Путница - Лисина Александра - Страница 1

Признаться, я люблю ночи – долгие, тихие, безлунные, когда уже в двух шагах нельзя ничего различить. Мне нравится слушать беззвучный шепот ветра, нравится купаться в невидимом бархате сумерек, бродить по траве, касаться этой хрупкой красоты и неотрывно следить за тем, как преображается мир под накинутым сверху полупрозрачным ночным покрывалом.

Многие пугаются кромешного мрака, кто-то спешит подсесть к яркому костру, кто-то ежится, вспоминая рассказы о чудовищах Приграничья и вечно голодных упырях. А мне не страшно. Напротив, мне хорошо и как-то по-домашнему уютно, словно вокруг величественной стражей возвышаются не молчаливые деревья, а родные стены, в которых не посмеет притаиться никакой враг.

Ночь – это мое время. Час моей силы и наивысшего моего пика. Ночью мне удается творить такое, за что я бы не осмелилась взяться при солнечном свете. Ночью я будто просыпаюсь от долгого сна и становлюсь такой, какой никогда не бывают мои многочисленные маски.

Ночью я обретаю свободу…

Конечно, я и луну очень люблю. Какой-то странной, противоречивой любовью. Она неумолимо тянет меня к себе, заставляет подолгу смотреть в темное небо, жадно изучая ее бледный лик и страстно желая дотронуться до далеких звезд.

Я не могу противиться ее чарам. Не могу отказаться от ее силы. Я схожу с ума от ее загадочного света. Но в то же время боюсь когда-нибудь потеряться под ее ласковыми лучами. Того, что однажды не устою и в один прекрасный день… быть может, даже очень скоро… не сумею удержать то, что с каждым днем все сильнее рвется наружу. Мою настоящую суть, мою истинную природу, бьющуюся внутри, словно накрытый стеклянным колпаком мотылек..

Не знаю, сколько еще я смогу ее удерживать. Не знаю даже, какой она будет, если мои силы все-таки иссякнут. Чувствую, что надолго их не хватит, и совсем не уверена в том, что это, вырвавшись на волю, будет выглядеть красиво и завораживающе, как первый полет новорожденный бабочки. Напротив, мне все чаще кажется, что я прячу в себе нечто очень сомнительное. Нечто странное и совершенно чуждое этому миру. Что-то такое, чего даже я ужасно боюсь.

На берегу небольшого ручья этой ночью тоже удивительно тихо. Не стрекочут невидимые сверчки, не перекликаются друг с другом ночные птицы, не слышно голосов вышедших на охоту хищников, не шуршит в зеленой листве неугомонный ветер.

Я опустилась в воду, стараясь раньше времени не смотреть на пугливо дрожащее отражение.

Не знаю, почему я выбрала именно эту ночь, чтобы нарушить свое давнее правило. Не знаю, зачем полезла сегодня в ручей, намеренно избегая присутствия Ширры. Наверное, устала себя обманывать? А может, тот факт, что он меня не испугался, к этому подтолкнул? Наверное, мне тоже захотелось на себя посмотреть без личины и собственными глазами убедиться… в чем? Сама не уверена, что знаю ответ на этот вопрос. Однако мне все еще хотелось надеяться, что, быть может… когда-нибудь, где-то и хотя бы ненадолго… я все-таки смогу жить среди людей, не опасаясь удара в спину. И что хотя бы один из них не проклянет меня, как только увидит.

Решиться на это было нелегко. Я несколько дней старательно готовилась. Выбирала время. Собирала по крупицам мужество. И вот теперь наконец смогла, пришла. Зашла в прохладную воду. После чего крепко зажмурилась, одновременно с громко колотящимся сердцем приближая лицо к непрерывно текущей воде, и только после этого медленно открыла глаза.

Ширра вернулся, как всегда, неожиданно. Возник черным призраком из-за деревьев, настороженно оглядел мою фигуру в мокрой рубахе, сидящую у ручья и сиротливо обнявшую колени. Секунду поколебался, будто не был уверен, что его присутствие тут уместно. Но потом все-таки подошел и вопросительно на меня взглянул, словно интересуясь, все ли у меня в порядке.

Я не отозвалась, погруженная в свои мысли. Признаться, даже не сразу его заметила. А когда холодный нос деликатно ткнулся в мою руку, машинально погладила, а потом снова уставилась прямо перед собой, анализируя то, что недавно увидела.

Пальцы сами собой ухватились за слегка похолодевшую жемчужину, словно ища в ней поддержку и спасение. Затем неловко соскользнули, зацепившись за плоский черный камушек, висевший там же, рядом с моим амулетом. Недолго повертели его в руках и со вздохом тоже отпустили: все-таки чужая вещь, хоть и доверенная мне на время. С ней надо быть осторожнее.

Я незаметно покосилась на Ширру, хорошо помня его ошеломление, когда он впервые увидел свой драгоценный агат рядом с моей голубой красавицей. Сказать, что громадный зверь впал в ступор, – значит не сказать ничего. Мне в жизни не приходилось видеть у кого-то в глазах такое растерянное выражение. Впрочем, он быстро пришел в себя. А в последние дни так явно подсовывал его в мои руки, стремясь сбежать до того, как мне удавалось вернуть его обратно, что в конце концов пришлось его забрать, давая Ширре возможность спокойно охотиться.

Однако была в этом и положительная сторона: по крайней мере, теперь я не боялась выронить его сокровище. Правда, для этого агат пришлось повесить на единственную уцелевшую цепочку – мою. А его цепь до поры до времени убрать в карман.

Перехватив пристальный взгляд оборотня, который слишком уж внимательно следил за моими пальцами, я спохватилась и, выпустив агат из рук, убрала цепочку под рубаху.

Близость его амулета к моей жемчужине меня тоже временами настораживала. Порой он так нагревался, что казалось – еще немного, и рубаха начнет дымиться. Спасало только одно: голубая красавица тут же начинала остывать, и непонятный жар пропадал так же быстро, как и появлялся. Она как будто останавливала его. Можно даже сказать, дополняла. Да и вообще они смотрелись на удивление гармонично – крупная, холодно мерцающая жемчужина и сравнительно небольшой, угольно-черный агат, в чьей крохотной впадине она так замечательно поместилась.

Ширра бесцеремонно ткнулся в мое колено, явно пытаясь привлечь внимание, но я не пошевелилась. Так и стояла в одной рубашке, пытаясь понять, зачем я сегодня сделала то, что сделала. Но он не отстал: не получив ответа, пихнул немного выше, в бедро, ненароком пощекотав кожу жесткими усами. Смахнул оттуда языком пару влажных капелек. Потом, видимо, вошел во вкус и с явным удовольствием провел холодным носом снизу вверх, беззастенчиво задирая край и без того короткой рубахи и явно нацеливаясь на еще более смелые свершения.

Внезапно очнувшись, я звучно хлопнула ладонью по наглой морде и одернула одежду. Ширра заворчал, за что получил еще один щелчок по носу, и, вскинув голову, обиженно засопел.

– Много себе позволяешь, – спокойно проинформировала я озадаченного зверя. – Может, ты и не человек, но определенно – мужчина. А я такие вольности ни от кого терпеть не собираюсь.

Ширра раздраженно дернул хвостом и скрылся в лесу. А я, поколебавшись, снова шагнула в ручей и с неровно колотящимся сердцем заглянула в медленно текущую воду.

Что ж, все правильно: именно это я и видела каких-то полчаса назад в отражении. Заостренное книзу лицо с безупречно белой кожей, широкие скулы… на мой вкус даже слишком широкие. Аккуратный нос с излишне коротким и немного вздернутым кончиком. Длинную белоснежную челку, странным образом ломающую пропорции этого необычного лица. И глаза… невероятно яркие, ничуть не похожие на человеческие глаза насыщенного черного оттенка, в которых никогда не было зрачков.

Мое истинное лицо не видно при дневном свете. Его нельзя рассмотреть за надетой сверху личиной, невозможно увидеть ни при каких условиях, кроме как при свете полной луны или вот так – низко склонившись над текущей водой. Зеркала всегда его искажают, портят, делают пугающим. Причем настолько, что увидев его однажды, я долгие годы боялась снова взглянуть. А сейчас, выходит, не зря решилась?