Замок Эпштейнов - Дюма Александр - Страница 26

• Предыдущая
• 26/54
• Следующая

Незнакомец слушал необычную историю Эберхарда серьезно, без улыбки, как человек, который познал ненадежность и слабость человеческого ума, но верил в беспредельность Божьего всевластия. По обыкновению, Эберхард почти не упоминал о графе фон Эпштейне. Тайна ревности Максимилиана и смерти Альбины осталась между ней и Богом, и странник оплакал неожиданную и загадочную смерть Альбины, не подозревая здесь преступления.

Не меньше незнакомца интересовало все, что касалось семейства смотрителя охоты.

— Так значит, вы знали ту, которая стала мне второй матерью — Вильгельмину, если ее безвременная кончина так удручает вас? — спросил Эберхард. — Вы говорите о ней и о моей матушке так, как будто они родные сестры.

— Они и были сестрами… Но вы говорите, что Гаспар Мюден еще жив и что у Вильгельмины и Йонатаса осталась дочь?

— Да, это Розамунда, моя сестра. Йонатас вчера отправился за ней в Вену. И мне кажется, что с ее возвращением для меня начнется новая жизнь; я так и сказал сегодня ночью матушке.

— А когда вернется Йонатас?

— Думаю, совсем скоро. Он должен спешить, чтобы исполнить последнюю просьбу Гаспара. Старик уже не поднимается с постели и перед смертью хотел бы повидаться с внучкой. Ведь мы должны делать все, что в наших силах, чтобы исполнить последнее желание умирающего. Но выполнить вторую просьбу старика под силу лишь Господу Богу: Гаспар хотел узнать, что стало с Ноэми, его второй дочерью, умерла ли она богоугодной смертью или по сей день живет и благоденствует. Но Ноэми во Франции, и нет человека, который мог бы успокоить бедного старика.

— Есть такой человек.

— Кто же он?

— Я.

Эберхард любезно предложил незнакомцу остановиться в лесном домике Гаспара, и новый друг принял предложение с самой горячей благодарностью.

— Мне только не хотелось бы показываться на глаза старому Гаспару, пока не приедет Йонатас, — сказал он. — Как только старик увидит внучку и его первое желание исполнится, я обещаю выполнить и его вторую просьбу.

Незнакомец говорил с Эберхардом доверчиво и убедительно, поэтому мальчик согласился, хотя эти слова и озадачили его. По мере того как они приближались к дому, незнакомец все более замедлял шаг. Грудь его вздымалась от волнения: казалось, ему трудно дышать. Очутившись перед домиком, утопавшим в зелени винограда, он внезапно остановился, не в силах сделать больше ни шагу. Эберхард смотрел на него с удивлением, но расспрашивать не решался. Наконец незнакомец справился с волнением и переступил через порог. Эберхард проводил его в комнату, наиболее удаленную от той, где находился больной; там гость и провел остаток дня, то отдыхая, то принимаясь писать письма. Потом наступила ночь, такая же ясная и светлая, как накануне, и когда Эберхард заглянул вечером к своему новому знакомому, тот попросил отвести его в замок. У мальчика был свой ключ от калитки в парк, и он мог беспрепятственно появляться и исчезать. Мы уже говорили, что двое или трое слуг, оставленных графом Максимилианом в замке, не обращали на его сына никакого внимания, поэтому ему не составляло труда исполнить просьбу незнакомца и провести его в старое обиталище семейства Эпштейнов.

Сначала они очутились в саду.

С этого момента Эберхард не переставал удивляться. Казалось, сад воскресил в душе незнакомца тысячи воспоминаний. Он останавливался возле каждого куста, возле каждого дерева. Проходя мимо беседки, он сел на скамью, сорвал ветку жимолости, поднес ее к губам. Выйдя из сада, они попали в замок. После смерти Альбины здесь ничего не изменилось. Незнакомец сразу направился в часовню. Там было темно, только полоска лунного света, проникавшего сквозь цветные стекла окна, падала на обитую бархатом скамеечку для молитвы, где все еще лежала Библия, раскрытая на той самой странице, которую не дочитала Альбина. Незнакомец упал на колени, уронил голову на раскрытую книгу и погрузился в страстную молитву.

Эберхард стоял в дверях и смотрел на человека, которого он видел впервые, но для которого, казалось, каждый предмет в замке таил в себе какое-то воспоминание. Прошло четверть часа. Незнакомец встал с колен. Теперь он сам вел Эберхарда — и вел прямо в красную комнату.

Перед входом Эберхард остановил незнакомца, уже взявшегося за дверную ручку:

— Это была комната моей матушки.

— Я знаю, — ответил незнакомец.

И он вошел в комнату. Мальчик двинулся следом. Комнату освещал только лунный свет, но он был достаточным, чтобы можно было различать предметы. Незнакомец оперся на большое дубовое кресло.

— Это кресло моего дедушки, графа Рудольфа, — сказал Эберхард.

— Я знаю, — снова ответил незнакомец.

Он придвинул другое кресло, похожее на первое.

— Это кресло моей бабушки Гертруды, — сказал мальчик.

— И это мне известно, — ответил гость.

Потом незнакомец встал у дверей и стал смотреть на кресла. Видимо, даже то, как они теперь стояли, пробудило в нем какое-то глубокое и давнее воспоминание, потому что он закрыл лицо руками и разрыдался.

Прошло несколько минут.

— А теперь, — сказал незнакомец, — спустимся в склеп.

Эберхард знал только один путь в склеп — через часовню, поэтому он повернулся, намереваясь выйти из комнаты, но рука незнакомца остановила его.

— Иди сюда, — позвал он.

Удивленный Эберхард покорно последовал за странным гостем, который, видимо, знал замок лучше, чем он сам. Незнакомец подошел к гобелену, висевшему между окном и изголовьем кровати, и прикоснулся рукой к стене. К великому изумлению Эберхарда, стена пришла в движение; в лицо ему ударил влажный ветер, и его глаза, привыкшие видеть в темноте, подобно глазам диких зверей, с которыми он проводил ночи в лесу, различили ступени какой-то лестницы.

— Иди за мной, — сказал незнакомец.

Все больше и больше удивляясь, мальчик последовал за гостем.

По мере того как наши ночные странники спускались по ступеням этого своеобразного коридора, проложенного вдоль стены, они все явственнее различали мерцающий внизу слабый свет. Это была лампа, горевшая в склепе: по распоряжению одного из предков Эберхарда она должна была гореть постоянно.

Эберхард и незнакомец оказались перед небольшой решетчатой дверцей. Она была заперта, но спутник Эберхарда пошарил рукой за колонной, вынул оттуда висевший на гвозде ключ и открыл замок. Эберхард вспомнил, что не раз замечал эту дверцу, когда бывал в склепе, но никогда не интересовался, куда она ведет.

Мальчик преклонил колена возле могилы своей матери, незнакомец — возле гроба графа Рудольфа. Затем незнакомец, остановившись вначале перед могилой графини Гертруды, направился к могиле Альбины и подошел к мальчику, который молился так самозабвенно, что не заметил его приближения.

Подойдя к Эберхарду, незнакомец некоторое время наблюдал за ним. То, что он услышал, поразило его: это была не молитва, а обычный разговор. Невозможно было поверить, что мальчик обращается к усопшей: он говорил с матерью так, как будто она была жива. Порой он замолкал и с улыбкой прислушивался к чему-то. Незнакомец встал на колени напротив Эберхарда.

Так, словно забыв друг о друге, они оставались достаточно долгое время.

Наконец незнакомец поднялся и взял Эберхарда за плечо.

— Пойдем, — сказал он. — Уже поздно, и ты, наверное, устал.

Склонив голову на могилу матери, мальчик спал…

Шли дни. Незнакомец относился к Эберхарду как к родному сыну, и мальчик, помня о том, что произошло в склепе, привязался к нему. Когда их отношения стали более задушевными, гость попытался расспросить мальчика об отце, но, увы, Эберхард ничего не мог ему сообщить.

— По правде говоря, я даже не уверен, что смог бы сейчас его узнать. Он уехал неожиданно, и с тех пор прошло много лет. Граф всегда заботился только о моем старшем брате Альбрехте, и это, наверное, правильно. Я не жалуюсь: ведь таким образом он полностью препоручил меня матушке, а она любит меня за двоих.

• Предыдущая
• 26/54
• Следующая