Девочка Дьявола (СИ) - Хрустальная Анна - Страница 4

Хотела ли я в этот момент зажмуриться, отключиться, ничего не видеть, не слышать и не ощущать?

Да! Мне было страшно! Дико страшно. Но в том-то и вся нелепость происходящего. Я была к этому готова, потому что… Потому что я не собиралась отсюда уходить, не получив желаемого от отца своей лучшей подруги.

— Опусти руки. И даже если тебя вдруг потянет опять прикрыться, постарайся больше этого не делать.

Легко ему говорить, тем более, когда его понизившийся голос едва не касался моей оголённой кожи буквально. Но я выполняю его требование, уткнувшись взглядом в одну из верхних пуговиц его светло-голубой сорочки, стараясь изо всех сил не смотреть в его затянутые мутной дымкой скучающего интереса глаза. Стараюсь, но… всё равно не могу не чувствовать, как скользит его взгляд по моему телу, и как он даже слегка ведёт головой, рассматривая меня демонстрационно, будто какую-то мраморную статуэтку в антикварном магазине. Спокойно, неспешно и… делая при этом глоток крепкого виски из бокала.

Выдержала бы я эту пытку с кем-то другим?.. Наверное, нет. Не говоря уже о его дальнейших действиях, которых я точно никак не ждала… Вернее, не была к ним готова вообще никак.

К тому, как он вдруг поднимет свободную руку и потянется к моему лицу, дотронувшись моего подбородка и скул нежданным касанием мягких и явно ухоженных пальцев.

— Посмотри на меня. И не опускай взгляда, пока я сам об этом не скажу. — и даже слегка надавил мне на подбородок, заставляя тем самым выполнить свой приказ напрямую.

Господи, а это ему для чего? Ему мало моего тела?

Но едва ли бы он мне на всё это ответил, задай я ему данные вопросы вслух. И его взгляд мне не сказал ровным счётом ничего, вплоть до того момента, как его пальцы соскользнули с моего лица на шею и… практически невесомым порханием прошлись вниз по немеющей коже к яремной впадинке, оставляя ошеломляющий след из пульсирующих «меток».

У меня едва не сразу закружилось голова, а перед глазами всё поплыло и задрожало. Хотя и ненадолго. Я всё же устояла и на ногах, и в целом. И продолжала стоять, погружаясь в стремительном падении в смертельную бездну смотрящих в меня глаз напротив. Погружаясь и одновременно теряя рассудок от всего, что он делал. От его пальцев, изучающих моё тело, как и от его взгляда, изучающего мою реакцию на его касания.

— У тебя глаза Норы. Правда… цвет другой, но мне нравится.

Боже, а это он зачем говорит? Чтобы моё сердце окончательно сорвалось в бешеный бег, а мои коленки задрожали сильнее, чем есть? Особенно в тот момент, когда его пальцы добрались до моей груди и принялись выписывать по полным полушариями своими изысканными ласками, будто изучающими или любующимися и от этого сводящими с ума ещё больше. А когда он намеренно задел один из сосков будто пёрышком пера и ненадолго на нём задержался, подразнивая чувствительную вершину лёгкими и воистину шокирующими касаниями, у меня тут же непроизвольно сбилось дыхание и я… Совсем не ожидая от себя такого, сжала плотнее бёдра.

А он будто специально не останавливался, продолжал поглаживать, чуть надавливать и словно щекотать круговыми движениями по соску, не спуская при этом поплывшего взгляда с моего лица.

И теперь я точно так часто дышала не от сбившегося сердечного ритма, как и поджимала на ногах пальцы, не в состоянии поверить в то, что происходило и что со мной вытворяли.

— Раздвинь ноги. — новый приказ слишком проникновенного голоса застал меня врасплох как раз тогда, когда ладонь Стаффорда сместилась мне на живот и уже там вовсю вырисовывала по немеющей коже шокирующими узорами без какого-либо смущения или страха что-то сделать со мной не так.

Хотя, едва ли таким способом он сделал бы что-то не так. Меня даже Арчи никогда так не ласкал, и никогда ещё от ласк чужих рук я не сходила с ума настолько, чтобы забывать буквально напрочь о том, где я нахожусь, что здесь делаю и в каком виде стою перед самим Рейнольдом Стаффордом. И даже, мать его, всхлипывать, когда мужские пальцы добрались до самой чувствительной части низа моего живота — до лобка.

— Дейзи… расставь ноги. Будь хорошей девочкой.

Может я уже сошла с ума? И даже если это и так, может это к лучшему? Поскольку я действительно уже ничего не соображаю, включая того момента, когда сделала то, о чём мне приказал Стаффорд. Без каких-либо гарантий с его стороны!

Господи… Надеюсь, я уйду отсюда в здравом уме и на собственных ногах… если, конечно, доживу до этого…

За несколько дней до последних событий

Интересно, что чувствуют люди, когда стоят на краю крыши какой-нибудь многоэтажки или обрыва, перед тем, как сделать шаг в небытие? Эти чувства схожи с моими? Пусть я и не собираюсь прерывать собственную жизнь столь безумным способом, но мне почему-то кажется, что я нахожусь сейчас очень близко от этой грани. От добровольного шага в разверзнувшуюся предо мной преисподнюю.

Правда, если посмотреть со стороны, то ничего подобного вроде как и не скажешь. Да мало ли. Ну, стоит молодая, резко похудевшая за последние пару месяцев Дейзи Райли абсолютно голая перед зеркальной дверцей шкафа купе в родительской спальне. Ну, осматривает себя с головы до пальцев ног едва ли соображающим взглядом. И что такого?

Я даже не помню, сколько стою здесь в подобном виде времени и что пытаюсь разглядеть в собственном отражении. Что именно хочу увидеть или не увидеть.

Убедиться в который раз, что и небольшая полнота, и модельная худоба мне идут в равной степени? Или что я всё равно, с какого боку не глянь, совершенно не похожа на свою мать в молодости? На признанную и писанную красавицу, королеву выпускного бала Мендонсинского Колледжа Элеонору Марджори Андервуд. Высокую, статную, с аристократичной фигурой русоволосую почти блондинку, с бледной кожей и завораживающими лазурно-синими глазищами. За которой сохла добрая мужская половина не одного лишь колледжа, где она училась (и где теперь учусь и я), но и всего нашего приозёрного городка Юкайа.

Я снова прошлась взглядом по своей далеко не высокой фигуре, критично качнув головой, и снова поймав себя на мысли, насколько же я сильно отличалась от родной матери. И своей смуглой (унаследованной от отца) почти оливковой кожей, и тёмно-каштановыми прямыми волосами, и совсем уж не небесным цветом глаз — скорее смешанным, охристо-зелёным с кофейным ореолом вокруг зрачков. А уж что говорить про всё остальное. Про ту же грудь третьего размера и не потерявших после быстрого похудения своей былой крутизны округлых бёдер, которые, казалось, стали ещё больше выделяться на фоне осиной талии.

Арчи и до этого был не в меру доволен, когда на наших тайных свиданиях мял и елозил по моему телу своими жадными лапищами, а неделю назад, так и вовсе едва не сорвался во все тяжкие. Начал упрашивать меня, чтобы мы уже наконец-то трахнулись, при всём притом, что мне было совершенно не до этого. Причём едва не с применением грубой физической силы. Естественно, после такого мы рассорились, и теперь я упрямо не отвечала ни на его звонки, ни на сообщения. Вернее, и откровенно говоря, мне даже всё это было сейчас на руку. Он настолько отошёл в эти дни на задний план, что любое воспоминание о собственном парне вызывало во мне лишь не совсем приятную, а то и раздражающую реакцию.

Нет! Я не должна о нём думать! Ни сегодня, ни завтра, ни в ближайшие дни. Иначе… иначе мне точно не хватит духа на то, что я собиралась вскоре сделать. Правда, это мало ещё чем походило на шаги камикадзе перед неминуемым прыжком. Ну, рассматриваю я себя в зеркало, ещё и абсолютно голая… Кого сейчас этим удивишь?

Я и раньше довольно часто этим занималась, особенно когда сидела на безуспешных диетах и пыталась сбросить вес до желаемой отметки. Всё проверяла, в каких местах сколько чего ушло, и выглядела ли я при этом более сексуальной и идеальной. Иногда такие разглядывания заканчивались привычными для меня фантазиями на определённую тему, когда я представляла стоявшего за своей спиной нужного мне мужчину и его руки на моём обнажённом теле. Разумеется, в те моменты трогала и ласкала я себя сама, пусть и пыталась вообразить, будто это были не мои ладони и не мои касания. И, как правило, такие фантазии заканчивались одним и тем же — иногда долгим, а иногда и очень быстрым самоудовлетворением, но уже на кровати.