Воровка - Лисина Александра - Страница 11

Да. Я буду бежать до скончания веков, но никогда так и не признаюсь, что не оберона я больше всего боюсь в этом мире. Что не от него так спешно бегу. Вовсе не от него постоянно прячусь под сотнями личин, отворачиваюсь от зеркал и избегаю даже мимолетного взгляда на блестящую поверхность. Нет, не смерти от его клыков я так страшусь. И не того, что в одном из этих образов он вдруг почует мой странный запах.

Вовсе нет.

На самом деле я смертельно боюсь своего отражения, но об этом никогда и никому не скажу.

В торговый город Тирилон я вошла на исходе второй недели после того, как распрощалась со старым лекарем. Вошла не по причине того, что устала. О нет, у меня просто-напросто закончились деньги. Последнюю медную монетку из числа тех, которыми поделился со мной Омнир, пришлось отдать вчера за постой. И вот теперь настало время заглянуть в первый попавшийся город, затерявшись в толпе таких же плохо одетых людей, до которых никому не было дела.

Правда, мне показалось странным, что народу у ворот оказалось так много, но потом выяснилось, что на днях здесь откроется традиционная весенняя ярмарка, и удивляться я перестала. К тому же ярмарка для вора – это настоящее раздолье, поэтому, оказавшись в городе, я первым же делом устремилась на ближайший рынок и всего через четверть часа стала счастливой обладательницей нового (не пустого, разумеется) кошелька.

Денег в нем оказалось не ахти как много, но на завтрак в дешевом трактире их вполне хватило. Второй заход оказался более удачным, благодаря чему я смогла купить новую одежду и кучу дорожных мелочей, которых мне так не хватало раньше. На третий заход в этот день я уже не пошла – стража на рынке, заслышав крики, и так насторожилась. Вместо этого я отыскала первый попавшийся постоялый двор, сняла самую дешевую и невзрачную комнатку под чердаком. Скромно пообедала. Отдохнула, поспала. И лишь с наступлением ночи, переодевшись, выбралась на крышу.

Как вскоре выяснилось, в Тирилоне не было разделения на Верхний и Нижний уровни: слишком маленький город, чтобы позволить себе такую роскошь. Дома бедняков и состоятельных купцов стояли вперемешку, ухоженные садики чередовались с заброшенными пустырями, а новенькие постройки – с безобразными кучами мусора.

В хорошем темпе оббежав район и составив список из возможных «клиентов», я наконец остановилась передохнуть, при этом кощунственно забравшись на крышу единственного в городе храма, где укрылась в тени одного из золоченых куполов.

Надо сказать, с Двуединым у меня довольно запутанные отношения, а началась эта путаница ровно в тот день, когда мою правую руку чуть не отделил от тела топор палача. Мне тогда исполнилось пятнадцать. Палач мне показался жутко страшным, его топор – еще страшнее, поэтому я со страху сделала то единственное, что могла в сложившейся ситуации – извернулась и цапнула зубами держащую меня руку. Палач от неожиданности ругнулся и разжал пальцы. Я, едва почуяв свободу, кинулась бежать. Толпа, собравшаяся поглазеть на казнь, вместо того чтобы меня остановить, почему-то расступилась, благодаря чему я благополучно умчалась с площади и, опасаясь преследования, решила спрятаться в единственном показавшемся мне безопасном месте. В храме, где, как мне подумалось, меня не выдадут.

И в первые дни все действительно было прекрасно. Меня приютили, накормили, успокоили. Ко мне чуть ли не впервые проявили понимание и участие. Обо мне позаботились. Меня выслушали и обнадежили. Причем настолько, что всего через несколько дней я даже начала подумывать о прекращении карьеры воровки и о том, чтобы начать чистую, светлую, исключительно праведную жизнь. Даже стала посещать ежевечерние мессы во славу Двуединого. Прониклась словами его жрецов. Выучила несколько молитв и с совершенно детским восторгом получила несколько благословений, коснувшихся лба морщинистой рукой старого настоятеля.

И все было бы прекрасно, если бы в один из вечеров приметивший меня жрец не завел долгую беседу о спасении души. Не на виду, конечно, а в одном из затемненных альковов, коих при храме всегда имелось великое множество.

Я долго внимала неторопливой речи служителя, согласно кивала, принимая на веру тот бред, что нескончаемо лился в мои уши. И уже почти увидела себя в радужном сиянии откровения, как вдруг почувствовала пониже спины вспотевшие от возбуждения руки, наткнулась на масленые глазки старого сластолюбца и разом вернулась на грешную землю.

С тех пор храмы я не люблю, хотя и воровать оттуда никогда не пыталась. А наши отношения с Двуединым так и остались натянутыми, поэтому сегодня я без всякого трепета устроилась на золоченой крыше и, свесив ноги, уставилась на ночной город, прикидывая про себя, с кого бы начать. Однако прежде чем я определилась с целью, меня отвлекли сильный грохот, чей-то недовольный рев и грохот колес, который был способен нарушить мои планы.

Недолго поколебавшись, я все-таки перебралась повыше и довольно быстро определила источник шума – им оказался тяжелогруженый караван, который как раз заводили на расположенный неподалеку постоялый двор.

Это было странно – обычно городские ворота закрываются довольно рано и до утра их просто так никому не откроют. Интересно, что это за люди, для которых сделали исключение? Почему прибыли так поздно? И почему, загружаясь на постоялый двор в довольно престижном районе, не считают обязательным соблюдать тишину?

Поддавшись любопытству, я покинула храм и, добравшись до нужной улочки, вскарабкалась на крышу ближайшего дома, откуда открывался прекрасный вид на тот самый двор.

Хм. Караван довольно большой, шесть крытых повозок, пять обычных, хоть и тяжелогруженых телег, плюс целая куча народа, которая суетилась возле последней, накрытой толстой дерюгой, телеги, где стоял какой-то короб. С ним-то у них дело и не заладилось – едва двое мужчин взялись за дышло и попытались развернуть повозку, чтобы пристроить ее к стене амбара, как из-под плотной ткани донеслось угрожающее ворчание.

– Проснулся, ирод, – сплюнул один из мужиков, предусмотрительно убрав руки подальше. – Чтоб тебя демоны на том свете заели!

– Заткнись, скотина, – буркнул второй. – А то как вмажу по ушам, и будешь полночи ожоги зализывать.

Ворчание в ответ стало громче и приобрело зловещие нотки.

– Ну-ну, – хмыкнул третий, берясь за дышло. – Думаешь, хозяин нам хоть слово скажет? Не-ет, тварь, он нам еще и доплатит, что урок смирения тебе дали. А то и присоединится, чтобы ты запомнил, где можно зубы показывать, а где лучше заткнуться. Бодун, тащи давай, а то до утра провозимся! Да не бойся, оттуда он не достанет. Только зубами пощелкает да затихнет.

Невидимый зверь люто царапнул деревянное дно повозки, а потом вдруг огласил сонную округу таким бешеным ревом, что я наконец сообразила: под тентом спрятана огромная клетка. Кажется, даже стальная, потому что больно уж тяжело шла повозка. Но додумать эту мысль мне не дали: почти сразу массивная клеть содрогнулась от мощного удара изнутри, телега заходила ходуном, угрожая развалиться прямо тут, во дворе. Отскочившие от нее грузчики огласили ночь смачными проклятиями, из-под накинутой ткани что-то коротко полыхнуло, а поливаемое отборной бранью животное с болезненным стоном упало на пол.

На улице остро запахло паленым.

– Что у вас происходит? – властно спросил новый голос, и рядом с атлетами возникла невысокая фигура в темном плаще с низко надвинутым капюшоном. – Чего не поделили? Уроните клетку – шкуры спущу!

– Простите, хозяин, но этот монстр все еще сопротивляется!

– Ничего, деваться ему некуда, – усмехнулся владелец балагана, мельком оглядев содрогающуюся повозку. – Я не для того потратил почти сотню золотых на услуги мага, чтобы лишиться такого славного трофея.

– Кого вы сюда привезли? – хмуро осведомился выглянувший на шум пузатый трактирщик. – Никак упыря словили?

– Оборотня, чтоб его… – зло сплюнул один из громил. – Господин Ригл за ним несколько лет охотился, а теперь возит по ярмаркам, чтоб народ видел, какие твари бродят по нашим лесам и жрут ни в чем не повинных путников.