Ужасный век. Том I (СИ) - Миллер Андрей - Страница 3

Да, в битвах мураддинов с Муангом сражалось немало наёмников, но одно из вольных войск выделялось особо. Ржавый Отряд за четыре года снискал великую славу, однако неоднозначную.

«Ржавым» было свойственно всё, что отличает хороших наёмников, но в превосходной степени. Лучшее снаряжение, самая отточенная и современная боевая тактика, железная дисциплина в бою. Но и самое вызывающее поведение за его пределами, самая возмутительная жадность, самая хладнокровная жестокость.

Впрочем, об этом визирь только слышал. Он не наблюдал ни за одним сражением Ржавого Отряда и никогда не видел самого его легендарного командира, Шеймуса. Ржавого Капитана, как того называли друзья — или Висельника, как прозвали враги. Да и не только враги, если судить по беседе в этом шатре.

Теперь предстояло увидеть. Ржавый Отряд вызвали из глубины Муанга. Он лихо втоптал в пыль встреченные силы мятежников и взял несколько приграничных крепостей — часть штурмом, часть без боя. Уже через несколько дней «ржавые» должны были достичь Фадла.

Возможно, репутация Висельника, противника совершенно безжалостного и почти непобедимого, заставит горожан сдаться? Визирь ещё немного на это надеялся.

К стенам Фадла отряд прибыл затемно. Марш-бросок вышел жёстким — останавливались только на ночь, разбивая самый простой лагерь. К счастью, в мятежных крепостях Ржавый Отряд захватил множество лошадей и верблюдов, что сильно упростило задачу.

«Ржавые» воевали в пешем строю, но перемещаться на большие расстояния всё-таки старались верхом. Каждому, конечно, лошади не найдёшь — но можно ехать посменно. Это экономит силы.

На месте уютом тоже не озаботились: было ясно, что для решающего штурма армия мураддинов ждёт только прибытия наёмников. Капитан и лейтенанты сочли разумным по-настоящему отдыхать уже в захваченном городе. В том, что Фадл получится взять с первого приступа — никто не сомневался.

Ранним утром Ангус, один из «ржавых» лейтенантов, первым делом узнал: именно ему предстоит руководить подготовкой отряда к бою. Шеймус, едва занялась заря, уехал в ставку Джамалутдин-паши: капитана назначили командовать штурмом в целом, а это задачка посерьёзнее.

— Во счастье привалило… Делать нечего, справлюсь.

Не впервой. Формально Ангус ничем не отличался от других лейтенантов, но на деле являлся правой рукой Ржавого Капитана с того самого дня, когда они впервые подняли собственное знамя: почти двадцать лет. Было много причин тому, что Шеймус доверял Ангусу более прочих. Например — они принадлежали к одному народу.

Этот народ — гвендлы, был коренным населением северно-восточных окраин давно погибшей Старой Империи. Даже в те благословенные времена гвендлы уже считались пережитком тёмных веков, однако до сих пор не исчезли. Родина всегда была далека, а в последние годы особенно — ведь Ржавый Отряд, ища удачи и обогащения, достиг берегов Шера.

Кочующее с войны на войну войско, разумеется, объединяло непохожих.

Большинство происходило с раскинувшегося по ту сторону океана Ульмиса: такого огромного, что восточные пределы материка никому не были известны. Те люди родились в королевствах, возникших на месте Старой Империи, а потому говорили на более-менее похожих языках. С остальными выходило сложнее — но рано или поздно для каждого, кто заржавел, единственным отечеством становился отряд. Различия отходили на второй план, как и память о прежней жизни.

Какие только люди не попадались среди солдат и населения лагеря! Разве только от хорошей жизни редко присоединялись. Недобитки сокрушённых армий, обедневшие горожане, уставшие от своей лямки землепашцы, бывшие или беглые преступники, благородные происхождением изгои, запятнавшие честь рыцари — вот таких пруд пруди.

Рекрутов не спрашивали о прошлом, довольно было имени — а далее из них предстояло делать солдат. Примером и поощрением пробуждать отвагу, муштрой прививать дисциплину, учить военному делу.

Чтобы бы ни выковал когда-то кузнец, вопрос один: достаточно ли изделию прочности, чтобы заржаветь целым, а не сломаться прежде. Недостатка желающих служить под началом Ржавого Капитана никогда не бывало, а вот способны на это оказывались немногие. Такой подход и сделал из «ржавых» войско, имеющее право называть себя непобедимым. И требовать соответствующей оплаты, разумеется.

Окончательно поборов утреннюю сонливость, Ангус обратился к сержанту, который ожидал распоряжений у его шатра.

— В полдень всем офицерам собраться у знамени. Подготовить лазарет, но разгружать только самое необходимое. Послать сержантов, которые говорят на мураддинском, в главный лагерь — за деревом. Дерево понадобится, а рубить тут нечего, и повозки разбирать мы больше не станем!

Ну вот, начало положено. Теперь Ангус, прежде одетый только в нижние штаны, начал приводить себя в порядок, чтобы выйти в лагерь. Правой руке командира важно подавать пример: нельзя показываться из шатра в абы каком виде.

В сорок два года Ангус удивительным образом выглядел и ощущал себя лет на десять моложе. Он был высок ростом, широк в плечах, весьма атлетичен. Лицо — типично гвендлское: широкое, с крупным носом и тяжёлым подбородком. Не самые утончённые черты, однако почти все женщины считали, что лейтенант хорош собой. Быть может, благодаря его роскошной вьющейся шевелюре — характерного для гвендлов медового оттенка.

Цвета отряда преобладали в одежде Ангуса — нелепо дорогой для походной жизни, крикливой и изобилующей излишествами, как у большинства опытных наёмников. У его сшивных шосс одна штанина была красной, а другая оранжевой. Декоративные разрезы, покрывавшие чёрный камзол с дутыми рукавами, обнажали оранжевую же подкладку. И гульфик — абсурдно огромный, само собой!

Ангус подпоясался, собрал волосы в хвост, набросил на плечи клетчатый красно-оранжевый плащ — несмотря на жару. Плащ, в отличие от всего прочего, имел особое значение.

Солнце уже поднялось довольно высоко, лагерь бурлил. Настроение у солдат было приподнятым. Все чувствовали: бой близок, а превыше славной драки ни один наёмник ничего не ценил.

Мимо прошли женщины — «обозные жёны», тащившие вёдра с водой. В другую сторону спешили смуглые рекруты из местных, ещё не заслужившие носить цвета отряда: они волокли пороховые бочонки. Справа доносились запахи полевой кухни, слева — бодрая песня, под которую солдатам было сподручнее разгружать повозки. Куда-то торопился отрядный лекарь Кресс, окруженный мальчишками-подмастерьями. Несколько солдат в клетчатых плащах водили брусками по волнистым клинкам двуручных мечей.

Цвета отряда мог носить каждый, кто прошёл подготовку и побывал в бою. Но такой плащ нужно было по-настоящему заслужить — его имел лишь каждый пятый-шестой, и у таких людей всегда находились дела поважнее черновой работы. Ветераны.

— …да отвяжись со своим Творцом Небесным! Вона, глянь на аззинийцев — скачут вокруг костра, аки обезьяны. И сами-то чёрные сволочи, шо демоны твои. А потеряли шестерых за год! Видать, не в плясках ихних да крестиках ваших дело…

— Дык то ж демоны им и помогают!

— А к чему? Поболе твоего видал земель, и кому только люди не молятся: поди разбери, что им помогает? Вона шо… Ты залезь на стену без доспеха, с одним крестиком своим на груди! Во тады и потолкуем за Творца Небесного. Слабо?

Чернокожие аззинийцы и правда оказались превосходными солдатами — хотя, даже по меркам крайне пёстрого войска, выглядели диковато.

Разговоры не стихали повсюду, и всё вращалось вокруг предстоящего штурма.

— Не, не нравятся мне мураддинские бабы, вот уж даром не надо. Страшные, как моя жизнь. А в Муанге девки хороши! Худющие только: жратвы полно, а все худющие, об кости бьёшься. Блажь какая-то, нихера не понимаю…

— Всё одно лучше бабы на Ульмисе: как уплыли, вообще жизни не стало.

— А мне мураддинки нравятся. Смугленькие!

— Дак ты сам на них похож.

— Чо? На бабу похож?!

— Да не, я ж не про то! Смуглый ты, говорю. Расслабься…