Она под запретом (СИ) - Салах Алайна - Страница 23

Жар смущения мгновенно взметается к лицу, заставляя меня отвести глаза, чтобы Даня не прочёл в них замешательство. Всё, что связано с Арсением и прошлой ночью, так на меня действует. Нужно будет как-то научиться жить с этим секретом, чтобы каждый раз не вздрагивать при звуке его имени.

— Это странно даже как-то, — бормочу я, потирая пальцем развод на хромированной ручке. — По-моему, в духе Арсения бросить меня позориться и дальше, чем довозить до дома.

— Думаешь, это в духе Арса? — Данил издаёт приглушённый смешок. — Нет, конечно. Это из-за ваших разногласий тебе привычнее так считать. Он же гиперответственный. Пошёл в отца, — и ещё один смешок, на этот раз уже шутливый. — Поэтому вечно такой серьёзный.

— А почему он мою маму так не любил, как думаешь? — вылетает из меня само собой. Мне никогда не представлялась возможность у кого-то об этом спросить, а сейчас у нас с Даней неожиданно сложился откровенный разговор. — Ты ведь помнишь её? Всегда улыбается и шутит, добрая… Я не понимаю, за что её можно было не любить.

— Мы об этом никогда не говорили. Но да, он её не слишком жаловал, — Данил с беспокойством смотрит на меня. — Извини. Твоя мать многим нравилась, и Петр её обожал. Думаю, дело в этом. Арса задело, что отец любил её сильнее его матери. Но это только мои догадки, не более того.

Я прикусываю губу и понимающе качаю головой. О матери Арсения и Луизы я знаю немногое: лишь то, что отчим развелся с ней за два года до того, как встретил мою маму, и что после этого она переехала жить в Америку. Сестра пару раз к ней ездила, но у меня не сложилось ощущения, что они очень близки.

— Мама ведь не виновата в том, что у них с отчимом была настоящая любовь. Так бывает. Она случается, когда не просишь… Если бы чувствами можно было управлять — мир был бы совершенно другим… Ты просто не способен это контролировать…

Похмелье не оставляет мне ни единого шанса. Нервы начинают натянуто дребезжать, эмоции забивают носоглотку, становится невозможно дышать. Щёки намокают — потекли слёзы. Всё сбилось в кучу: моя неправильная симпатия, тоска по маме, воспоминания о тех годах, когда из-за Арсения я чувствовала себя нищенкой на паперти. Опустив голову, я прикрываю покрасневшее лицо волосами. Ну почему так некстати? Вчера выставила себя пьяницей, сегодня — хнычущей истеричкой.

— Аина.

Тёплые пальцы отводят прядь от моего лица, проводят по щеке, стирая мокрые дорожки. Под кожей пробегает лёгкий ток, и я кручу головой, давая понять, что со мной всё в порядке. Рука Данила мгновенно исчезает, оставляя после себя след из сожаления и облегчения. Касание — это лишнее. Мои слёзы не оправдание.

— Теперь ты видишь, что мне нельзя пить? — пытаюсь усмехнуться, быстро промакивая кулаком остатки слёз. На Данила в этот момент не смотрю, чтобы не усугублять двусмысленность момента.

— Вижу, — смеётся он, тем самым разряжая обстановку. — Своим видом ты и камень способна разжалобить.

Я смеюсь вместе с ним и почему-то в этот момент думаю, что Арсения бы мои слёзы не разжалобили. Он куда холоднее и твёрже камня.

— Ну что, ты наконец дома и можешь отсыпаться, — Данил стоит напротив меня, щурясь от бьющего ему в глаза солнца. Оно делает его радужку полупрозрачной, почти лазурной, отчего тёмные островки на ней особенно заметны.

— Спасибо, что довёз, — я переминаюсь с ноги на ногу. Волнуюсь, а ещё эспадрильи Луизы мне немного жмут. — И за всё.

Пауза.

— Тебе, может быть, что-то нужно? Помощь какая-то.

Данил смотрит на меня выжидающе. Что это значит? Если я скажу, что нужно передвинуть комод, который так сильно мешает мне в гостиной, он поднимется? Сейчас?

— Да нет, у меня всё нормально.

Странное чувство. Будто я ему отказываю. Потому что чувствую — Данил не против подняться. А я? Хочу ли этого? Не знаю. В смысле, речь совсем не идёт о том, чтобы… Ни о чём таком. Но ведь можно просто выпить чай и поболтать с ним, сидя на кухне? Мы ведь друзья.

— Но, если что, я обязательно скажу, — добавляю я с улыбкой.

Данил кивает и, подмигнув, берётся за ручку водительской двери. Я смотрю, как его чёрный «Ягуар» выезжает из моего двора, и лишь потом захожу в подъезд. Сожаления от того, что он уехал, к счастью, не появилось. Желание прийти в себя и побыть одной оказывается в приоритете.

В моей небольшой квартире пахнет безопасностью. Я аккуратно снимаю с ног обувь и, убедившись, что ничем её не испортила, иду прямиком в спальню. Валюсь на кровать, утыкаюсь лицом в подушку и закрываю глаза. Моё коварное подсознание словно ждало именно этого. Тяжёлое мужское тело на мне, частое хриплое дыхание и язык… много языка, доминирующего у меня во рту. От отчаяния я мычу. Я хочу поскорее об этом забыть. Сколько можно?

Телефон зажат у меня в руке. Я втыкаю в него зарядку и жду, пока он включится. Не так уж много человек скучали по мне за время моего отсутствия: всего одно сообщение от Радмилы и пропущенный звонок от Луизы. Всё. Я быстро листаю галерею и облегчённо выдыхаю: к счастью, вчера у меня хватило ума не лупить селфи.

Не знаю, что движет мной, когда я залезаю в список контактов и нахожу номер Арсения. Понятия не имею, почему он вообще у меня хранится, — на моей памяти я пользовалась им от силы раз пять.

Я тычу в него, чтобы поближе разглядеть аватарку. Если не знать, как выглядит Арсений, сложно определить, что именно он изображён на фото. Парень в очках и чёрной горнолыжной экипировке стоит на склоне заснеженной горы. От контраста яркого синего неба и белизны захватывает дух, и, кажется, если вдохнуть поглубже, можно даже запах морозного воздуха ощутить. Красивая фотография.

Приняв неожиданное решение, я быстро печатаю:

«Привет. Это Аина. Где-то у тебя остались мои туфли. Ты бы не мог оставить их в доме?»

Просто не хочу, чтобы кто-то из знакомых увидел мою обувь у него в салоне. Вдруг Арсений про неё забудет, и возникнут лишние вопросы.

Секунды спустя, когда ничего не происходит, я начинаю жутко нервничать. Вроде бы ничего такого не написала — чётко и по делу, но всё равно… Гашу экран и вновь тыкаюсь губами в подушку. Надо поспать. Завтра ведь Луиза возвращается, а после поездок она всегда полна впечатлений, которыми ей не терпится поделиться. Нужно будет не забыть одежду её постирать. Вот она будет смеяться, когда узнает, как сильно я напилась. Если ей ещё, конечно, об этом не рассказали.

Несмотря на мою разбитость и усталость, сон не идёт, и я снова проверяю телефон. Арсений был в сети две минуты назад. Моё сообщение он прочёл, но в ответ ничего не написал. Разумеется.

— Вера в Марокко тянет, но я не хочу. Не моё это место, да и Арс будет морду кривить. Я же надумала семейные каникулы организовать, — глаза сестры восторженно загораются, как бывает всегда, когда её посещает великолепная, по её мнению, идея. — Папа, я, Даня и Арсений. Кидай работу и давай с нами?

Понятия не имею, от упоминания чьего имени моя рука, помешивающая кофе, дёрнулась, некрасиво забрызгав белоснежную скатерть.

— Не кину, конечно, — бормочу я, начиная экстренно промакивать коричневые пятна салфеткой. — Пётр за меня перед отцом Володи поручился, во-первых. Во-вторых, ты правда считаешь, что Арсений будет в восторге от того, что я с вами поеду?

За то время, что мама и отчим были вместе, мы объездили не менее дюжины стран. Луиза тоже всегда была с нами, и мы часто делили с ней номер. При этом и речи не шло, чтобы к нам присоединился Арсений.

— Ой, тоже мне проблема, — беззаботно отмахивается сестра. — Возьмёт с собой Инессу, или кого он там сейчас чпокает. Лучше, конечно, её — папа на седьмом небе от счастья будет. Расположение министра ему не помешает. Он же в депутаты баллотируется, ты слышала?

Я чувствую себя совершенно не в своей тарелке, словно разговор зашёл о чём-то личном. В два глотка допиваю любимый лавандовый раф, который неожиданно ощущается приторно-сладким, и не поднимая глаз, мотаю головой: