Она под запретом (СИ) - Салах Алайна - Страница 11

— Ты вроде раньше не пил.

Тот добродушно пожимает плечами.

— Лето, друг. Пора расслабления. Осенью снова вернусь в спорт.

В эту секунду во мне рождается уверенность, что Арсений видел, как я подмигнула Данилу, и потому пришёл сюда вместе с ним. Возможно, он даже ткнёт меня этим в лицо, мол, что ты устраиваешь за спиной Луизы, предательница? Если это случится — я не знаю, как переживу. Больше никогда не смогу смотреть в глаза ни одному из присутствующих и с большой вероятностью сбегу.

— А ты и здесь играешь в футбол, да? — я целиком разворачиваюсь к Мише и даже ближе придвигаюсь к нему. — Ты мне не говорил.

Знаю, что для пары часов знакомства переигрываю с интимностью тона, и Миша наверняка тоже это чувствует. Но сейчас мой приоритет — заставить Арсения поверить, что я увлечена флиртом с другим и не интересуюсь Данилом.

— Играем иногда в «Олимпе», — к счастью, Миша тоже смотрит на меня. — Ты любишь футбол?

— Я… иногда. А у вас бывают игры? Я бы могла прийти и посмотреть.

— Можно устроить в это воскресенье. Дашь свой номер?

В этом импровизированном спектакле я невольно загоняю саму себя в ловушку, но остановиться не могу. Если бы не пристальное внимание Арсения, я бы истекала кровью, думая о том, как выгляжу в глазах Данила, но страх быть уличённой в запретной симпатии оказывается сильнее.

— Ну что, пойдём к бассейну? — игриво осведомляюсь я, беря Мишу за руку. Не глядя на Данила, стойко выдерживаю тяжёлый синий взгляд по соседству и ухожу.

Всё-таки Луиза хорошо знает своего старшего брата. Проговорив с Даней чуть больше получаса, Арсений уходит в дом. Это очень в его духе: дать понять, что только избранные достойны его продолжительного внимания.

После его появления веселье действительно пошло на спад. Сначала уезжают Макар с Верой, потом — Глеб с Ралиной. Миша, как мы и договаривались, берёт мой номер и тоже следует за остальными — ему рано утром нужно лететь с отцом в Питер. Постепенно возле бассейна остаётся всего пять человек, включая Данила и Луизу. В ход идёт шампанское и сплетни. Пить я больше не хочу, поддерживать беседу о незнакомых мне людях тоже не имею возможности, поэтому собираюсь вернуться в дом. Останавливает лишь одно: в гостиной горит свет, а значит на первом этаже сидит Арсений и мне придётся находится с ним одной.

Я сообщаю Луизе, что ухожу, и прощаюсь с остальными. Умудряюсь даже посмотреть в глаза Дане и сказать «Спокойной ночи». Но в спальню решаю пока не подниматься и вместо этого спускаюсь в спа, чтобы смыть с себя запахи дня, брызги мохито и пять слоёв солнцезащитного крема. При этом слабовольно надеюсь, что к тому времени, как я выйду, свет и в гостиной погаснет и Арсений вернётся в свою комнату.

В спа царит гробовая тишина, отражающаяся от стен расслабляющим умиротворением. Я сажусь на край бассейна и опускаю ноги в воду. Помню, когда мы с мамой только переехали в дом отчима, я поверить не могла, что люди действительно так живут. Бассейн в доме, и не один, а целых два! И тренажёрный зал, и душевая с туалетом в каждой комнате. Мы с мамой жили в Химках в скромной однушке, где гостиная была одновременно спальней. Мне потребовался почти год, чтобы привыкнуть к этой роскоши.

Плавания на сегодня мне уже хватило, поэтому минут пять помедитировав на безмятежную гладь воды, я иду в хамам, а после — в душевую. В мыслях прокручивается эпизод с подмигиванием, неумолимо возвращая меня к Данилу. Нужно перестать корить себя за самовольность: в конце концов, он сам сказал Арсению, что мы друзья, а друзьям маленькие вольности позволительны, так ведь? В воскресенье я увижусь с Мишей и, возможно, в будущем у нас может что-то сложиться. Перееду в съёмную квартиру, стану реже видеться с Луизой и с Даней и вновь обрету душевное равновесие. В Лозанне у меня ведь получалось о нём не думать.

Сквозь звук льющейся воды я различаю какой-то шум и, замерев, затаиваю дыхание. Показалось? Кошусь на скомканный лиф купальника, лежащий на полке, и выключаю кран — хочу убедиться, что я всё ещё нахожусь одна. Слушаю тишину и с каждой секундой уверяюсь, что мне почудилось. Данил с Луизой вряд ли пойдут сюда после уличного бассейна, да и остальные тоже.

Пульс понемногу восстанавливает правильный ритм, и я снова поворачиваю смеситель, чтобы подставить лицо под тёплые массажные струи.

Я не сразу понимаю, что заставляет меня насторожиться: прохладный воздух, лижущий позвоночник, или ощущение приближающейся опасности. Резко оборачиваюсь и чувствую, как сердце падает мне под ноги, прямо к хромированному сливу. Прикрыв грудь ладонями, я в онемении смотрю на очертания знакомой фигуры. Коротко стриженные волосы, выраженный изгиб плеч, торс как у бойца, тёмная полоска волос на мускулистом животе, плавательные шорты.

Пытаюсь выдавить из себя «Выйди» или «Что тебе нужно?», но с онемевших губ не слетает ни звука. Мой кошмар шестилетней давности вернулся. Арсений зашёл ко мне в душевую, когда я стою в одних плавках.

Спина упирается во что-то мокрое и твёрдое, и объятая паникой, я не сразу понимаю, что это стена. Я машинально отступила назад.

— Уйди, — сиплю я, смаргивая капли воды с ресниц. Даже если это его дом, он не имеет права. Не имеет.

Арсений стоит молча и разглядывает мою съёжившуюся фигуру. Это какой-то очередной план унижения? Почему он не уходит? В животе что-то сильно и остро скручивается, и я крепче прижимаю ладони к груди.

— Я попросила тебя выйти.

Арсений делает шаг, но звука закрывающей перегородки в душевой не раздаётся. Это потому, что он шагнул ко мне. Сердце колотится бешеной морзянкой, но отступать дальше некуда. Что я ещё могу сделать? Наша близость и раньше вызывала во мне страх, а сейчас я просто им парализована.

Он совсем близко, возвышается надо мной, перекрывая собой лучи потолочных светильников. На плечах и груди блестят капли воды. Конечно, мне не показалось — Арсений плавал в бассейне. Катастрофически душно, катастрофически мало воздуха. Его энергия слишком сильная и подавляющая, она запросто способна размазать меня по стене.

Из горла вырывается беззвучный шокированный вздох, когда его пальцы смыкаются на моём запястье и тянут его в сторону. Мои мышцы — промёрзшее дерево, но я пытаюсь сопротивляться. Отчаянно сражаюсь за свою наготу, но всё равно проигрываю. Ладонь, прикрывающая грудь, повисает вдоль тела, за ней следует вторая.

Я глохну от собственных истеричных вздохов и от гула сердца, пульсирующего в ушах. Лицо горит, пылает кожа, ноги едва меня держат. Широко распахнув глаза, разглядываю шрам на его межбровье. Соски ноют, словно их касаются чем-то горячим, грудь нестерпимо тянет, а внизу живота расцветают языки пламени. Арсений меня по-настоящему разглядывает.

«Не трогай меня, — хрипит подсознание. — Пожалуйста, только не прикасайся ко мне».

Наши глаза встречаются. Я быстро облизываю пересохшие губы и передаю свою немую мольбу. Влажный воздух усиливает его пряный запах, а приглушённый свет сгущает цвет глаз. Сейчас они кажутся чернильно-фиолетовыми. Губы Арсения шевелятся, словно выговаривая какое-то слово, но я ничего не слышу.

— Уйди, — повторяю я. Хочется толкнуть его в грудь, но кажется, если я к нему прикоснусь, случится непоправимое.

Секунда молчания длится целую вечность, а потом Арсений отступает назад. Слышится стук захлопнувшейся перегородки, звук удаляющихся шагов. Ещё несколько секунд я разглядываю влажное матовое стекло, а затем вновь накрываю ладонями грудь. Я знаю, что он не вернётся, но пошевелиться не в силах.

С тем же успехом я могла вообще не ложиться в постель, потому что за ночь спала от силы час, прислушиваясь к каждому шороху в доме. В один момент мне даже показалось, что под моей дверью кто-то стоит.

Потрясение и растерянность меня оглушили. Я не понимала, почему Арсений ко мне вошёл, не понимала, что всё это значит. Я привыкла считать, что он меня презирает. Тогда как объяснить это? И как мне теперь себя вести с ним? Так или иначе мы будем пересекаться. Для меня и раньше было проблемой смотреть ему в глаза, а сейчас — тем более.