Фальшивка для тёмного мага (СИ) - Черная Мстислава - Страница 20

— Ты!

Льяна, появившаяся в противоположном проёме, несмотря на слабость, успела среагировать и закрыться куполом света. В её руке как по волшебству оказывается стеклянный флакончик. Бросок, и флакон летит в пол, ударяется, разлетается вдребезги. Уверена, выплеснувшийся свет самый настоящий.

Ариэль справляется, закрывает нас чернильно-чёрным мраком, настолько густым, что мне кажется, что им заполнился весь зал.

— Госпожа, постарайся почувствовать своих родителей, они должны быть где-то здесь, — доносится до меня его уверенный голос.

Он всё ещё готов их искать? Приятно… Но что я делаю, как он себе это представляет?! Я не умею! Однако, когда мне пытаются помочь, ныть о своей полной несостоятельности точно не стоит.

Лизи обливает меня фонтаном чистого восторга:

— Янри, ты найдёшь маму с папой?

— Янри…, — повторяет Ариэль, словно пробует моё имя на вкус.

Чтобы не отвлекаться, я прикрываю глаза.

Он сказал “почувствовать”…

Родственные узы тоже осязаемые? Мне удаётся абстрагироваться от разворачивающегося противостояния с Льяной. Я… доверилась Ариэлю? Наверное, раз думаю о чём-то отвлечённом. Поглаживая Лизи, я погружаюсь в себя, представляю мамино лицо, как всегда усталое, неухоженное. Она часто повторяла, что мы так плохо живём, что на себя у неё нет ни сил, ни времени. И, глядя на неё, я тоже пренебрегала кремами, масками, ограничивалась недорогой пенкой-умывашкой. Кошмар…

Тьма обволакивает киселём, я вспоминаю, как в зале смогла видеть несколько планов бытия одновременно. Мне нужна нить, связывающая меня с мамой. Мама… Я мысленно зову, тянусь к ней всей душой, и Ариэль прав, мне удаётся поймать нить.

Если наша с Ариэлем связь ощутимая, плотная, то ниточка, отзывающаяся на мысли о маме тонкая и почти невесомая, будто мягким карандашом начерчена без нажима.

Мысленно проследовав по нити, я упираюсь в развилку.

Одна к папе, другая к маме? Но я ведь думала сейчас только о маме…

Их держат в разных местах?

Направо или налево? Налево!

При всей своей невесомости и волосяной тонкости нить не рвётся и вообще, если так можно сказать о чём-то неживом, уверенно чувствует себя в пространстве, хотя, чем дальше я продвигаюсь, тем больше она истончается.

Что-то не так. Слишком уж далеко. В разы дальше, чем я “путешествовала” по связям к Черис и Ариэлю. А нить и не думает кончаться… Может, вернуться? Попробовать другую или даже честно сказать, что у меня ничего не вышло?

Но вроде бы нить чуть утолщилась… Я решаюсь. Двигаюсь вперёд и считаю до двадцати. Если ни к чему не приду — возвращаюсь. Один, два… пять. Тёмно-серый туман расходится, будто шторы раздёрнули.

И я вижу папину комнату, ту, земную.

— Мама?

Нить тянется… к серой незнакомой женщине. Блёклые, некогда русые волосы закручены неаккуратной гулькой, сухие волоски топорщатся во все стороны. Лучше бы подстриглась… Растянутая серая футболка в застиранных пятнах, местами краска полиняла от отбеливателя. На ногах треники с обвисшими коленями и дырой на правом бедре, тапочки на размер больше, мужские, отремонтированы изолентой. Отвратное зрелище при том, что сама женщина ещё сохранила следы природной красоты. Её бы отмыть, подержать месяцок в санатории, одеть, не говорю уже о накрасить. Конфетка будет. Но она предпочла превратить себя в тётку.

Женщина меня не услышала, она смотрит на мужчину в кровати. Тоже незнакомец.

Не толстый, но какой-то обрюзгший, помятый, засаленный. Тоже в футболке, которой место на помойке, даже на роль половой тряпки не годна. Широкие шорты немногим лучше.

Мужчина сидит в постели, одеяло наполовину свесилось на пол. Бельё… ещё советских времён и, как ни странно, выглядит лучше всего в этой комнате. Может, его хранили и только недавно пустили в дело?

Я замечаю двух девочек. В старшей узнаю себя. Младшая… по возрасту Лизи, но по лицу снова незнакомка. Но квартира-то наша! И момент очевидный — тот самый, из которого меня выдернули.

— Кошмар? — спрашивает женщина у мужчины.

Он проводит ладонью по щетине на щеках.

Перед собеседованием он не удосужился побриться? Я внимательнее осматриваю комнату. На стуле висит старый-престарый костюм и желтушная от времени рубашка с оторванным воротником.

Я же покупала папе новый костюм! Не угадала с размером — в пиджаке папа тонул. Я, кстати, отдала чек и сказала съездить поменять, но… но он просто повесил новую вещь в шкаф.

Неужели я была настолько слепой?!

Да он сделал всё, чтобы ему отказали! Конечно, зачем работать, когда дочка кормит, поит, содержит. Лучше ныть о своей никчёмности.

Но это точно мои родители? Их лица…

Две жизни смешались в одну? С памятью у меня нелады после ритуала Черис. Будто мою память о жизни в трущобах выбросили, а на её место приклеили память о земной жизни. От трущоб остались только лица родителей, заменившие тех, других.

Пока что выглядит именно так.

Папа проснулся, никакая серость никого никуда не утаскивает. Как и меня.

— Доча, Янчик, мне так жаль…, — обращение точно папино, его слова, его интонация.

— Па…, — я-земная хлопаю глазами.

Я тоже растеряна, но по другой причине — почему мне в обеих жизнях не повезло? Хотя… внешность отличается, но манера поведения, характер — один в один. Будто родители вместе со мной переродились.

С этим я ещё разберусь, а пока же мне хочется подойти к себе прошлой…

Для людей в комнате я невидимка. Так зачем сдерживаться?

Я подхожу к себе-земной вплотную и выкрикиваю прямо в лицо:

— Да очнись же ты! Неужели не видишь, что тобой помыкают как последней дурой! Попытка покончить с собой вообще была или мама придумала? И как она так точно подгадала со временем? Откуда в “Либертоне” появилась Света? Уж не Света ли подсказала маме, когда именно позвонить?

Выговорившись, я устало замолкаю. Я ведь верила в их любовь, верила, что мы семья.

Сестрёнку жалко — что она с детства впитывала?

На первый взгляд мой крик не возымел никакого действия. Я-земная медленно переводит взгляд с папы на старый костюм.

— Ты устраивался на работу в этом? — спрашивает она ледяным тоном.

Вау. Я собой горжусь.

— Янчик?

— Яна, как ты с папой разговариваешь? Ему и так очень тяжело, а ты добавляешь.

Слов нет, одни эмоции.

Вроде бы родные люди, и надо щадить их чувства, но мои мама не только не щадит, но и прицельно бьёт в больную точку.

Я-земная вздрагиваю.

— Не поддавайся, — шепчу я.

По-новому, незнакомо усмехнувшись, я выбегаю из комнаты. Я-невидимка следую за собой. Мама бросается за нами.

Я нахожу на тумбочке её телефон. Старая моделька с разбитым стеклом. Мама любит вздыхать о своей технической несостоятельности, так что телефон не запаролен.

— Яна! — восклицает она.

Моё земное воплощение, не обращая внимания, быстро листает. Я заглядываю себе через плечо, и губы расплываются в улыбке. Мне кажется, я бы не догадалась, но ведь вот делаю — смотрю в телефоне журнал вызовов. Неопределённый номер, вызов пропущен — вероятно, соцопрос или реклама. Я нахожу вызов на свой номер, отвечен, вызов длился меньше минуты. По времени подходит — как раз мы с Мишей входили в “Либертон”. Ох, кажется, это было вечность назад, в другой жизни. Точно, в прошлой жизни.

Сразу перед звонком мне неподписанный номер, и вызовы на него были раньше, в том числе и вчера. Совпадение? Не верю. Не выпуская телефон из рук, я возвращаюсь за стол, беру свой телефон.

— Яна, ты не должна!

Неужели?

— Чего именно? — вторя моей интонации усмехается моё прошлое воплощение.

Номер, с которым мама разговаривала перед тем, как позвонить мне, принадлежит… Свете.

— Он тебе не подходит, Яна! Этот Миша…

Я на миг даже отрываю взгляд от экрана.

Ушам своим не верю… Где были мои глаза? А мозги? Кажется, я должна поблагодарить Черис за отрезвление. Правда, будить её для выражения благодарности совсем ни к чему, “спасибо” скажу спящей.