Когда будущее стало чужим (СИ) - Чайка Дмитрий - Страница 23

— Сюрприз! — довольно оскалившись, сказал Ахемен. — Я должен был это до выстрела сказать, но это было бы слишком опасно. Да, прости, я забыл!

И он выстрелил Арнульфу в левую стопу, раздробив ее напрочь. Арнульф завалился на бок, потеряв сознание от болевого шока.

Когда наемник очнулся, на руке и ноге был жгут. Кисть сердобольный князек отсек ножом, а нога уже наливалась синевой под туго затянутым ремнем. Судя по состоянию — ампутация обеспечена. Уж Арнульф такое знает не понаслышке.

— Я не буду затягивать, — сказал мальчишка, который мигом потерял вид потерянного маминого сынка. — Ты про полевой допрос знаешь?

— Пальцы будешь резать, паскуда сиятельная? — усмехнулся Арнульф побелевшими губами. Крови он потерял достаточно, вон какая лужа натекла. — Ну, режь, чего смотришь?

— Да зачем мне твои пальцы? — усмехнулся пацан. — Хочу, чтобы ты сам все рассказал. Пальцы — это на крайний случай. Я предлагаю сделку.

— Какая еще сделка, щенок? — плюнул наемник. — Да срать я хотел на тебя, на твою целку обожаемую и на твои сделки. Сдохните, суки! Ненавижу вас!

— Да, я помню, ты говорил, что нас ненавидишь. Но я предлагаю тебе выбор. Легкая смерть или смерть нелегкая.

— Цена? — спросил Арнульф внезапно охрипшим голосом.

— Ты рассказываешь все, от начала до конца, — ответил пацан.

— Я знаю немного, — сказал наемник.

— Откуда ты? — спросил Ахемен.

— Цюрих. Знаешь эти места, мальчик? Красивые долины, горы, чистая вода. Но охрененно мало пахотной земли. Бедность в каждом доме, потому что на севере ваши проклятые княжества, и на юге ваши проклятые княжества. А еще и на западе, и на востоке, представляешь? Вы нам кроме сыра и масла, вообще ничего производить не позволяете. Все убыточно, потому что у вас дешевле и лучше.

— Знаю. Слышал про эти места.

— Ну и в жопу забей себе это знание. Спрашивай, что хотел, и застрели меня, наконец. Я с такими ранами все равно никому не нужен.

— Кто тебя нанял?

— Один важный господин. Сам из Вавилона. Денег немеряно.

— Зачем ему это все?

— Хотел, чтобы родители ваши поссорились и сцепились, как следует. Оружием он занимается.

— Это он тебе сказал? — заинтересовался Ахемен.

— Нет, — мотнул головой Арнульф. — Это я сам догадался, по обрывкам разговоров. Ему большая война нужна, чтобы денег заработать. Серьезный человек, широко мыслит. Для него люди — как букашки мелкие, раздавил и забыл. Мы с Карлом много чего в жизни плохого сделали, но по сравнению с ним — дети малые. Он море крови выпустит, лишь бы лишний золотой заработать.

— Имя? — отрывисто спросил Ахемен.

— Не знаю, он не сказал. Да я и не спрашивал. Мне его имя без надобности.

— Да, так мы далеко не уедем. Надо тебя в руки специалистов передавать, — почесал затылок Ахемен.

— Ты обещал, помнишь? — с угрозой спросил Арнульф.

— Клянусь! Ты умрешь быстро и легко, после того, как все расскажешь следователям. Слушай, сделай одолжение, — попросил вдруг Ахемен.

— Чего тебе сделать? — выпучил глаза Арнульф.

— Одолжение, говорю, сделай, — терпеливо сказал княжич. — У тебя документ есть какой-нибудь?

— Солдатская книжка, — ответил совершенно сбитый с толку наемник. — А тебе это зачем?

— А мы сейчас выйдем отсюда, зайдем в первый же храм и поженимся. Свидетель нужен.

За полгода до этих событий. Вавилон, Империя. Фархад Или.

Вавилонский купец Фархад Или довольно забросил ноги на стол. Серьезный и длинный блеф, который он готовил на бирже около трех месяцев, сегодня, наконец, был отыгран. Вбросы информации, которые он финансировал, все-таки сумели раскачать рынок. То один государственный муж, то другой могли обронить слова сожаления о том, что придется затянуть пояса, и что урожай ожидается меньше, чем обычно. Пошли слухи, что зерно будут закупать в Египте, а то и у Ардаширов и Ануширванов, владеющих житницами на Северном Кавказе. Биржа отреагировала нервно и абсолютно предсказуемо. Плюс двадцать пять процентов к котировкам за неделю. Фархад зафиксировал все свои короткие позиции и вышел в деньги. Не нужно гневить светлого Бога. Скромность — главное качество спекулянта. Нужно вовремя унести ноги. И особенно нужно унести заемные средства, на которые эти самые короткие позиции были открыты. Он уже получил почти два миллиона дариков прибыли, после того, как расплатился с банком любимого дядюшки, чтобы его демоны забрали. Теперь он сыграет вторую часть пьесы, и те же государственные люди с одухотворенными лицами пересмотрят свои прогнозы, и рынок не менее нервно спикирует вниз, потому что мгновенно выбьет тех, кто ставил на повышение. Рыдающие зерновые трейдеры, что хотели с заемным плечом срубить процент-другой, уйдут в огромный минус, и разорятся вчистую. А на дне ценовой ямы можно будет подобрать еще контрактов на зерно из Вавилонии и Шумера, и подождать, пока отрастет. Он, Фархад, их всех поимеет. Он сам иногда не понимал, что же ему нравится больше, зарабатывать деньги, или читать в газетах некрологи об очередном инфаркте или суициде. И то, и другое, наверное. Ну, и еще третье — острое, щекочущее нервы чувство власти над судьбами людей, их доходами и жизненными планами. Это было его наркотиком, его истинной страстью. От этого ощущения у него даже вставало то, что не всегда вставало на собственную жену. Ради этого он поднимался утром и шел на работу. Денег у него было предостаточно, на три жизни хватит, и еще внукам останется. Ведь не деньги главное в жизни, а тот кураж, который получаешь, умело управляя ими. Ну, а если попутно удается затоптать кого-то из ничтожных слабаков, так это дополнительный плюс, как вишенка на торте. Как хорошая приправа к изысканному блюду. Вроде бы без нее всё то же самое, но блюдо становится обычным, пресным и скучным.

Бывало, разговариваешь с человеком, а его уже и нет. Он труп, который притворяется живым. Он еще ходит, ест и даже строит планы на жизнь. А нет у него, на самом деле, никакой жизни. Он, Фархад, уже сплел такую интригу, что акции его компании рухнут на следующей неделе в пол, а семья Или скупит их все за треть цены. Человек отойдет от шока, и подумает, ну ладно, было у меня сорок процентов, ну и осталось сорок, проживу. Ан нет. Заходят новые собственники с контрольным пакетом и отодвигают бывшего хозяина в сторонку. До того доходило, что на собственный завод не пускали. Иди, говорили в суд, и жалуйся. Потом они методично высасывали предприятие, как мозговую косточку. Опутывали кабальными займами, невыгодными сделками со своими же структурами, уводили толковых людей и крали технологии, которые потом на собственных заводах и применяли. А когда доводили купленное предприятие до банкротства, то закрывали его, ломали, а землю продавали. Потому как конкурент. Сколько раз такое уже делали.

Семья Или на рынке — одна из старейших, с ними только Эгиби сравниться могут. Великий основатель династии, купец Син-Или, еще при Ахемене первом по-настоящему большие деньги заработал. С тех пор они размножились и разбогатели просто неприлично, да и породнились со знатью. В Великие Семьи не пролезли, те купцами брезговали, а вот князь Дайаэ, хазарапат самого Императора, глава его правительства, самый, что ни на есть родственник, и деловой партнер. С незапамятных времен князья торговым домом Эмука Харассу, Сила Золота на стародавнем наречии, с их кланом пополам владеют. Немыслимо богаты были князья Дайаэ, и того и гляди в Великие Семьи пролезут. Уже сколько столетий они это сделать пытаются.

Фархад был одним из родственников главы семейства Или — почтенного Калана Или, сыном его младшего брата. Многочисленные дети уважаемого купца, его племянники, двоюродные братья и их дети и племянники просто опутали всю экономику империи. Впрочем, злейшие конкуренты, семья Эгиби, делали то же самое. Дочери и племянницы с огромным приданным становились женами перспективных чиновников, которых семейные связи начинали тащить наверх, и они добросовестно отрабатывали каждый медный фулус, что семья Или вложила в их благосостояние. Иногда служащий средней руки мог сделать даже больше, чем купеческая делегация на приеме у императора, а потому в чиновников вкладывались сознательно и надолго. Впрочем, бывали ошибки, и тогда купеческие дочки подавали на развод, забирая свое приданное и оставляя неудачника с носом.