Перворожденный (СИ) - Солодкова Татьяна Владимировна - Страница 14

Катрина повела плечами, ей казалось, она все еще чувствует, как по спине проходится ремень. Если это называется «оградил»…

— Не приходи завтра, — сказал Нэйтан, когда Катрина поднималась с пола на негнущихся ногах, ей даже пришлось схватиться за решетку, чтобы не упасть.

— Почему? — выпалила с обидой. Глаза неприятно защипало.

Прекрасно, ей осталось только расплакаться перед этим человеком.

— Не приходи, пока не будешь готова продолжить, — спокойно продолжил узник. — Если ты хочешь, я буду тебя учить. Но только после того, как ты подумаешь и точно решишь, что ты этого хочешь.

Катрина хотела. Учиться и купаться в новых неизведанных витках потока своей силы. Но она точно не желала снова ощутить то, что почувствовала сегодня.

— У меня приказ короля, — нашла она себе оправдание. — Я не могу не прийти.

Нэйтан уверенно покачал головой.

— Можешь. Ты придешь к нему и скажешь, что не можешь. Он будет расстроен, зол, но он тебе ничего не сделает. Эрик — хороший человек, и он не дурак, а твоей клятвы о молчании достаточно, чтобы король отпустил тебя с миром. Поэтому не приходи, если не будешь уверена.

В этот момент ей на самом деле хотелось немедленно собрать свои вещи и поскорее уехать. Потом прочесть в газете о казни великого Натаниэля и вспомнить, что она когда-то была с ним знакома. Чтобы немедленно забыть и продолжить готовиться к свадьбе.

— Не приходи, — серьезно повторил Нэйтан.

— Не приду, — пообещала она и быстрым шагом направилась к выходу, ставя для себя главной целью не расплакаться, пока за спиной не закроются двери ее покоев.

Катрина не заплакала.

Вернулась в свои покои, заперла дверь, стремясь отгородиться от целого мира, села у окна и долго смотрела в кружащееся за ним снежное марево. Дома сейчас цвели сады, светило яркое солнце, дул теплый ветер с моря. А она, вместо того чтобы наслаждаться жизнью, сидела у окна древнего старинного замка и следила за хороводом снежинок, словно слепые мухи, бьющихся в стекло.

Катрина думала, что вернется домой с высоко поднятой головой. Еще бы, она не только помогла самому королю Аренора, но и познала новые грани своего дара, научилась тому, чего не умеют профессора Магуниверситета, разговаривала на равных с самим Натаниэлем, о котором слагают легенды…

Катрина хмыкнула и отвернулась от окна, закрыла лицо руками.

Нет никакого легендарного Натаниэля и никогда не было. Есть циничный, побитый жизнью Нэйтан Фостер, запертый в подземелье замка. Нет легенды, есть человек, который только что обидел ее и унизил.

Катрина больше никогда не хотела видеть Нэйтана. Довольно. Завтра же она признается королю в своей некомпетентности и уедет на юг. А там выйдет замуж, прекратит брать заказы, как того требует будущий супруг, и займется хозяйством. Может быть, даже разведет свой собственный сад…

Рожать детей и рассаживать цветы — чем не рай для женщины?

Большинство людей используют магию в быту, и им этого достаточно: разогреть суп щелчком пальцев, открыть ставни взмахом руки, не выходя на улицу. Так почему же для нее этого всегда было мало? Откуда эта постоянная жажда открытий? Не она ли привела Катрину в Инквизицию, о чем и вспомнить тошно?

Ей было девятнадцать, и ее направили на преддипломную практику. Катрина была горда, взволнована, взбудоражена открывшимися перспективами. Еще бы, она была первой девушкой, которую в столь юном возрасте пригласили пройти практику в самой Инквизиции.

Даже отец гордился, хотя до этого момента Катрина искренне считала, что заслужить его одобрение можно лишь родив не меньше троих внуков. Ее сестры так и сделали. Даниэла вышла замуж в шестнадцать, Кларисса в семнадцать, к двадцати у обеих уже появились дети. Теперь, спустя шесть лет, у сестер было уже по трое, а у Катрины диплом, работа и пока еще только жених, помолвка с которым растянулась на недопустимый приличиями срок.

А тогда отец гордился. Поздравлял, хвалил, прочил ей карьеру, связи, будущее. Первые дни Катрина летела на работу как на крыльях, считывала поверхностные мыслеобразы мелких нарушителей закона, злоупотребивших магией, но, по сути, не натворивших ничего необратимого. Это напоминало игру, а Катрина чувствовала себя нужной, важной.

А однажды привели молодого человека, почти мальчика, лет шестнадцати. Его обвиняли в убийстве собственной тетки. Женщину нашли со сломанной шеей в саду за домом возле стремянки. Ни единого следа насильственной смерти, однако сын усопшей обвинил в убийстве своего кузена, аргументируя тем, что мотив у него был самый очевидный — недавно тетка написала завещание и оставила любимому племяннику большую часть своего состояния.

В саду, где произошло несчастье, магический фон был повышен. Этого хватило, чтобы прислушаться к показаниям несчастного обиженного сироты. В мире, где магический дар был у каждого второго, к версии убийства отнеслись серьезно: конечно же, нет следов, ведь он мог свернуть шею женщины взмахом руки, даже нe приближаясь. К тому же, обвиняемый был чрезвычайно одаренным юношей, и по всему сходилось, что он вполне мог такое сделать.

То, что магфон мог быть повышен потому, что тетушка использовала дар для улучшения роста растений, никому в голову не пришло…

Катрина тогда пылала праведным гневом, подогреваемым старшим инквизитором, с удовольствием делившимся опытом и утверждавшим, что «невинные глазки» еще ни о чем не говорят, он встречал убийц и помоложе.

Мальчишка клялся, что любил тетушку и не мог причинить ей вред. А Катрина, как ни пыталась, не смогла выудить из его сознания ни одного образа, связанного с тетиным садом. Сын умершей настаивал, старший инквизитор наседал и дал ей добро на взлом. Молодой человек плакал и просил пощадить, но она не слушала, как и учили. Нельзя жалеть преступников, неправильно им сочувствовать.

Взлом ничего не дал, мальчишка оказался невиновен.

В сознание он так и не пришел.

Катрина проревела три дня, а когда вернулась на работу, ее утешили, что первый раз всегда самый сложный, а ошибки в ходе следствия случаются.

Потом было еще двое, оба были виновны: один в мелкой краже, другой в поджоге сарая. Первый почти оправился, только с тех пор приволакивал ногу и нервно дергал шеей, смотря на мир единственным открывающимся глазом. Второй умер от кровоизлияния в мозг через несколько дней после взлома. В день его смерти Катрина потребовала перераспределения и навсегда ушла из Инквизиции.

Отец страшно ругался, в Магуниверситете качали головами, шептались: «А чего с женщины взять?»

А когда Катрина, наконец, получила диплом, то занялась мелкими безопасными для всех делами: найти драгоценности у старушки с провалами в памяти, проверить супруга или супругу на неверность, помочь художнику нарисовать карту по воспоминаниям другого человека. Но ни на минуту не забывала о своей короткой службе в Инквизиции.

Что если это возможно? Спокойно входить в чужое сознание, даже туда, куда тебя не хотят пускать, и скользить в нем мягко и безболезненно? Сколько невиновных можно было бы спасти! Сколько жизней уберечь!

Идеалистка, глупая идеалистка. Но как же заманчиво было то, чему мог научить Нэйтан.

Катрина все же всхлипнула, чувствуя себя совершенно несчастной, но так ни к чему и не пришла. Неужели нет другого человека, умеющего то же, что и он? Нэйтан сказал, что показывает ей свою жизнь, потому что у него нет добровольца, на чьем примере он смог бы ее обучать.

Катрина была готова наблюдать за чьей угодно судьбой, только не его.

Вчера было избиение. Но ведь это только цветочки. Что с ней станет, когда он покажет ей во всей красе побоище, которое устроил в Элее? А Нэйтан его покажет, она не сомневалась.

А потом цинично спросит: «Что, не понравилось?»

Утром Катрина встала с тяжелым сердцем и головой, полной раздумий.

Она уже переоценила однажды свои силы, когда пошла работать в Инквизицию. Возможно, это тот второй раз, когда следует сдаться прежде, чем случится непоправимое?