Эффект Лотоса (ЛП) - Вольф Триша - Страница 37

Воздух вокруг нас, кислород в легких, атомы, из которых мы состоим. Все взрывается в этом поцелуе, и меня подхватывает течением, уносящим нас обоих в этом потоке. Я хватаюсь за него, словно меня может вырвать из его крепких объятий.

Его губы изучают мои, словно он давным-давно хотел исследовать эту запретную территорию, и теперь стремится получить ответы на все вопросы.

Мои бедра ударяются о машину позади нас, и Рис приподнимает меня, усаживая на капот, чтобы получить лучший доступ. Я дергаю его за воротник, чтобы он подошел ближе.

Слишком рано он отстраняется, прерывая поцелуй.

— Не надо, — шепчу я. Не могу думать ни о чем другом. Он просто не может остановиться, потому что я боюсь, что в таком случае рассудок одержит верх над сердцем.

Он прижимается ко мне лбом, переводя дыхание.

— Я никогда не хотел делать тебе больно, — говорит он. Я слышу боль в его голосе и верю ему. Но все-таки…

Я борюсь с желанием продолжить и потребностью узнать ответ.

Тогда почему?

— Я не доверял себе, — признается он. Я прикусываю распухшую губу, и Рис отвечает на мой невысказанный вопрос. — Я знал, что не могу вечно скрывать от тебя правду. Но как только я обо всем узнал, то стал одержим поиском доказательств, указывающих на Эббота, и именно поэтому я не мог сказать тебе — я не хотел, чтобы ты испытала такое же сокрушительное разочарование.

Что может быть хуже, чем никогда не раскрыть дело и не найти убийцу? Найти убийцу и смотреть, как он избегает наказания.

Мы оба это понимаем. Я знаю, что как хороший напарник и друг Рис хотел защитить меня от падения в кроличью нору, но…

— Я сильнее, чем ты думаешь, Рис.

Он обхватывает мое лицо ладонями, дождь вокруг нас превращается в туман.

— Я знаю, что ты сильная. Моя ошибка не имеет ничего общего с тем, какой я тебя вижу, Лэйкин. Это моя слабость… ты моя слабость. Я бы не смог остаться хладнокровным, если бы мне пришлось смотреть, как ты разваливаешься на части.

Теперь, когда все слова сказаны, и мы доказали, что профессиональная дистанция между нами исчезла — что это значит? Может, он просто заполняет пустоту после собственной трагедии? Или после того, как он открыл мне сокрушительную правду, произошло именно то, чего он боялся? Теперь он не может оставаться бесстрастным?

Что мы почувствуем завтра, если перейдем эту черту?

Летучие мыши в моей груди беспокойно трепещут.

— Это какая-то адвокатская логика? — на моих губах появляется редкая улыбка.

С Рисом мне никогда не нужно притворяться, что я знаю, как реагировать на поток эмоций. Я чувствую подавленность и справляюсь с ней по-своему, и он позволяет мне это. И принимает.

Он отвечает глубоким и чувственным поцелуем, от которого у меня перехватывает дыхание, и я на мгновение забываю жестокую правду о своем прошлом. Парковка исчезает. Дождь нам не помеха. Мы в собственном мире, в безопасном мире. В убежище.

И когда поцелуй приводит нас в гостиничный номер, когда с нас слетает промокшая одежда, и нам необходимо быть ближе, кожа к коже, я не сопротивляюсь желанию. Я позволяю приливу эмоций разрушить стены. Опаляющие прикосновения Риса изгоняют самые темные страхи.

Прямо сейчас Рис — это свет, за который я хочу цепляться, к которому стремлюсь.

Промокшая одежда валяется на полу, я стою перед ним обнаженная и уязвимая. В тусклом ночном свете ванной видны все шрамы. Мне нестерпимо хочется закрыть глаза и спрятаться, шрам, пересекающий мою грудь, только усиливает мои сомнения.

Но я держу глаза открытыми, даже когда меня начинает бить дрожь. Вместо этого я изучаю Риса. Его тело с отметинами отражает мое собственное. Раны, полученные во время работы полевым агентом, повреждение ноги. По бедру спускается белый шрам — следствие множества операций.

Он берет меня за затылок, сокращая расстояние между нами. Грубая ладонь ласкает шею, скользит на плечо, от чего по коже бегут мурашки. Дальше вниз по моей руке… и останавливается, когда касается резинки, которая всегда сковывает мое запястье.

Его палец пробирается под тонкую ленту, он проводит им по моей руке.

— Сегодня со мной тебе это не понадобится, — говорит он. Опустившись на колени, он кладет руки на мои бедра.

Я стараюсь дышать ровно, но выходит прерывистое и рваное дыхание. Я кладу руки ему на плечи, пока он нежно целует живот, грудь, мои шрамы. Один за другим он ласкает каждый шрам, который выучил, работая над моим делом.

Для нас единственный способ заниматься любовью — это принять свое тело, свою боль.

Я опускаюсь, обвивая ногами его бедра, а он усаживается на пол. Мы движемся вместе плавно, словно в танце, от которого невозможно оторваться, настолько он прекрасен. Мы занимаемся любовью на полу гостиничного номера. Мы трахаемся в постели на цветастом одеяле. И когда Рис замечает, как боль снова выступает на первый план, а мои мысли возвращаются к тому, что у меня украли, как меня предали… он не позволяет испортить нашу ночь. Он снова занимается со мной любовью. И снова. Пока я не перестаю думать.

Мы изнеможенно валяемся на кровати. Я не знаю, сколько времени, и не хочу знать.

Говорим о расследовании. Мы по-прежнему напарники — для нас это естественно. В этом смысле ничего не изменилось. Я чувствую себя такой же открытой, как и всегда с Рисом, даже когда он проводит большим пальцем по линиям моей ладони.

— Ты нашел Торренса? — спрашиваю я.

Рис шевелится рядом со мной.

— Нет. У меня такое чувство, что Риксон водит меня за нос, — он тяжело выдыхает. — Я хотел спросить Торренса, что он знает о тебе и о беременности. Попытаться выяснить, почему он солгал полиции о том, что был с Кэм.

Вот почему он отослал меня. Я думаю об этом, пытаясь проследить логическую цепочку Риса по этим двум делам, теперь зная то же, что и он: про ребёнка и Дрю.

— Но ты все еще подозреваешь Дрю.

Он успокаивающе сжимает мою руку.

Торренс может подтвердить слова Кэмерон, что дает нам повод усомниться в алиби Дрю. Был ли он с Кэм во время нападения? — Он качает головой о подушку. — Жаль, что мы не можем допросить Кэмерон.

— Именно поэтому мы и не можем, — говорю я, чувствуя, как вина пускает во мне корни. — Кто-то проследил за мной, кто-то, кто хочет чтобы эти два дела так и остались нераскрытыми.

Рис поворачивается ко мне.

— Как вела себя Челси, когда ты заявилась к Дрю?

Мне хотелось стереть это воспоминание из памяти.

— Она меня испугалась, — но из-за чего?

Кэм призналась, что была с Дрю в ту ночь после того, как уехала из «Док-Хауса», а это значит, что у Челси нет алиби. Дрю использовал Челси в качестве алиби, чтобы сохранить в тайне отношения с Кэм. Но если все стороны тайно действовали вместе… где была Челси во время нападения?

Я сажусь в постели. Записка.

Из-за всего произошедшего я совсем забыла о последней записке. Я вылезаю из постели и достаю ее из кармана брюк. Бумага промокла и вся слиплась.

— Вот черт.

— Что это такое? — спрашивает Рис, насторожившись.

Я рассказываю ему, где я нашла записку и что в ней говорилось. Я кладу ее на стол, чтобы она высохла, в надежде, что ее еще можно спасти.

— Автор считает, что нам пора встретиться, — добавляю я.

— Мне это не нравится, Лэйкин. Тебе придется действовать на их условиях.

Я киваю.

— Я знаю. Честно говоря, я решила, что это еще одна попытка меня отпугнуть, — но время. Кто последовал за нами в «Тики Хайв»? — У Челси было достаточно времени, чтобы оставить записку и уехать домой, прежде чем там появилась я. — Это возможно, но… — Думаешь, автор записки — убийца?

Рис проводит рукой по растрепанным волосам.

— Не хочу показаться сексистом, но я никогда по-настоящему не подозревал Челси, потому что этот уровень садистской мести выходит за рамки профиля женщины-убийцы. Убить мать и ее будущего ребенка… это очень нетипично.

Типично это или нет, но это дает ей мотив. Насколько сильно она хотела убрать меня из жизни Дрю?