Время убивает - Головачев Василий - Страница 10

– Ты без меня как лошадь без всадника, – ещё больше развеселился Виктор. – Как там в песне поётся: с тобой я не могу и без тебя никак, ты самый злобный друг и самый нежный враг.

– Не путай грешное с праведным. Это песня про нормальных любящих людей, а не про голубых, на которых ты намекаешь. Командир разрешил взять тебя в аренду.

– Обалдеть! А он знает, что я и так взял дополнительное дело?

– Все претензии к нему.

– Так зачем я тебе нужен?

– Объясняю дислокацию. Вокруг этой истории со смертью физика Истомина разворачивается какой-то странный бедлам. Я думал, шеф просто перестраховывается, поручая мне расследование, всё оказалось не так просто. Это не обычное дело, каких немало случается в нашей жизни.

Климчук посерьёзнел:

– Внимательно слушаю.

Никифор быстро объяснил капитану суть происходящего.

– Сколько сейчас на твоих?

Виктор посмотрел на часы: у него были новейшие «Сейко» с чипом связи.

– Двенадцать тридцать пять.

– А на моих тринадцать сорок три. Я трижды побывал в квартире Истомина, и после каждого посещения мои часы начинали спешить.

– Жесть!

– Вот-вот, и я того же мнения.

– Я почти ноль в формулах, для меня что уравнение Шрёдинхера, что Улёта – Девита, одно сотрясение воздуха.

– Это разные уравнения, но Истомин смог дополнить Уилера интегралом Шрё…

Климчук поднял руки вверх:

– Остановись! Я всё равно не запомню. Вообще поражаюсь твоей памяти, если честно. Лично мне удаётся запомнить только то, что связано с реальными вещами, математика для меня – тёмный лес.

– Мне просто повезло, – отмахнулся Никифор. – Мой научный руководитель в те времена, когда я пытался заниматься диссером, требовал запоминать головоломные вещи, чтобы держать мозги в активном состоянии. К примеру, знаешь, чему равняется фундаментальный предел температуры для нашей Вселенной?

– Я псих, по-твоему? В голову не пришло бы запоминать.

– Так вот он равен, – Никифор задумался на мгновение, – ста сорока одному миллиону шестистам восьмидесяти тысячам восьмистам на десять в двенадцатой степени триллионов градусов.

– Триллионов?! Очуметь! И ты запомнил?!

– Как видишь.

– А что такое фундаментальный предел?

– Существует ряд констант разных взаимодействий, которые проявлены в нашей реальности: постоянные Хаббла и Планка, константы Ньютона, Эйнштейна, Бора и так далее, коим подчиняется ткань бытия. Что касается предела температуры для материи в нашем континууме, то он, по сути, определяет состояние при сжатии всей материи Вселенной в чёрную дыру.

– Он намного выше температуры внутри звёзд?

– В триллионы раз.

– Фигасе!

– Всё, Витя, лекции закончились. У нас мало времени. Интуиция подсказывает, что нас ждёт форс-мажор. Присоединяйся к Володе Марину и заблокируй вход в квартиру Истомина, чтобы ни одна живая душа не проскользнула. Он работал ещё и на оборону, так что военные парни вполне могут предъявить претензии. Отошлёшь их к шефу.

– Могу и дальше.

– А вот этого не надо, нам конфликты ни к чему.

– Что Истомин делал для обороны?

– Соорудил какую-то машину…

– Времени! – хмыкнул Климчук.

– Может, и времени, смешного тут мало, но обращаться с ней надо вельми осторожно, как с готовой взорваться миной.

– Ладно, понял. Но хоть взглянуть-то на эту машину можно?

– Это тебе не кресло с рукоятками, как описывал свою машину времени Уэллс. Загляни, убедись, что всё работает, но не вздумай что-либо трогать. А вообще лучше дождись меня, не входя в квартиру.

– Обижаешь, начальник, – скривил губы Виктор. – Не первый раз замужем.

– Вот те раз, не хватало ещё работать с гомосеком.

Климчук расхохотался:

– Это поговорка такая, я нормальный, ты же знаешь.

– Бегом к Марину, нормальный, пока он ещё не уехал в Дубну. Закончу тут кое-какие расчёты, заберу Анну и приеду к Истомину.

– Какую Анну?

– Шеф отрядил мне в помощь консультанта Анну Ветлову из техцентра, знаешь такую?

– Не встречались. Хорошенькая?

– Мать троих детей между прочим. Погнали!

Виктор исчез.

Никифор позвонил Анне:

– Как идёт работа?

– Разбираемся, – ответила женщина рассеянно. – Вы знаете, откуда в уравнении Истомина появился последний функционал?

– По форме это лагранжиан Шрёдингера…

– Не в бровь, а в глаз! Вы молодец, что заметили! Истомин добавил в уравнение Уилера – Девитта ненулевой лагранжиан квантовой механики, это примерно как Эйнштейн в своём уравнении относительности добавил лямбда-член, который впоследствии стал ответственным за воздействие тёмной энергии.

– Допустим, и что?

– Я ещё не готова делать выводы, но у меня родилось неуютное чувство дежавю. Будто я забыла что-то важное, что должно непременно случиться.

– Когда?

– Я не катрены Нострадамуса разгадываю! – рассердилась женщина. – Дочитаю материалы до конца и отзвонюсь.

– Не сердитесь, ради бога, – поспешил извиниться Никифор, – меня тоже не покидает чувство озабоченности. Мы уже поняли, что установка Истомина как-то изменяет ход времени, но каким образом – неизвестно. От того, как быстро мы поймём, что происходит, зависит не только результат расследования, но и, возможно, что-то покруче.

Тембр голоса Анны стал мягче.

– Постараюсь не задерживать процесс.

– Я буду мотаться туда-сюда, потом снова поеду на квартиру Истомина.

– Хорошо. – Анна выключила линию.

Заспешил и Никифор, снедаемый нетерпением и жаждой докопаться до истины.

Аэромобиль всё ещё находился в его распоряжении, поэтому в пробках стоять не пришлось, подчиняясь не правилам дорожного движения, а правилам воздушного, и до Дубны следователь долетел всего за четырнадцать минут. Засёк время (это уже становилось потребностью), хотя оно и не соответствовало показаниям хронометража.

Медэксперт нового ничего добавить к своим выводам двухчасовой давности не смог. Он стопроцентно был уверен, что умерший прожил восемьдесят четыре года (единственное, что удалось уточнить), хотя возраст Истомина не превышал шестидесяти одного.

Не смог ничего существенного сообщить и начальник лаборатории ОИЯИ Лебедев, сказав лишь о том, что ни учеников, ни последователей у Истомина не было, работал учёный один.

– Нам сократили бюджетное финансирование, – пожаловался он, страдальчески морща лицо. – Поэтому мы вообще собирались в следующем году закрывать тему Глеба Лаврентьевича. Государство деньги на науку отпускает, не торопясь, но тренды от его имени формируют лоббисты, понимаете?

– То есть работу Истомина никто не пролоббировал?

– Увы, никто, если не считать вялой заинтересованности Минобороны. Оно субсидировало проект, но не до конца. Зато первыми у нас идут исследования зарубежных групп. Из сорока получателей правительственных грантов размером в сто пятьдесят миллионов рублей в нашей области лишь двадцать имеют российское гражданство, а постоянно проживают в нашей стране только пятеро.

– Сволочизм! – посочувствовал Никифор заведующему лабораторией. – Истомин беседовал с вами по теме?

– Очень редко, – с сожалением признался Лебедев. – Глеб Лаврентьевич был очень закрытым человеком, так сказать, человеком в футляре, и практически ни с кем не делился результатами исследований.

– И вы не поинтересовались, на какой стадии находится ваш сотрудник?

Лебедев нахмурился:

– Интересовался, кое-что подсказал, но Глеб Лаврентьевич даже со своими кураторами из военного ведомства редко общался.

– Вы смотрели его записи в компьютере?

Лебедев досадливо поморщился:

– Руки не дошли, извините. Да и прошло-то всего два часа, нет смысла спешить.

– В таком случае скачайте все его рабочие файлы на диск, я заберу с собой для анализа.

– Вы же одну копию забрали.

– Нужна ещё одна.

– Ох, нельзя ли попозже? Мы сейчас готовимся к съезду ядерщиков…

Никифор поднял на заведующего потяжелевший взгляд: