Женская война - Дюма Александр - Страница 12

• Предыдущая
• 12/110
• Следующая

– Так вы говорите, – спросил наконец виконт, – что принцесса теперь в Шантильи?

Известно, что принцессами в то время называли герцогинь Конде, только к имени старшей из них всегда прибавляли: вдовствующая.

– Да, – отвечал Ришон, – там она ждет вас.

– А в каком она положении?

– В совершенном изгнании: за нею и за матерью ее мужа наблюдают с величайшим вниманием, потому что при дворе знают, что они не довольствуются одними просьбами парламенту и замышляют что-нибудь подейственнее в пользу принцев. К несчастию, как и всегда, денежные обстоятельства... Кстати, о деньгах, получили ли вы ту сумму, которую хотели добыть здесь? Мне особенно поручили узнать об этом.

Виконт отвечал:

– Я с трудом собрал тысяч двадцать золотом, вот оно здесь. Только!

– Только! Какие у вас понятия, виконт! Видно, что вы миллионер: говорите с таким презрением о такой сумме в такую минуту! Двадцать тысяч! Мы будем беднее кардинала Мазарини, но богаче короля.

– Так вы думаете, Ришон, что принцесса примет мое посильное приношение?

– С благодарностью: вы дадите ей средство платить жалованье целой армии.

– А разве нам она нужна?

– Армия-то? Разумеется, и мы уже занимаемся и сбором ее. Ларошфуко набрал четыреста дворян под предлогом того, что они будут присутствовать при похоронах его отца. Герцог де Бульон отправится в Гиенну с таким же отрядом, а может быть, и больше. Тюрен обещает напасть на Париж с целью захватить Венсен врасплох и вырвать оттуда принцев: у него будет тридцать тысяч человек, всю северную армию оттянет он от службы короля. О! Дела идут очень порядочно, – прибавил Ришон, – будьте спокойны. Не знаю, достигнем ли мы цели, но, наверное, много нашумим.

– Не встретили ли вы герцога д’Эпернона? – спросил виконт, глаза которого заблистали от радости при исчислении армии, обещавшей победу его партии.

– Герцога д’Эпернона? – повторил капитан в удивлении. – Да где же мог я встретиться с ним? Ведь я приехал не из Ажана, а из Бордо.

– Вы могли встретить его в нескольких шагах отсюда, – сказал виконт с улыбкой.

– Да, правда, кажется, здесь близко живет прелестная Нанона Лартиг?

– На два выстрела от нашей гостиницы.

– Хорошо! Это объясняет мне, почему я встретил здесь барона Каноля.

– Вы знаете его?

– Кого? Барона? Знаю. Я мог бы даже сказать, что я его друг, если бы он был не старинный дворянин, а я не выслужившийся офицер.

– Такие офицеры, как вы, Ришон, в настоящем положении дел стоят всяких князей. Вы, впрочем, знаете, что я спас его от палок, а может быть, и от чего-нибудь худшего?

– Да, он говорил мне об этом, но я невнимательно слушал его, мне так хотелось поскорее повидаться с вами. Вы уверены, что он не узнал вас?

– Плохо знаешь тех, кого никогда не знал.

– Да, я должен был употребить другое выражение и сказать: не угадал ли он вас?

– В самом деле, – отвечал виконт, – он рассматривал меня пристально.

Ришон улыбнулся.

– Как не смотреть пристально! – сказал он. – Не всякий день встречаются виконты вашего рода.

– Барон, кажется мне, превеселый человек, – начал виконт, помолчав несколько секунд.

– Превеселый и предобрый, очень умный и притом великодушный. Гасконцы, как вы знаете, люди, не знающие середины: они или очень хороши, или очень дурны. Барон принадлежит к числу первых. В любви и на войне он франт и бесстрашный воин, мне очень жаль, что он против нашей партии. Знаете ли... Случай свел вас с ним, так вы должны были бы постараться привлечь его на нашу сторону.

Яркая краска покрыла бледные щеки виконта и тотчас исчезла.

– Боже мой, – сказал Ришон с раздумьем, которое часто встречается в людях хорошей организации, – а мы разве серьезные и разумные, мы, решившиеся неосторожными руками зажечь пламенник междоусобной войны? Разве коадъютор – человек серьезный? А он одним словом может усмирить или поднять Париж! Разве герцог де Бофор – человек серьезный? А он имеет такое влияние в Париже, что его прозвали королем! Разве герцогиня де Шеврез – серьезная женщина? А она назначает и отставляет министров! Разве герцогиня де Лонгвиль – серьезная женщина? А она три месяца царствовала в Парижской ратуше. Разве и сама принцесса Конде – серьезная женщина, ведь она еще вчера занималась только платьями, нарядами и бриллиантами. Разве герцог Энгиенский – серьезный начальник партии, когда он посреди своих мамок играет еще в куклы? Наконец, и я, – если вы позволите мне поставить мое имя после этих знаменитых имен, – разве я важный человек, я, сын ангулемского мельника, бывший слуга герцога Ларошфуко? Один раз господин мой дал мне вместо щетки шпагу, я храбро надел ее и начал выдавать себя за воина! Однако же сын ангулемского мельника, прежний камердинер Ларошфуко, стал капитаном, составляет отряд, собирает четыреста или пятьсот человек и будет в свою очередь играть их жизнью, как будто судьба дала ему право на это. Вот он идет по пути к почестям, скоро произведут его в полковники, назначат комендантом крепости... Кто знает, может быть, и ему придется в течение десяти минут, часа или целого дня располагать судьбою Франции? Видите, все это очень похоже на сон; однако же я буду почитать его действительностью до тех пор, пока меня не разбудит какая-нибудь великая катастрофа...

– И тогда, – прибавил виконт, – горе тем, кто вас разбудит, Ришон, потому что вы будете героем...

– Героем или изменником, смотря по тому, что мы тогда будем – слабейшие или сильнейшие. При том кардинале, при Ришелье, я подумал бы об этом хорошенько, потому что жертвовал бы головою.

– Помилуйте, Ришон, неужели подобные причины могут удержать вас? Вас, которого называют храбрейшим воином во всей французской армии...

– Ах, разумеется, – сказал Ришон, выразительно пожав плечами, – я был храбр, когда король Людовик XIII, бледный, с черными блестящими глазами и голубою лентою, кричал звонким голосом, закручивая усы: «Король смотрит на вас, вперед, господа!» Но мне придется увидеть на груди сына ту же ленту, какую я видел на груди отца, и кричать солдатам: «Стреляй по королю французскому!..» Ну, виконт, – продолжал Ришон, покачивая головою, – я боюсь, что струшу в эту минуту и выстрелю мимо.

– Что с вами сегодня сделалось? Зачем вы толкуете только о том, что может быть худшего? Любезный Ришон, междоусобная война страшное зло, но иногда необходима.

– Да, как чума, как желтая лихорадка, как черная лихорадка, как лихорадки всех цветов. Например, виконт, не думаете ли вы, что мне очень нужно завтра убить Каноля, когда я так дружески и с таким удовольствием пожал ему руку сегодня... И почему? Потому что я служу принцессе Конде, которая смеется надо мною, а он служит кардиналу Мазарини, над которым сам смеется? Однако же это дело очень возможное...

Виконт вздрогнул от ужаса.

– Или, может быть, – продолжал Ришон, – я ошибаюсь, и он как-нибудь проткнет мне грудь. О, вы не понимаете войны, вы видите только море интриг и бросаетесь в него, как в свою родную стихию. Третьего дня я говорил принцессе, и она согласилась со мною, что в той высокой сфере, где вы живете, ружейные выстрелы, которые нас убивают, кажутся вам простым потешным огнем.

– Право, Ришон, – сказал виконт, – вы пугаете меня, и если бы я не был уверен, что вы должны охранять меня, так не смел бы пуститься в дорогу. Но под вашей защитой, – прибавил юноша, подавая маленькую ручку свою партизану, – я ничего не боюсь.

– Под моей защитой! – повторил Ришон. – Да, вы заставили меня вспомнить об этом. Надобно вам будет обойтись без моей защиты, виконт, предположения наши изменились.

– Разве вы не поедете со мною в Шантильи?

– Я должен был вернуться туда в том случае, если бы не был нужен здесь. Но, как я уже сказал вам, я стал таким важным человеком, что принцесса решительно запретила мне удаляться из крепости. Кажется, хотят отнять ее у нас.

Виконт вскрикнул от страха:

– Как! Я должен ехать без вас! Ехать с одним Помпеем, который в тысячу раз еще трусливее меня? Проехать пол-Франции одному или почти одному? О! Нет, я не поеду, клянусь вам, я умру от страха прежде, чем доеду.

• Предыдущая
• 12/110
• Следующая