для моей матери, титул которой я унаследую и…Это стало сильно давить. Перекрывать путь дороги, что вела к свежему воздуху.

Взяв со столика бумагу и перо — теперь на каждом столе во дворце лежала бумага, чтобы я могла высказать свои мысли — я кивнула пробегающей мимо служанке, что низко поклонилась. Я достаточно окрепла, чтобы спуститься в темницу.

У её входа стояли двое стражей, что, увидев меня издалека, тут же открыли дверь, зажигая над лестницей фонари. Оборотни. Вот кого Валефор нанял для охраны дворца…Они исполняли свой долг великолепно. Не задавали никогда лишних вопросов и будто понимали без слов, чего от них хотят. Один из стражей спустился вниз и подал мне руку, когда я сходила с последней ступени.

Темница была небольшой: всего десять камер с прочными решетками. Подолгу заключенные здесь не задерживались, и от осознания этого факта мне стало не по себе. Не из-за сырости или мрачности тюрьмы, а из-за того, что находящийся здесь заключенный не будет мне служить. Но и убить его я не могу, иначе в его спасении не было и смысла. Если я убью его, это будет означать, что я противоречу своим словам. Никогда бы не подумала, что начну рассуждать подобным образом. Наверное, раньше я бы не стала заострять на подобном свое внимание. Не хочет, так не хочет. Смерть, так смерть.

Шахтер сидел в последней камере. Предпоследняя была разрушена — прутья решетки изогнуты. Я жестом показала, чтобы камеру открыли. Страж помедлил, крутя в пальцах приготовленный ключ. Щелчок замка, скрип решетки, мои шаги внутрь. Кистью я помахала в сторону оборотня, негласно приказывая тому уйти. Страж остался стоять на месте. Я нахмурилась и вновь повторила жест, мне лишние уши ни к чему. Оборотень, потоптавшись на месте, отошел на три камеры назад, где остановился. Это я поняла по шагам. Что ж, и его можно понять. Если со мной что-то случится, его казнят.

Я села на лавку прямо напротив шахтера. Он недвижно сидел, сгорбившись и не поднимая на меня своей головы, поэтому я пересела на лавку рядом с ним. Довольно опрометчиво с моей стороны, но почему-то мне вдруг стало его жаль. В углу я увидела его разбитую маску…

Дотронулась до его плеча, чтобы привлечь внимание, но он не двинулся. Его мускулистые руки безвольно лежали на коленях, а густые спутанные волосы свисали вниз, закрывая его лицо. Я вновь коснулась его плеча, на этот раз сильнее, и маар несколько повернул свою голову в мою сторону. Я чувствовала на себе его взгляд, но разглядеть за синими волосами его лицо не могла. Он медленно выпрямился, наклонил шею в сторону, отчего та издала неприятный хруст, а затем повернул ко мне свое озлобленное лицо. На его скулах играли желваки. Маар приоткрыл рот, чтобы явно сказать что-то обвиняющее, но затем, сжав зубы, глубоко выдохнул, словно успокаивая самого себя. Именно я была виновата в том, что он здесь, но именно я спасла ему жизнь. И я знала, почему именно он так зол…

Взяла в руки перо. Он несколько удивленно посмотрел на то, что я не говорю, а пишу. Я же прониклась к нему еще большей благодарностью, ведь на его месте я бы очень злилась на того, кто косвенно виновен в гибели товарищей.

«Я хочу, чтобы вы остались со мной и жили дальше».

Смогла бы я произнести эти слова? Не думаю. Но на бумаге они были к месту и смотрелись как нельзя лучше. Маар равнодушно прочитал написанную строчку и отрицательно мотнул головой. Я поймала себя на мысли, что не могу отвести взгляд от его удивительно яркой голубой радужки. У него был прямой нос с небольшой горбинкой, проступающая щетина, густые темно-синие брови. Романтичный Табрис и этот сильный небрежный маар, от которого исходила непоколебимая воля…Теперь-то я понимаю, каким должен быть мужчина.

«Почему?». Написала я вполне очевидный вопрос. Маар внимательно на меня посмотрел.

— Там были люди, не заслуживающие смерти, — его голос был тихим и басовитым с долей хрипоты. — Но они погибли просто потому, что хотели жить…Их заслали туда потому, что их существование было кому-то неудобно. Они хотели жить. Но их больше нет. Я заслуживаю смерти за свое деяние. Но я выжил. Разве это правильно?