Не любовь. Не с нами (СИ) - Романова Наталия - Страница 6

– Жене будешь указывать, – вспылила я.

– Цыпа, не зли меня!

– Какая я тебе Цыпа, Голованов?

– А кто? Цыпочка? Цыплёнок? Цы-пи-лё-но-чек, – кривляясь, ответил Глеб. Тридцать пять лет – ума нет и не будет. – Ладно, Ириша, не злись.

Он примирительно улыбнулся, подал мне руку, а я, как дурной щенок, который надеется на ласку, забралась в нутро автомобиля, обитое натуральной кожей молочного цвета.

Так было всегда, с самого детства, столько, сколько я знала Глеба, а это примерно столько же, сколько помнила себя. Стоило ему поманить – и я неслась, сломя голову.

Я родилась в военном городке в Новосибирской области. Как мы жили до переезда к Чёрному морю осталось в моей памяти смутными, бессвязными образами. Не уверена даже, что это мои воспоминания, возможно, детские впечатления наслоились на рассказы родителей и Коли.

Папа родился и вырос в Иркутске, там же поступил в военное училище, не оправдав чаяний матери отправиться по её стопам – театральным. Летом, перед последним курсом училища, он с друзьями рванул к тёплому морю, где познакомился с дочерью хозяйки, у которой компанией снимали каморку, а через год приехал свататься. Выпускница музыкального училища, будущий педагог, ответила согласием. Свадьбу сыграли быстро, уже через месяц молодая чета отправилась к месту службы – на Алтай. Объездив, кажется, самые отдалённые уголки бескрайней страны, Цыплаковы осели под Новосибирском и никуда уезжать не собирались, если родина не прикажет.

Мне было четыре года, когда заболела мама. Беспричинный кашель.  Гарнизонный эскулап развёл руками и дал направление в Новосибирск, там тоже не нашли причину, как и в Москве. Постепенно Цыплаковы заметили, что на побережье Чёрного моря злосчастный кашель проходит сам собой. Через два года мытарств по больницам, отцом семейства было принято решение – переезд к морю. Благо, жить было где: от родителей жены по наследству достался дом.

Меня привозили в этот самый дом в трёх- и пятилетнем возрасте, когда ещё почившая ныне бабушка была жива. В моей памяти не осталось ничего, перемешалось с впечатлениями, которые свалились в одночасье в шесть лет.

Помню, как выглядывала в окно поезда и восторженно кричала: «Это море? А когда море?». Помню, в какой восторг меня, шестилетнюю, привёл чердак в доме. Бесценные сокровища, спрятанные там: жестяные коробки с пуговицами, пластмассовые бусы, которыми я могла обвеситься с ног до головы, старый тюль, игравшей роль то фаты, то полога для «домика». Маленькие чашечки, почти кукольная посудка. Почти, потому что игрушечная посуда, которую я видела до того дня, всегда была из пластмассы, а найденный сервиз был из тонкой керамики.

Я умоляла родителей разрешить мне жить на чердаке среди своих богатств, представляла себя принцессой в башне волшебного замка. Естественно, никто не послушал шестилетнего ребёнка, а чердак вскоре переделали в жилое помещение. Драгоценности сначала отправили в кособокий сарай на краю участка, а потом на помойку.

Тогда я ещё не подозревала, что отнятый уголок волшебства – лишь начало бизнеса родителей. Присмотревшись к местным реалиям, отец решил, что участок земли на побережье должен приносить доход.

Первые несколько лет он занимался строительством, бесконечно что-то пристраивал, ремонтировал. В итоге половина участка, выходившая на соседнюю улицу, была отдана под нужды отдыхающих. Семь «номеров» с лёгкостью разместились на той половине. Ещё два «на всякий пожарный случай» были в нашей, семейной части.

Пожарный случай случался каждый год примерно в июле и заканчивался не раньше сентября. Когда же случай становился и вовсе огненным, забирали и мою детскую комнату, которая досталась мне от брата, уехавшего из дома в восемнадцать лет.

Два года до совершеннолетия Коли мы прожили в одной комнате, невзирая на недовольство брата и мои постоянные обиды: он забрасывал мои игрушки в самый дальний угол, мог выгнать, когда приводил подружку или собиралась компания его друзей.

Шестнадцатилетнему парню соседство с любопытной шестилеткой, которая при каждом удобном случае рассказала маме все секреты брата, тоже было не в радость.

Стоило информации попасть в шестилетний мозг, он тут же выдавал её родителям:

«Коля с Зинкой целовался. Да, да, да!»

«Они не на рыбалку пойдут, а на пляж с девчонками. Да, да, да!»

«Я сигареты видела у Коли. Да, да, да!»

Коля скрипел зубами, злился, но поделать ничего не мог. Родители целыми днями думали, как обустроить жизнь. У них шел бесконечный ремонт, появились первые постояльцы, а с ними новые нужды: пришлось сносить цветник у дома, чтобы отдыхающие могли поставить машины; построить беседки, чтобы каждый «номер» имел свой уголок, была возможность вечером посидеть, отдохнуть от духоты и сутолоки, часто с горячительными напитками; докупать электроплитки, кондиционеры, постельное бельё; убираться до заезда постояльцев и после; выдавать чистые полотенца и простыни; порой разнимать пьяные драки, рассказывать о местных достопримечательностях и почему именно в нашем захолустье самое чистое море, целебная вода из-под крана и максимально морской воздух. Всё, что успевала мама сделать для нас с братом, – это поставить в холодильник обед и ужин.

Обязанности присматривать за младшей сестрой в неторжественной обстановке переложили на старшего брата. Он присматривал, как мог. Я откровенно скучала в компании взрослых парней, жарилась на пляже, глядя, как выпендриваются парни перед приезжими девчонками, ныряя с пирса. Сидела под окнами нашей комнаты, прислушиваясь к шептанию за шторами. Лезла с бесконечными расспросами и опускалась до шантажа: я молчу, что брат не ночевал дома, а мне – три порции мороженого, и чтобы обязательно шоколадного, с обезьянкой на этикетке!

Прозвище Цыпа мне досталось вовсе не из-за фамилии Цыплакова, а благодаря привычке подкрадываться на цыпочках к парням в надежде выведать стоящий секрет. А чего вы хотите? Мороженое с обезьянкой стоило дорого, родители, погрязшие в ремонтах и долгах, покупали только самое обычное, сливочное. «Без химикатов», назидательно говорил папа. А мне хотелось непременно то самое, вкусное, с обезьянкой на этикетке.

В число друзей Коли входил Голованов Глеб. Справедливей сказать, это Коля вошёл в круг общения Голованова. Они не должны были дружить, даже общаться. Золотой мальчик побережья, сын высокопоставленного чиновника здравоохранения края и владелицы сети отелей, соответственные дружки-приятели, и вдруг – Колёк Цыплаков. Цыплак. Сын кадрового военного в отставке, который пытался вытянуть из клочка земли и скромных средств максимальный доход.

Коля приезжал на побережье до шестнадцатилетия. Уже в девять лет его одного сажали на самолёт до побережья, а там встречали родственники. Почти всё лето он проводил в пыльном южном поселке, под присмотром бабушки и прабабушки. Тогда-то он и подружился с Глебом, которого так же отправляли из шумного города к родственникам.

В девять лет ценится умение дружить, а не фирменные ли у тебя кроссовки. Если бы Коля впервые появился в посёлке в шестнадцать, компания Голованова никогда бы не приняла его. В свои двадцать пять я отчётливо это понимала.

Но в шесть лет меня волновало мороженое с обезьянкой на этикетке.

Первым мой интерес к мороженому просёк Голованов, он же начал превентивно торговаться: мне покупают упаковку с вожделенной обезьянкой, а я молчу о том, что услышала, увидела, узнала. В том, что я в курсе всех событий в жизни компании, не сомневался никто. Наверняка, я не понимала и половины происходящего, зато могла в деталях пересказать подслушанный разговор – память у меня всегда была отличная.

 – Три мороженых, – заявляла я Глебу, насупившись.

– Два. – Глеб садился на корточки, чтобы заглянуть мне в лицо и прищуривался, отчего я начинала пыхтеть, как паровозик, и всегда соглашалась.

Всё изменилось, когда уехал Коля. Больше никто не присматривал за мной круглосуточно. Я резко повзрослела и начала полноценно помогать родителям.