Она под запретом (СИ) - Салах Алайна - Страница 2

— Волнуешься? — голос Дани отвлекает меня от созерцания хищного графитового седана.

— Есть немного, ага.

Я позволяю себе на секунду встретиться с ним глазами и тут же сосредотачиваюсь на серебристом кружке воздухозаборника. Данил смотрит слишком пристально, а я за время нашей поездки стала замечать то, чего не замечала четыре года назад. Если раньше я была влюблена в образ красивого парня, то сейчас впервые начинаю видеть его в деталях: сочный цвет губ, родинку на подбородке и каштановые переливы в почти чёрных волосах. Это сбивает меня с толку, заставляет задерживаться на Дане взглядом дольше, чем позволительно, и я с ужасом думаю, что он это замечает.

— Не стоит. Ты вернулась домой. Пётр будет счастлив тебя увидеть. Луиза по тебе скучала, — лучи улыбки разрезают его виски, заставляя меня задержать дыхание: — И я тоже.

По коже разбегается покалывание, собирающееся теплом в груди, во рту внезапно становится сухо. Мне, конечно, не стоит придавать излишнее значение фразе «И я тоже». Данил скучал не по мне, а по четырнадцатилетнему долговязому подростку, сводной сестре Луизы. Но даже если и так, вряд ли бы нашлись другие слова, способные настолько меня взбодрить.

Я ему улыбаюсь.

— Спасибо.

— Ну что? — тон Данила резко меняется, становясь весёлым и немного отстранённым. — Не будем заставлять других ждать?

Он помогает мне выйти из машины, вытаскивает из багажника чемодан, и мы вместе поднимаемся вверх по ступеням.

— Приехали, да? — из гостиничного проема выныривает голова Луизы. Кажется, она и сама недавно приехала, потому что активно орудует руками у себя в волосах, сооружая прическу.

— Приехали, — подтверждаю я, но почему-то не решаюсь снять обувь.

Сестра расправляет солнечные локоны, одёргивает шёлк на блузке и походкой от бедра идёт мне навстречу.

— Фифа, фифа, ничего не скажешь, — одобрительно цокает она языком, окидывая меня с ног до головы оценивающим взглядом. — Дань, ты Аинку вообще узнал?

— Не сразу, — с коротким смешком отвечает он.

Зажмурившись от удовольствия, я тону в надушенных объятиях сестры. Уверенность, раннее подаренная мне Данилом, крепнет. Когда люди не хотят тебя видеть, они ведут себя по-другому. Не улыбаются и не обнимают так, словно действительно скучали.

— Он к тебе не приставал? — Луиза по-свойски обнимает меня за талию, увлекая за собой. — Ты сказал ей, Дань? — и не дожидаясь его ответа: — Короче, мы с ним встречаемся. Дурдом, да? Столько лет дружили. Арс нас первый застукал у меня в спальне. Ору было — жесть. Будет ему уроком, чтобы без стука в чужие комнаты не вламывался. Ну ты и сама, наверное, помнишь его дебильную привычку.

Луиза ничуть не изменилась. Такая же ослепительная красотка и по-прежнему болтает без умолку. У сестры совершенно отсутствует фильтр на то, что вылетает из её рта, но окружающие с лёгкостью ей это прощают, ибо подобная непосредственность гармонично вписывается в её имидж. Обаятельным и привлекательным многое сходит с рук.

Да, я помню привычку Арсения везде чувствовать себя как дома. Одно из самых ужасных воспоминаний в моей жизни — случай, как он вломился в мою спальню, застав меня за переодеванием. Мне тогда было всего пятнадцать, и я мечтала сквозь землю провалиться со стыда. Он даже не извинился — просто выругался себе под нос и шарахнул дверью, будто это я в чём-то перед ним провинилась.

— Пап, принимай свою вторую дочь! — Луиза подталкивает меня навстречу отчиму, спускающемуся со второго этажа.

Я дожидаюсь, пока он со мной поравняется, и сама заключаю его в объятия. Что бы ни произошло с моей жизнью дальше, я всегда буду ему благодарна за то, что он оплатил моё образование в лучшем вузе Европы и позволил мне увидеть мир. Ведь, положа руку на сердце, он был совсем не обязан. Мамы не стало, когда мне было семнадцать. Пётр мог потерпеть всего один год до моего совершеннолетия и отправить меня в свободное плавание.

— Выросла так, — гудит отчим, похлопывая меня по спине.

С объятиями я не затягиваю — это незнающим Пётр Аверин кажется улыбчивым добряком, а на деле он совсем не такой. С мамой он часто разговаривал жёстко и со своими детьми тоже. Мама говорила, что такая суровость — следствие профдеформации. Вот уже много лет отчим возглавляет одно из крупнейших предприятий страны, у него тысячи людей в подчинении. Арсений пошёл в него: у него та же подавляющая энергетика и те же нотки металла в голосе. Только отчим, в отличие от сводного брата, меня не пугает.

— Спасибо вам, что позвали. И за всё.

— Аина, ты вот эту всю хрень вроде «я теперь сирота» брось, — Пётр берёт меня за плечи и слегка встряхивает. — Поняла меня? Комната твоя свободна, жить будешь здесь. С работой решим.

В глазах непрошено собираются слёзы. Столько всего ценного есть для меня в этих словах, произнесённых почти раздражённо, что я не успеваю справляться с подступающими эмоциями.

— Спасибо большое. Я… — запинаюсь, потому что, если скажу больше — наверняка разревусь. И то, что Луиза и Данил наблюдают, делает только хуже. — Просто спасибо, серьёзно.

Тяжёлая поступь шагов, доносящаяся позади, за секунду приводит меня в чувство. Мне не нужно оборачиваться, чтобы знать, кто появился в гостиной. Рядом с Арсением даже воздуха вокруг становится меньше — он его поглощает одним своим присутствием, будто говоря: «Ты и на него права не имеешь».

— Ты, блин, ещё не оделся, что ли? — раздражённо ворчит Луиза. — Мог бы свою задницу и позже покачать. Я вообще-то есть хочу, а теперь нам всем придётся ждать, пока ты свою тушу в ванной прополощешь.

Я оборачиваюсь и от неожиданности опускаю глаза в пол. Арсений не то чтобы не одет — он, скорее, раздет, потому что только вышел из спортзала. На нём серые спортивные шорты, резинка которых потемнела от пота, футболка перекинута через плечо. Его волосы стали короче, и первое, что мне приходит на ум: он похож на бойца, дерущегося в клетках за деньги. Странное сравнение, потому что я привыкла видеть Арсения в рубашках и деловых костюмах.

— Так садитесь без меня, — бросает он и, обернувшись, небрежно чиркает по мне взглядом. — С возвращением, блудная сиротка.

— Ой, ну почему ты такой отстойный? — незамедлительно шипит Луиза, пока Арсений, отвернувшись, пожимает руку Данилу. — Где ты вообще находишь дур, которые с тобой спят? Тебя же больше минуты вытерпеть невозможно.

— Просто Арс привык справляться быстрее, — усмехается Данил и заговорщицки подмигивает мне.

— Поговори, — грубо осекает Арсений, но я знаю, что раздражённая перебранка между этими тремя не более чем странное проявление любви. Данил и Арсений — лучшие друзья, а Луиза в своём старшем брате души не чает. Тут есть чему позавидовать.

— Арсений, — подаёт голос отчим, молча наблюдавший за разворачивающейся сценой, — у нас семейный ужин, о котором ты был предупреждён. Десять минут тебе на то, чтобы спуститься.

Если бы он сказал то же самое мне, да ещё таким тоном, я бы уже со всех ног летела вверх по лестнице. Но Арсений не я, и он единственный в этом доме, кто всегда умудрялся общаться с Петром на равных. Наверное, в этом и заключается прелесть финансовой независимости, потому что даже оторва Луиза, не лезущая за словом в карман, в разговорах с отцом обычно осторожничает.

— Спущусь, как приму душ, — развернувшись, Арсений не спеша идёт к лестнице.

— Хамло, — фыркает Луиза и переводит взгляд на меня: — Не парься, Аин, он сюда только по выходным мотается. Завтра свалит в город, и мы с тобой заживём.

У меня даже язык не поворачивается сказать вежливое «Да ну, брось». Я тоже надеюсь, что Арсений поскорее свалит отсюда, и я наконец перестану чувствовать, что ворую его воздух.

— Дань, ты же останешься сегодня со мной? — Луиза корчит просящую гримасу и с шутливой мольбой смотрит на Данила. — Ну пожалуйста. Вся наша семья сегодня в сборе. Обещаю завтра приготовить всем завтрак, — взгляд на меня: — Аина, ты вот чем в Швейцарии привыкла завтракать?