Волонтер девяносто второго года - Дюма Александр - Страница 12

• Предыдущая
• 12/99
• Следующая

— Сомневаюсь, что он согласится брать с тебя деньги.

— Но я же буду получать их от вас, господин Друэ.

— Это другое дело: правительство не заплатит тебе за то, что ты будешь обшивать для меня стены, а аббат Фортен получает от него деньги за умственное, то есть светское, и духовное воспитание своих прихожан.

— Несмотря ни на что, мне хотелось бы быть в состоянии предложить ему плату…

— Именно к этому я и клоню. Ты сможешь предложить ему все что пожелаешь: сегодня буфет, который можно поставить в столовой; завтра — зайца, чтобы его потушить; послезавтра — куропатку, чтобы зажарить ее на вертеле; в любой другой день — кабаний окорок для засолки. Отец Фортен любит вкусные вещи и через год станет твоим должником.

— Как легко вы все улаживаете, господин Жан Батист!

— Я действую согласно праву, друг мой. Право — властелин мира, и всегда об этом помни. Бог и право тождественны. Когда-нибудь народы станут жить согласно праву и, следовательно, добьются справедливости, правосудия и свободы, ибо они будут жить по законам Бога, заключающим в себе все эти добродетели.

— Мне кажется, господин Друэ, что до тех пор у меня еще будет много свободного времени.

— Мы потратим его с пользой. Наступит время, мой юный друг, и оно не за горами, когда нация призовет всех своих детей; тогда она найдет место каждому по его склонностям и способностям; война — дело молодых, ты молод, а значит, станешь солдатом. В то время, хотя еще и сохранятся привилегии для дворян, права будут предоставлены и простым людям, заслужившим их. Солдат не будет обречен всю жизнь прозябать в нижних чинах; у него появится возможность стать офицером — капитаном, полковником, может быть, даже генералом. Следовательно, ты должен освоить две науки: первая, необходимая солдату, — это умение владеть холодным оружием (об обращении с ружьем я не говорю, это ты умеешь); вторая, необходимая офицеру, — это умение снять план. Так вот, я нашел тебе учителя фехтования и преподавателя геометрии. За шесть франков в месяц Бертран из деревни Илет — он служил учителем фехтования в моем полку — будет давать тебе по два урока фехтования в день: на шпагах и на эспадронах. Через год ты сможешь сразиться с любым противником. За то, что ты своим отличным почерком будешь копировать его чертежи, Матьё, землемер из Клермона, будет каждое воскресенье заниматься с тобой по два часа, и через три месяца ты научишься снимать планы. Что касается рисования, то тебе же не надо быть художником, и научиться рисовать ты можешь самостоятельно.

— Конечно, господин Друэ, я прочел в «Эмиле», что один лакей вбил себе в голову стать рисовальщиком и художником и через три года добился своего.

— На то, чего лакей добился за три года, у тебя уйдет шесть лет. Но слушай, вот план твоего воспитания: латынь — с аббатом Фортеном, одновременно с латинским языком ты изучишь историю, а все, что не узнаешь из латыни, прочтешь в книгах; фехтование — с Бертраном, геометрия — с Матьё. Ты вполне прилично сидишь верхом, чтобы за два месяца упражнений в манеже стать хорошим наездником. Кстати, у меня на почте в конюшне сорок лошадей, и они в твоем распоряжении. Теперь, когда мы обо всем договорились, а Бийо и Гийом уже приготовили завтрак, давайте сядем за стол и — на охоту!

Согласно нашей привычке, мы плотно позавтракали; охота тоже была удачной. Господин Друэ увидел, каких успехов в учении я достиг в его отсутствие, и поздравил меня.

За обедом разговор перешел на политику. Господин Гийом провел в Париже две недели и приехал переполненный новостями. Все, о чем он рассказывал, было для меня почти китайской грамотой, но благодаря г-ну Друэ я тем не менее кое-что понял.

Мария Антуанетта — я едва знал имя королевы, восседавшей на троне Франции, — стала еще более непопулярной, чем когда-либо раньше.

Господин Жан Батист коротко объяснил мне причины этого.

Мария Антуанетта, австриячка, дочь нашей заклятой врагини Марии Терезии, сначала была принята французами как символ мира, как залог согласия; но постепенно обнаружились ее приверженность к Австрии и неприязнь к Франции, что оттолкнуло от королевы сердца людей.

Союз Австрии с Францией на самом деле преследовал лишь одну цель: Мария Терезия льстила себя надеждой, что со временем Людовик XV сможет помочь ей снова вступить во владение теми провинциями, которые король Пруссии насильственно отторг из-под ее власти. Это желание доходило у нее до забвения собственного достоинства.

Госпожа Пуасон, ставшая маркизой де Помпадур, во всем влияла на короля; Мария Терезия унизилась до лести ей, в письмах называя маркизу своей кузиной!

Эта Пуасон, эта маркиза де Помпадур, эта «кузина» императрицы Марии Терезии не знала угрызений совести: ради сохранения своей власти, ради удовлетворения своей гордыни она продала бы Францию за звонкую монету точно так же, как продала себя…

Как бы там ни было, козни г-жи де Помпадур потерпели неудачу, благодаря влиянию, которое дочь короля мадам Аделаида оказывала на своего отца, Машо и д'Аржансона прогнали; маркиза едва не лишилась королевской милости.

Что касается Марии Антуанетты, то вплоть до 1778 года она не вмешивалась в дела государства: ими единолично управлял непреклонный Тюрго; однако Тюрго наконец пал и уступил место г-ну де Калонну, тому прелестному г-ну де Калонну, кто на все требования королевы отвечал:

— Если это возможно — значит, уже сделано, если невозможно, то будет сделано.

И, король, невзирая на нищету государства, покупает Сен-Клу; королева, невзирая на то что народ голодает, покупает Рамбуйе; г-жа Жюль де Полиньяк запускает лапу в государственную казну и сразу вынимает из нее пятьсот тысяч франков на приданое для своего новорожденного; Мария Антуанетта выбрасывает миллионы на прихоти своих фавориток, и по стране на этот счет ползут самые гнусные слухи.

Возможно, это были злобные наветы; но если клевету повторяют все, она становится хуже правды, что держат в тайне.

Господин де Калонн тоже пал, признав дефицит и произнеся при этом страшную остроту:

— Дефицит существует, это верно, но его можно восполнить.

— Чем? — спрашивает Франция.

— Злоупотреблениями, — отвечает министр.

Таким образом, поддерживать платежеспособность государства можно было лишь злоупотреблениями. Если их уничтожить, то государство обанкротится.

Поэтому королеве дали прозвище Госпожа Дефицит.

Министром, в свою очередь, назначается де Бриенн. Это человек королевы или, вернее, аббата де Вермона. Бриенн назначил аббата де Вермона учителем французского языка при королеве, а аббат сделал г-на де Бриенна министром.

Во время пребывания Гийома в Париже произошло падение де Бриенна. Оно было великолепно: именно так парижане провожают ненавистных министров.

Париж был иллюминирован в Бастилии, на Кур-ла-Рен, от Монмартра до Монружа, а несчастного архиепископа Сансского осыпали бранью и освистали, чучело его сожгли; самого же министра гнали камнями до заставы. Еще немного, и его, как святого Этьенна, забили бы камнями насмерть.

На его место министром был назначен г-н Неккер.

Рассказав мне, кто такие были Мария Терезия и Мария Антуанетта, г-н де Калонн, аббат де Вермон и г-н де Бриенн, Друэ объяснил мне, кем был г-н Неккер.

Господин Неккер, столь хвалимый в 1789 году, был женевец, банкир, заёмщик; правда, он сам погубил займы, обнародовав в своем отчете за 1781 год данные о нищете монархии. Однако распространился слух, что г-н Неккер, оказавшийся в столь же затруднительном положении, как и его предшественники, будет вынужден созвать Генеральные штаты. Это означало призвать весь народ к осуществлению его прав, разрешив людям составить свои жалобы, сформулировать свои наказы и избрать выборщиков.

Избрать выборщиков, сформулировать наказы, составить жалобы означало дать голос немому духу народов. Мир думал; Франция же вскоре заговорит.

Таковы были новости, столь радовавшие трех наших охотников.

«Кто собирает народ, тот толкает его на бунт», — говорил кардинал де Ретц. Итак, народ скоро соберется; что же из этого последует?

• Предыдущая
• 12/99
• Следующая